Марта вызывается отвезти меня к нему, и я не сопротивляюсь. Оставляю сумку с одеждой у неё в машине, а Маме, в очередной раз, приходиться соврать и сказать, что остаюсь у подруги. Просто не могу сказать так, как есть. Она не поймёт, ведь моё поведение далеко от нормы морали. Осознаю это, но иначе поступить просто не могу. Я должна поговорить с Давидом, должна понять его поведение и извиниться за своё. И просто должна увидеть его, обнять перед тем, как моя жизнь снова начнёт крушиться, как карточный домик.

Меня ведут по коридору вдоль сырых омраченных стен. Внутри все содрогается от волнения. Сколько прошло времени с нашей последней встречи? Месяц, два? Я давно потеряла счёт времени. Для меня оно не имеет никакого значения, с тех самых пор, как ко мне пришло понимание, что время не является лекарем для душевных ран.

Остановив у железной двери, мужчина осматривает меня, а после открывает дверь.

— К тебе пришли! — объявляет он и пропускает меня в помещение.

Давид сидит спиной ко мне и, кажется, наблюдает за небом в небольшом окне. Он неохотно смотрит себе через плечо, будто бы не желает пришедшего гостя, но, увидев меня, меняется в лице.

Я замираю, встретившись с ним взглядом. Эмоций испытываю в стократ больше тех, что испытывала при первой нашей встрече в тюрьме. Сейчас все намного острее. Сердце, при виде него стучится так, что кажется оно просто хочет вырваться из груди и пасть к его ногам.

Он отворачивается, тушит сигарету и встаёт с места. А я подбираюсь и с волнением жду его действий.

— Зачем ты здесь? — спрашивает сдержано, продолжая стоять спиной.

— Пришла к тебе, — отвечаю дрожащим голосом.

Я уверена, что теперь помню все. Но что если я ошибаюсь? Что если есть что-то, что разум противиться вспоминать? И тогда, Давид, и в самом деле, не испытывает ко мне чувств? И именно это пугает меня. Пугает вероятность того, что я снова могу быть им отвергнута.

— Я ведь говорил не приходить, — он резко оборачивается, испугав меня, и твёрдым шагом направляется ко мне.

По телу пробегают мурашки, а земля начинает медленно испаряться из-под ног. Я не вижу в нем того Давида, который стоял у ворот моего дома с букетом цветов и одурманивал меня. Он теперь крупнее, грубее. Кажется очень уставшим и обозлённым.

И лишь одно остается неизменным в этой вереницы изменений — потеря моего полного контроля над сердцем в его присутствии.

Давид останавливается недалёко от меня и тяжело вздыхает:

— Я бы не хотел снова доводить тебя до слез. Тебе стоит просто сейчас уйти.

Не хочу слышать и слушать его. Отключаю звук его голоса и медленно тянусь рукой к его левой груди. Единственное, что сейчас мне нужно — это почувствовать биение его сердца. Почувствовать его. Ведь я так скучала. До боли, до оцепенения.

— Прошу, только не отталкивай меня. Дай насладиться любовью.

Он хочет убрать мою руку, но я, сделав настойчивый шаг вперёд, оказываюсь слишком близко к нему.

— Я люблю тебя, — шепчу очень тихо, так, что сама еле слышу.

В ответ тишина. Режущая слух тишина. И его взгляд, пропитанный насквозь тоской и болью.

— Я знаю, Амели… — тяжело вздохнув, произносит он. — Знаю.

Его учащенное сердцебиение и глаза не могут соврать мне. Теперь, даже если тысячу раз он отречётся от своих чувств ко мне, я буду в тысячу первый раз подходить и прикасаться к нему.

Медленно обвив его шею руками, встаю на носочки и прижимаюсь к нему всем телом.

— Я так нуждалась в этих объятиях, — шепчу ему все так же тихо на ухо.

— Хватит, ты должна уйти, — холодно произносит вновь.

— Я не уйду, — зарываюсь носом в его шею. — И не должна была уходить никогда. Не должна была выходить за него замуж и не должна была уезжать тем вечером от тебя. И может быть тогда наше "завтра" не было бы таким протяженным…

Не дышу, с страхом ожидая его реакции. Каждая секунда для меня кажется часом. И я боюсь, что мне вновь и вновь придётся испытать боль от его попыток оторвать меня от себя. Но когда его рука касается моей талии и прижимает к себе, с моих уст вырывается лёгкий стон облегчения, а глаза наполняются слезами счастья.

