– Аааа, Петрович! Здравствуй, дорогой! – генерал радушно распростер объятия, потряс старшего лейтенанта за плечи и настойчиво затолкал в кабинет. Там он усадил его в кресло под удивленным взглядом Герасима, вылезшего из-за компьютера.

– Сиди, сиди ж ты! Я, так сказать, по-домашнему, без лишнего шума, так сказать, зашел побалакать о том, о сём…

Под взглядом Земляничкина у обоих по спине поползли мурашки.

– Вот этого вот супчика ребята вчера ночью взяли. Зовут его зовуткою, а величают уткою. Ребятушки похлопотали, да мне и донесли… Какие оборотни в погонах засели в МВД.

– Это они могут, спецы недоделанные, – угрюмо фыркнул Петрович. – Доносить они мастера. Но и мы в деревне Большие Ниндзюки не привыкли ударять носом в грязь, ведь мы происходим от самурая Такоёгу Вногу! У меня уже готово письмо министру обороны обо всех ваших похождениях. Да-да, ему интересно будет узнать ваши пальчики на дверцах коммутатора, элеватора, экскаватора и на контракте о продаже десяти тонн зерна Китайской Народной Республике! Ст0ит Герасиму Андреевичу нажать на кнопочку факса…

Генерал нетерпеливо махнул рукой:

– Ладно, Бог с вами, не серчайте. Я же только предупредить хотел. Ну, миру мир?.. Да не дуйтесь. Верните бумаги. И всё будет забыто .

–Ну уж нетушки! Пусть у нас полежат, на всякий пожарный! – следователь Сёмин осмелел, уверовав во всесильность своего пальца, ежели которым ткнуть в кнопку – начнется звездопад с погон начальства.

***

Когда они ушли, Петрович передразнил их гадкую ухмылочку и посерьёзнел.

– Победу надо отметить! – расцвел Герасим и выудил из внутреннего кармана своего болотного плаща солдатскую фляжку, в которой что-то по-боевому булькало.

– Не время, – Петрович посмотрел в глаза Сёмину магическим взглядом заклинателя змей, так что капитан чуть не захлебнулся глотком коньяка. – У меня билет на концерт давно куплен, не хотелось бы пропускать из-за этой дряни желторотой Баха и Брамса. Бывай, старик. Неделя была ничего себе, желаю приятно отдохнуть с семьей на выходных.

Петрович оставил оторопевшего Сёмина наедине со спиртным соображать, с каких пор старший лейтенант стал ходить на концерты?..

В семь вечера тот уже был на площади Ленина, под раскидистым тополем, в его тени достал рацию, вывинтил телескопическую антенну и произнес в пустоту только одно слово: Давай!

Петрович не ожидал такого результата и даже испугался, перекрестил под тельняшкой пузо. Перестарались пиротехники. На площади дико рвануло и осветило окружающие дома. С деревянного корпуса, где было общежитие эсбешников, страшной силой сорвало в воздух крышу, зазвенели разлетающиеся оконные стекла, выбило ударной волной и сломало двери, в почерневший зев неба под луну швырнуло красные горящие тряпки и доски.

Он постоял еще в темноте и пошёл на концерт в филармонию. Надо же было обеспечить себе алиби?

Синоптики напророчили мощный антициклон с востока. Дождь хлестал без перерыва, ветер гнул и ломал деревья. Пан Заможский отказался брать машину у друга и купил билет на поезд. Вот уже третью весну он возвращается из Витебска на север, на дачу, по делам. Едет сначала в город, а потом электричками, и там до поздней осени всё хлопочет, одно, другое. Но надо еще доехать.

В плацкарте узкие и жесткие постели. В вагоне спят уже все давно. Где-то воет, заходится в плаче ребенок. Дождь всё барабанит по стеклам, заливается в невидимую щель, каплет на откидной пластиковый столик. Дребезжат ложки в стаканах. За потоками воды не разобрать, где едешь. За окном тьма, черная, жирная, ориентируешься больше на звук. Мелькают чужие станции. Пролетают огоньки. Гудят встречные локомотивы.

Монотонный стук колес не в силах убаюкать старого упыря. Он сидит неподвижно, в дальнем темном уголке, за шторкой, под зеленой светящейся надписью "запасный выход" и мучительно логарифмирует. Можно ли сказать, что он не чувствует боли? Тогда это колотье в боку, видимо, фантом? И вся жизнь его после собственных похорон – фантасмагория, череда фактов, которых он был не свободный участник, а лишь сторонний наблюдатель?

