Сегодня был понедельник, и клиенты атаковали на всех фронтах, как волна безумных зомби из дурного кино. Бабки с периферии, разносчик пиццы, солистка благотворительного хора, бухгалтеры, полицейские, секретарь муниципального депутата, медсестры, таксисты, подростки-прогульщики и этот, свихнувшийся, Йоханн, который звонит ежедневно и еженощно по восемь раз с разных номеров. Кирстен сбросила наушники и закрыла глаза, потянулась. Как, уже два часа дня?! Её смена закончилась.

Она еще не знала, что все рейсы отменили. Плакал её с Эриком Париж. Она не знала, что мать с сердечным приступом вчера ночью увезли в больницу, а сестра в этот час в слезах пытается подкупить дежурную сестру, чтобы её пустили в реанимационное отделение, и два здоровяка-охранника теснят её за ворота.

Взгляд Кирстен упал на кружку с поросенком.

– Привет, Бэйб. Давай, тяпнем с тобою кофейку?..

Кирстен развела пакетик с напитком в горячей воде и наконец разломила вафельку в шоколадной глазури.

– Кто?

– Свои. Я твой брат, Саша. Открывай, Виталик.

– Саша?.. Очень глупая шутка. У меня нет брата. Брат умер много лет тому назад.

– Открой мне, Виталь. Это действительно я. Можешь проверить.

Человеческое любопытство всегда срабатывает. Хозяин квартиры чуть приоткрыл щелочку, чтобы посмотреть на наглого визитера. Дверь открылась шире. Еще шире. На площадке было темно, горела единственная тусклая лампочка у дальней стены. Не было сомнений, брат узнал его мгновенно. По голосу.

– Нет, я вас не знаю. Уходите.

Но дверь не захлопнул. Смотрел в лицо с заострившимися, застывшими чертами, в по-кошачьи горящие ровным неярким светом глаза.

– Брось тупить. Это я. Ты знаешь, я вижу.

– Откуда ты явился по мою душу?

– Из ада, конечно же. Пустишь в дом?

– Мертвеца? В дом? Это крайнее безрассудство.

– Впусти меня. Мне нужно. Мне важно. Я обращаюсь к тебе за помощью. Первый и последний раз.

– Я не одалживаю мертвым. Изыди к лешему.

– Виталь, я могу и по-плохому. Мне очень нужна твоя помощь.

Он улыбнулся крепкими волчьими зубами.

– Ты один? Ну заходи, заходи. Не отстанешь ведь. Ты стал, вроде, повыше и покрепче? Как смерть меняет людей.

Виталий ушел в соседнюю комнату и появился вновь… с дробовиком, направленным брату в лоб.

– Эй, эй, полегче! Откуда у тебя такая штука?

– В лихие девяностые купил по случаю. Я знаю одно: какой бы ты ни был, живой или восставший из мертвых, без головы ты не опасен.

– Черт… Опусти ствол, я не причиню тебе вреда.

– Ага! По-другому сразу запел! Видишь, как безотказно действует великий уравнитель! Ну, теперь поговорим. Чего тебе надо, упырь?

– Блин, ты же не собираешься залить своё жилище содержимым моего черепа?

– А тебе как бы не хочется терять такое нежное девичье лицо?

Виталий держал палец на курке.

– Это ж надо было перед смертью так замарать своё имя… Что, теперь расплачиваешься на том свете?

– Откуда ты?..

– Сорока на хвосте принесла. "Скандал в психушке". В газеты попало. Твоя бывшая, Маша, прислала вырезку как доказательство того, что всегда знала, ты – конченный *.

– Черт, и на что я только понадеялся… Кретин…

– И на что?

– Ждал от тебя братней поддержки. Я попал в переплет. Не я один. Но по заведенной единожды традиции, расхлебывать послали меня.

Шуряйка, не обращая внимания на направленное в него оружие, подвинул стул и сел посреди комнаты. Расставил широко ноги, порылся в карманах куртки, достал сигареты, неспеша прикурил. Виталий чуть опустил дуло. Может, рука устала?

– Так кто ты такой?

– Твой брат.

– Это я вижу. Ты – мой мертвый брат. Прекрасно.

– Я – шестерка Принца Пиявок.

– Это имя твоего демона-хозяина?

– Не хочу заморачиваться с лишней информацией. Давай о деле.

– Нет, я никуда не спешу. Я, знаешь ли, фрилансер. У меня куча времени. А практическая магия меня интересует.

