Подумав, она (совсем как в далеком их детстве) спросила:

— Хочешь правду?

Далила припомнила: «И Семенова до сих пор любит так говорить».

Поеживаясь, она сказала:

— Хочу.

— Давненько он обожает эту Марину. Подозреваю, что с детства, хоть и скрывает. А тут случай такой: Марина вдова, — выпалила Людмила и сердобольно вздохнула: — Ох, вот мужик сна и лишился. Как говорится: и хочется, и колется, и мамка не велит. С одной стороны, вроде семья: жена, и дочку он обожает, а с другой — освободилась баба его мечты. Мужская дружба уже не мешает, хоть сегодня бери и женись, — зло заключила она и яростно сплюнула.

Рука потянулась вверх, но под строгим взглядом подруги дернуть свой нос Людмила уже не решилась.

— Странная у тебя логика, — удивилась Далила. — Разве не разумней признать, что Карапета Ашотовича потрясла гибель друга?

— Не разумней. Я уверена, с Мишкой Калоевым Карачка только из-за Марины дружил.

— Да с чего ты взяла?

— С того. Где он был, этот Мишка? Я про него лишь тогда и узнала, когда он на свадьбу нас пригласил. А до этого Карачка про него не вспоминал, зато не расставался с Рубеном, со своим компаньоном. Вот с кем были они друзья неразлейвода.

Далила изумленно спросила:

— Почему были?

Людмила хлюпнула носом:

— Потому, что Рубен погиб. Вот из-за кого я по-настоящему горевала, — призналась она, вытирая слезу. — И до сих пор горюю, в отличие от Карапета.

— А что Карапет?

— Представь себе, — победоносно сообщила Людмила, — Карачка переживал, на похоронах даже всплакнул, но сон его не расстроился. А все потому, что Марина, видите ли, Рубена терпеть не могла. Карачку ревновала она. То и дело Карапету нашептывала, какой Рубен негодяй. И все, конечно, врала. Рубен был отличным парнем.

— А как он погиб? — поинтересовалась Далила.

— Лишку глотнул и заснул с сигаретой в руке. Сгорел наш Рубеша в своей квартире. Как факел сгорел. А Марину Калоеву он, между прочим, ненавидел так же, как я.

— Почему?

Людмила собралась было дернуть свой нос, но передумала и пожала плечами:

— Не знаю. Видимо, чувствовал покойный Рубен, что эта змеюка моего Карачку против него настраивает.

— Настраивает? — удивилась Далила. — Зачем?

— Чтобы Карапет на Рубена не отвлекался. Сасунян мой поначалу с Мишкой не слишком дружил. Мишка ведь осетин. Что за дружба у армянина и осетина? Говорю я тебе, он все больше с Мариной. Марина, кстати, наполовину армянка. У нее отец арменин.

Самсонова удивилась:

— Как же твой муж с армянкой Мариной при живом муже осетине дружил?

— А вот так, — прошипела Людмила и украдкой дернула-таки себя за нос. — Та, овца, то и дело Карачке моему звонила: «Ой, Миша домой не пришел. Ой, пойдем со мной к нему на работу. Ой, я на него опять накричала, ой, он меня не простит, ой, я виновата». Пока Карачка сопли Марине своей утирал, она за мужем, за Мишкой чокнутым, бегала.

— Почему за «чокнутым»?

— Да был он ни рыба ни мясо. Зато охочий до баб. Зверски Маринка его ревновала. Скандалы закатывала! Житья мужику не давала. Он несколько раз хотел от нее уходить, она ползала на коленях, в покорности и любви клялась. Не жизнь у Мишки была, а могила. Довела мужика, вот он и застрелился. Зато Марина теперь крепко спит. Но Карачка мой почему-то за двоих переживает.

— Ну, не знаю, — вздохнула Далила. — Нормально ориентированные в сексе мужчины чаще сдержанны в проявлении чувств. Возможно, твой муж был значительно больше привязан к Калоеву, чем тебе показалось. Во всяком случае, мне, как врачу, очевиден такой ход изменений в его организме: смерть Рубена пагубно сказалась на нервной системе Карапета Ашотовича, а гибель второго друга усилила это отрицательное действие.

На самом деле, по всему выходило, что Людмила права. Далила так близко приняла боль подруги, что растерялась и не нашла нужных слов.

«Да что это я так странно с Люсей-то заговорила? — рассердилась она на себя. — С посторонними людьми сама задушевность, а с подругой шпарю каким-то дурацким бездушным текстом. Что, не могла по-простому ее успокоить?»