Когда впервые покидаешь родной тебе город, кров, приютивший тебя, только бесстрастный космос один преследует холодным оком. Александр Феликсович каждую ночь уделял обязательному анализу ретроспективы своих действий и бездействий. Можно ли сказать про киборга, что у него есть воспоминания? Архивы памяти аналогичны частной кинохронике? Или потокам мыслей живого человека?

Первая поездка за рубеж, в 2013, многим показалась бегством. На каждой остановке, при каждой рутинной проверке документов пан Заможский боялся, что всё раскроется. Быть наследником такого Прошлого, быть придворным фаворитом Принца Пиявок, его левой рукой и – пособником его гибели. Это постоянно озираться и кутаться в шарф, надвигая шляпу на глаза. Это подозревать каждого, кто без задней мысли проследит за тобой взглядом. Видеть во всем не совпадение, но руку Инквизиции. Вот идет чудак-человек! А под тобой земля горит незримым пламенем. И в голове – хор голосов, эхо проигранной войны и выдержки из приговора трибунала.

По привычке нашарил в кармане пиджака сигареты. Воздух с присвистом вышел из-за плотно сжатых титановых челюстей, любой бы принял звук за вздох. Имитация. Подделка. Вспомнил, что правила опять изменились, и в российских поездах курение запрещено. Саквояж с ампулами кровезаменителей, лавандовое мыло и доведенная до автоматизма мимикрия. Вот всё, что осталось у бывшего министра после раздела республики.

Пан Заможский отодвинул зеленую занавеску из дешевой синтетики, тонкими пальцами в лиловой перчатке придержал, как занавесь в театре. Вся его затянувшаяся земная жизнь – череда потерь. Борьба с энтропией. Каждую секунду жадный космос откусывал от него по кусочку. Вот возьмем эту повышенную влажность и кислород в атмосфере. Для смертных такая среда привычна. Материнский бульон, из которого все вышли и в котором плавают, как инфузории, как караси и тритоны. А для расстроенного киборга – разрушающий шарниры яд, окислитель, от которого нет защиты. А гравитация? Да с такой чудовищной гравитацией вес его скелета на планете более трехсот килограмм. Еле ноги волочишь. Поэтому всё чаще он на коляске, без нижних конечностей.

Виктория Николаевна – большая любительница пошутить. Так, как шутит она, с размахом, со вкусом, никто не может, это истина. Она инженер, и анекдоты у нее абстрактные. Но и она понимает своим острым умом, что не способна выполнять функции б-га. Последняя операция отняла слишком много ресурсов у обоих. Повторить её они не смогут.

Мягкий, кроткий, старомодный. Сентиментальный киборг в потрепанном плаще. Упырь, мучимый вопросами морали. Чувствительный и – почти честный. Щеголь, по суду оставленный без копейки. Должник Смерти.

Левая рука опять барахлит. Запустил отладочный экран. Интерфейс горит красными сообщениями системных ошибок. По одному согнул и разогнул пальцы. Следовало сосредоточиться на текущих задачах. Заехать на Ленина за деньгами. На Мужества за ключами. К Вахидовым и Елизавете. К Танечке, в рюмочную "Лё кок руж", подписать бумаги. К Эльмире заскочить, племяннице Муртазина. К Каринэ, сестре Арсенчика, на косметические процедуры. Купить саженцев и корм котикам. Написать Денису, позвонить Сэржу и Шурику Молохову. На Динамо он зайти, скорее всего, уже не в силах, мальчики простят.

Милые бессмертные мальчики. Самые младшие обращенные их разрушенного клана. Бесхитростные, пылкие, так задорно и заразительно смеющиеся итальянцы. Джиджи и Люльо. Впрочем, Ксандр их почти и не знал, он был слишком занят другими аспектами, счёт шел на часы, когда Бела Дёжи Блашко принял их, пожалел и вскормил. Вечно молодые, бессмертные… Феи.

Киборг закрыл веки. Всё равно функционирует только левый глаз. Миражи. Гиперреалистические проекции. Пласты информации, числовые массивы. Да, Вика горазда пошутить. Последняя операция длилась двенадцать часов. Второй этап – девять. И третий – семь. Она не отключала ЦПМ, он оставался в сознании. Они работали синхронно. Под оратории Баха.