– Со мной об этом бесполезно говорить, я в этом ни бельмеса не смыслю. Да, я вроде как, пришелец потустороннего мира. Кровопийца. Не к месту робкий. Вилять, Виталик, выслушай мою просьбу! Я тебе давно хотел позвонить или написать. Знаю, звучит дико. Дать хоть какой-то знак, что вот так заявлюсь.

– Очень вежливо с твоей стороны. Почему же не написал, не позвонил?

– Вмешался злой рок. Я – неудачник.

– Признаёшь?

Виталий перевел оружие с боевого режима, бережно поставил рядом с собою, дулом вниз. Вздохнул.

– Извини, что неохота тебя обнимать.

– Понимаю. У меня… У нас проблема. Вообще надо было обратиться раньше. Моя скромность меня сгубила.

– Скромность? Это не про тебя.

– Ну, вкратце, мы в полной ж***.

– И много вас? Ты – делегат, парламентер, а потом мне ждать, что еще приползет всякая нежить? Сколько?

Шурик стиснул зубы и прошипел с нажимом, как сдутый мячик, отводя тоскливый взгляд:

– Ну… Двое моих подельников и одна баба.

– Двое?! Зажрался ты, я погляжу.

– Да, нет, один – бывший. Баба эта – его нынешняя жена.

– Ну и нравы у мертвецов!

Шур сидел на стуле и вертел головой, скользя взглядом по шкафам, столу, этажеркам.

– Чего?

– Да вот любуюсь. Вдруг пришло в голову – интересно, как бы выглядело моё жилище, если бы был я щас как ты.

– А от чего помер-то? Не от СПИДа? От стыда не мог он на себя руки наложить, не та порода.

– Подумывал, но не мог. Я уже не принадлежал себе. Сердце.

– А у меня, видишь, тоже не фонтан. Мой скверный характер с годами стал еще хуже. Развелся. Пью. Вот составляю сборники про гадания, пятьдесят рублей за лист.

– Тогда прости, зря я тебе явился. В моей беде поможет разве что губернатор края. Мне нужен щедрый меценат.

– Как? Мертвым тоже нужны деньги? ЧуднО!

– Не смейся. У меня… У нас несчастье.

Разница меж ними не семь, а все семнадцать лет. Виталик был старшим братом. Он обладал не менее склочным и вздорным характером, чем Александр когда-то, во времена, которые он, как говорит, вытравил из памяти. Виталий был тогда, давно, в прошлой жизни, выше ростом, крупнее, сильнее братца и вообще мужчина хоть куда. Сейчас на него без жалости не посмотришь. Возраст. Сорок семь? Пятьдесят? Облысел, располнел, в очках. Нет, они не виделись дольше, чем семнадцать лет. Отчетливо – дольше. Не смерть Александра их разлучила. Что-то другое, раньше. Свадьба брата? Его отъезд? Возможно.

На Александре были черные джинсы и заправленная в ремень клетчатая рубашка с длинным рукавом, а на каждом пальце – массивные серебряные кольца. Он разулся и ходил по темным пыльным комнатам в белых носках. За ним всюду следовал негромкий аромат, пожалуй, яблок и мыла. Он всё исследовал, всюду совал нос. Открывал дверцы, заглядывал в ящики. Его косо подстриженная чёлка окрашена в пшеничный блонд, на ушах, бровях, крыльях носа, щеках и губах – едва заметные, затянувшиеся белые пятнышки, следы от вынутых сережек. С собой он принес охотничий брезентовый рюкзак.

– Помнишь девяностые? Агату Кристи? "Давайте все сойдем с ума, сегодня – ты, а завтра – я." Ты когда поступил в психиатрическую, я долго крутил пальцем у виска.

– У меня был дьявольски притягательный план по захвату власти. Сначала мне должны были подчиниться районные больницы.

– Ты… шутишь сейчас?

– Да, вообще-то. Нет, я просто хотел ни Буя не делать, красть тяжелые препараты и толкать потом их по мелочи. Ты понял, да?.... всё запуталось окончательно. Жени нет больше с нами, но мы не хотим с ним расставаться тривиально.... Мы собираемся заморозить его в вечной мерзлоте где-нибудь в очень высоких широтах, где он когда-то ходил на корабле…

– Хм. Знаешь… Я всё же постараюсь тебе помочь. Тебе и твоим… друзьям. Мне пора что-то менять в жизни.

– "Я устал, я ухожу"?

– Да, черт побери, именно! Да, я не миллионер. Моё имущество – всё, что ты видишь. Но! Есть еще дача. На даче есть мастерская. А в мастерской… Поехали, покажу, что. Что у тебя в рюкзаке? – поинтересовался брат.