— Дорогая, пойдём для начала познакомишь нас с семьёй Амели.

— Ой, совсем разум потеряла на радостях. Сейчас, дорогой, — хохоча, ответила она ему.

А после потянулась ко мне и прошептала на ухо:

— Дорогая, у тебя потекла тушь, сходи в ванную.

Воспользовавшись моментом, я прошла и заперлась в ванной. Сжимая раковину, я старалась унять хаос, творящийся внутри, но казалось, что с каждой секундой, мне становилось только хуже. Вся ситуация казалась сплошной злой шуткой судьбы. Сердце до хрипоты кричало о боли, моля уйти из общества и дать волю чувствам, что разрывали осколки души на ещё более мелкие кусочки.

Долго находится в заточении я не могла. Не хотела привлекать внимание родных к моему долгому отсутствию.

— Все хорошо? — поймал меня Давид на выходе из ванной комнаты.

— Д-да, — ответила, сотрясаясь под натиском его силы. — Как у тебя дела?

— Хорошо, — вымолвил протяженно, будто не желая отпускать меня.

Но я и не хотела уходить. Давид не сводил с меня глаз, нежно проходясь взглядом по моему лицу и, плавно проходя вниз, остановился на шее, где висел, подаренный им кулон. Лёгкая улыбка сверкнула на его лице, и его рука медленно потянулась ко мне.

Жаркое прикосновение его пальцев заставило тяжело вздохнуть и прислониться к закрытой двери ванной. Я почувствовала, как ослабевают ноги, и дрожат руки. Нет, дрожит все тело. Разум растворился в тумане, а сердце лихорадочно билось по грудной клетке. Все, чего мне так не хватало, сейчас стоял прямо передо мной, уничтожая все барьеры, что я пыталась возложить между мной и своими чувствами к нему.

— Я то думала, что родилась единственной дурой в этом роду, — вдруг раздался голос со стороны.

Я вздрогнула и, взглянув в сторону, увидела Сандру. Давид недовольно нахмурился, а я поспешила отойти от него, направившись в сторону сестры.

— Забудь, — тихо процедила девушке, как только сравнялась с ней.

Она стояла обескураженная произошедшим и не сумела ничего вымолвить в ответ. А я, не имея больше сил находиться в натянутой обстановке, сбежала в гостиную, в надежде, что там сумею обрести краткосрочную передышку.

Через некоторое время, когда каждый гость был представлен друг другу, все заняли свои почётные места за столом, где семейство принялось поедать вкусные закуски и вести непринуждённые беседы.

И это все казалось пыткой для моей израненной души. Пыткой, где невозможно открыто наблюдать за любимым мужчиной напротив. И в добавок, слушать счастливое общение близких людей.

Где? Где те люди, что плакали днями на пролёт? Те, кто говорил о позоре? Те, кто не желал слышать имя дочери в стенах своего дома? Те, что считали себя до скончания лет опозоренными?

Мои самые родные люди. Они радовались восстановлению прежних отношений, даже не представляя, что каждая их улыбка является смертельным ударом для меня.

— Как твоя семейная жизнь, сестрёнка? — тихо, но с ехидством, поинтересовалась Сандра, впиваясь в меня взглядом.

«Зачем же ты так?» — глазами молила её остановиться.

Но девушка не поддалась на мои немые просьбы, выжидаемо приподняв бровь. Сказала она это тихо, но справа от неё сидел Давид и чётко услышал ее вопрос. И кажется перестал дышать, пока я решалась с ответом.

— Привыкаю, — пробормотала в ответ.

— К чему? — не останавливалась девушка, сверля меня недовольным взглядом.

— Арсен, — отвлёк наше внимание мой Отец, будто бы чувствуя мой дискомфорт. — Мы с радостью приветствуем тебя в нашей семье. И хоть путь, который вы избрали для создания семьи, был не совсем правильным, я все равно, смотря на счастливую улыбку нашей Сандры, готов забыть о всех потраченных нервах. Уверен, Рубен и Рая меня поддержат в этом, — взрослые переглянулись и утвердительно кивнули. — Береги ее. И пусть ваше счастье продлиться вечность.