— Я люблю тебя, — признаюсь вновь, обняв сильнее.

Все черно-белые картинки жизни вдруг обретают новые краски. А мир начинает играть мелодией любви и глушит в себе всю боль моих страданий.

Давид слегка отстраняется от меня и касается рукой моего лица. Нежно проходится пальцем по щеке и стирает капли, скатившиеся из глаз.

— Где? — хрипло спрашивает он, касаясь кончиков моих коротких волос.

Криво улыбаюсь и кусаю нижнюю губу, вспоминая ту ночь, когда пыталась отомстить ему.

— Решила избавиться от лишнего груза, — отвечаю двусмысленно.

Он с грустью улыбается в ответ, будто понимает, о чем речь.

— Ты ничего не хочешь сказать? — спрашиваю с нажимом, желая обсудить произошедшее.

Он запускает руку в мои волосы и прижимается лбом к моему лбу.

— Зачем ты только пришла, — произносит с отчаянием, игнорируя мой вопрос.

— Хочешь снова прогнать меня?

— Нет, — шепчет он и касается лёгким поцелуем моих губы. — Просто не представляю, как снова тебя сумею отпустить, — молвит, слегка отстранившись.

И вновь касается моих губ. Делает со мной пару шагов и прижимает меня к стенке, заставляя меня задыхаться. И пока я утопаю в пламени проснувшихся чувств, его губы начинают медленно спускаться по шее, а руки избавлять меня от накидки, скрывающего под собой то самое платье.

Я еле держусь в сознании от невесомости испытываемых чувств. Неужели это происходит со мной? Неужели я испытываю удовольствие от поцелуев и объятий? Неужели все то, что пришло ко мне в воспоминаниях о нем является настолько красочной правдой?

Заметив на мне свой подарок, он поднимаю взгляд и маняще улыбается.

— Вы ведёте нечестную игру, миледи, — шепчет он, разглядывая меня с жадностью.

— Мы в стенах тюрьмы, о какой честности может идти речь? — улыбаюсь шире.

Пальцем задев за декольте, притягивает меня к себе и, запустив руки в волосы, впивается губами в шею. Чувствую, как все мышцы его тела напрягаются, от чего все действия кажутся ещё более жаркими. Каждое касание обжигают меня, оставляя за собой шрамы невиданных чувств. Желание говорить и обсуждать что-либо улетучивается. И я, жадно хватая воздух, лишь наслаждаюсь каждым его движением. Давид, как оказывается, умеет объяснять и без слов. И объяснять доходчиво.

Всё, что таится внутри, подавляется и сдерживается теперь мощным ударом вырывается наружу и поглощает нас в бездне наших чувств. И нет больше нас. Мы вне временного пространства. Где-то за пределами галактики.

Его пальцы касаются молнии на платье и медленно, будто бы ожидая моей реакции, спускаются её вниз. Дыхание учащается, и я лишь сильнее прижимаюсь к холодной стенке, в надежде, что она сумеет охладить горение тела. Расстегнув платье и стянув с меня тонкие лямки, он вдруг останавливается. Отстраняется от меня и смотрит, словно дикий.

— Скажи, что ничего не изменилось с той ночи? — шипит, схватив меня за талию.

Прижимаюсь сильнее к стене, вспоминая прикосновения и поцелуи Альберта.

— Скажи, что ничего не изменилось! Что не засыпала с ним в одной постели! — отчаянно шепчет он, уткнувшись мне в шею.

— Я принадлежала и принадлежу лишь тебе, — произношу с трудом.

И хоть говорю ему правду, от чего-то чувствую себя предавшей. Он вздыхает с облегчением, услышав мой ответ, и прикасается губами моих губ, снова растворяя меня в себе. Растворяя и опьяняя. Каждая секунда в его власти окрыляет и заставляет забыться обо всем. Рядом с ним я теряю разум и следую лишь зову собственного сердца.

Утро бывает добрым. Я лежу в объятиях любимого мужчины и наблюдаю за тем, как он внимательно изучает меня, пока его пальцы нежно скользят по изгибам моего тела, доводя до дрожи.

— Боялся, что никогда больше не смогу находиться так близко к тебе, — произносит тихо, поглаживая мои волосы.