Чтобы исправить ошибку, Далила смущенно добавила:

— В народе про такое отрицательное действие говорят: событие человека добило.

Снова вышло не так, как надо бы. Зардевшись, Далила подумала: «Нет, я сегодня не в форме. Лучше мне помолчать».

А Людмила закрыла лицо ладонями и зарыдала. Этим она окончательно добила Далилу (как говорят в народе про такое отрицательное действие). Она поняла, что не помогла старой подруге, а напротив, усилила ее страдания. Далила вздохнула и горестно прошептала:

— Кажется, я плохой психолог.

— Дело не в тебе, — взвыла Людмила. — Я теряю его! Марина нагло уводит моего мужика!

— Это еще не факт, — возразила Далила и, возненавидев себя, обреченно подумала: «Опять не то говорю. Да что это я сегодня горбушки леплю? Одну за другой! Просто срам! А ну, быстро взять себя в руки!» — мысленно приказала себе она.

Но как тут возьмешь, когда подруга прижалась к Далиле и, горько рыдая, взмолилась:

— Далька! Ты же умная! Ты же все это умеешь! Сделай что-нибудь! Помоги! Он меня точно бросит! Он к Марине своей уйдет!

Горе Людмилы было таким отчаянным, что Далила из первоклассного специалиста превратилась в обычную несчастную женщину: запершило в носу, к горлу ком подкатил, задушили рыдания.

— Да как же я тебе помогу?! — по-бабьи завыла она. — От меня от самой муж сбежал! Своего мужика я не удержала, как другим помогать?! Дура я, дура-а!

Все, что зрело давно, но было научно подавлено, вдруг прорвало. Психоаналитик Самсонова голосила, жалуясь на сына, на мужа, на пациентов, подруг, конкуренцию и соседей…

Людмила ей вторила, но отставала. По накалу страданий Далила так далеко рванула вперед, что начала уже заикаться, в то время как Людмила лишь безобидно шмыгала носом, попискивая:

— Я теряю его, теряю.

Какой там «теряю, теряю»? То, что происходило с Далилой, тянуло уже на истерику. Когда она начала задыхаться, пытаясь что-то сказать, Людмила испуганно подскочила и с воплем «Далька, сейчас!» вылетела из комнаты. Вскоре она вернулась с пузырьком и стаканом:

— Выпей, тебе полегчает. Лекарство самое лучшее, самое дорогое, Кара…

Она осеклась и застыла, испуганно уставившись на подругу. Далила прекратила рыдать и задыхаться.

— Давай уж сюда твое самое дорогое, — сказала она, отбирая у Людмилы стакан.

Вылив в него половину пузырька, Далила лихо, не поморщившись, выпила горькую жидкость и согласилась с Елизаветой Бойцовой, давней своей оппоненткой.

— Лизка права, — горестно сказала Далила, — нет женщине счастья рядом с мужчиной. Нет.

— А кто эта, Лизка? — почему-то шепотом спросила Людмила.

— Президент женского клуба. Хочешь быть его членом?

Людмила вылила в рот остатки лекарства и заявила:

— Членом быть не хочу! Тогда уже лучше членшей!

— Членшей и будешь, — пообещала Далила и твердо заверила: — А мужика твоего мы в стойло вернем. Ой, отпустило, — порадовалась она, игриво добавив: — Что-то я захмелела.

— Правильно, капли-то на медицинском спирте. Карачка сам их делал…

— По лучшему в мире рецепту, по самому дорогому, — беззлобно «лягнулась» Далила и, чмокнув в щеку подругу, призналась: — А все же мы, бабы, стервы, завидуем мы друг другу.

Людмила охотно с ней согласилась:

— Завидуем, а завидовать нечему. В какую семью ни глянешь, одно и то же: муж притесняет жену.

Далила напомнила:

— А как же Марина Калоева? Из твоих слов я поняла, что Марина неплохо устроилась. Все шло по схеме: неврастеничка доставала хорошего парня на все лады, бедняга же отбивался.

— Так, как Марина устроилась, врагу не пожелаешь, — отмахнулась Людмила. — Мало, что Миша гулял, их взгляды расходились по каждому пустяку. Марина уступала, Мишка наступал. Сама посуди, что за мед вечно кланяться? Калоев и сделал из жены неврастеничку. А потом понял, что перестарался, и руки на себя наложил.