Меня будто убивали, затем воскрешали, что бы вновь, более изощрённо, отправить на тот свет. Я всячески старалась не смотреть на Давида все это время, но, после слов отца, сорвалась. Наши взгляды встретились. И слова в это мгновение были излишними. Все и так читалось в его взгляде, что так и норовил окончательно уничтожить меня.

Я ненавидела себя. Всем сердцем ненавидела, за то, что разрушила наше счастье. Сломала самое хрупкое и бесценное, что преподносят нам Небеса.

Поздно вечером, забрав машину мамы, я мчалась по пустому шоссе, держа путь туда, где в последний раз чувствовала себя счастливой. Туда, где сердце верило в чудеса. Верило в счастье, которое теперь осталось только в воспоминаниях.

Я, правда, не думала, что будет так больно. Нет, я даже не знала, что бывает настолько больно. Я не хотела верить, что эта влюблённость переросла в любовь. И пыталась убедить себя, что все было простым незначительным мгновением. Но теперь я убеждена. В этом мгновении и есть вся моя жизнь.

Я доехала до моего "Эза" в Петербурге, заглушила машину и, наконец, дала волю чувствам. Раздирающая душу тоска овладела моим сердцем, а слезы, казались водопадом, что непрерывно текли из моих глаз. Говорят время лечит, тогда почему с каждым прожитым часом становится только больнее? Почему, стремясь к созданию идеальной семьи, моё сердце тоскует по чужому мужчине?

«Чужой» — страшное слово, если оно принадлежит любимому человеку.

Стены машины стали давить на расшатанные нервы, и мне стало невыносимо тесно. Мои мысли не покидало ощущение, что вот-вот и воздух испарится напрочь, поэтому я поспешила выйти наружу. Казалось, что если осколки разбитого сердца разлетятся по просторному полю, мне станет чуточку легче.

Одиночество, когда-то мною любимое, вдруг стало разъедать меня изнутри, а нехватка любимых рук, согревающих меня в холодные вечера, превратилась в нож, который теперь разрезал мою душу на части.

«Порой нужно крикнуть, чтобы освободить себя от боли» — повторились эхом чьи-то, произнесённые однажды, слова.

И последовав им, я стиснув зубы, позволила всей боли громким стоном вырваться. Никогда раньше не позволяла себе чувствовать себя так гадко. Я словно подбитый щенок, свернувшийся от боли в тёмном переулке. Слез было море, нет, скорее, — бесконечный океан! А к душевной боли присоединилась слабость. И сколько я уже так просидела?

— Девушка, с вами все в порядке? — вдруг раздался до боли знакомый мужской голос.

Я посчитала, что сошла с ума, свихнулась, потеряв разум от своих чувств.

— Что с вами стряслось? — вновь услышала я любимый голос.

Я подняла голову, чтобы убедиться, что не спятила. И либо я совсем выжила из ума, либо это была реальность, и передо мной стоял Давид. Сердце сжалось, и мне хотелось разрыдаться ещё сильнее.

— Амели? — испуганный взгляд Давида заставил прийти в себя.

Я ничего не сумела вымолвить. Стала судорожно пытаться встать и вытереть с лица нескончаемые слезы. И не успев сделать даже одного движения, я почувствовала на себе прикосновение любимых рук, что помогли мне встать на ноги.

— Давид, ты… — захлёбываясь в собственной истерике, старалась вымолвить хоть слово.

— Тише, родная моя, тише, — обняв меня, шептал он, поглаживая мои волосы.

— Ты рядом, — задыхалась, обвивая его шею руками. — Ты рядом, — прошептала тише.

Он старался успокоить меня. И если истерика потихоньку проходила, то слезы остановить было просто невозможно. Мне было так плохо без него, так больно. Но вот он рядом, и мне ещё больнее. Ведь я понимала — наша встреча лишь капля в бесконечных водах, которые будут прожиты без него.

— Хватит, — более строго проговорил Давид. — Хватит, слышишь меня?

Он слегка отстранился от меня, взяв моё лицо двумя руками, а после заставил, своими решительными властными движениями, взглянуть ему в глаза:

— Он обидел тебя?

— Не-е-ет, — судорожно покачала головой.

— Тогда что случилось? — разглядывая моё лицо, он будто сам пытался найти ответ на свой вопрос.

— Я дура, Давид. Я такая дура, — не имея сил больше смотреть на него, я опустила взгляд. — Мне плохо без тебя.