В моменты накала только комната-вытрезвитель и спасала. Достаточно было представить, как Влада своей мягкой рукой выводит красивые буквы на листе бумаги, как по её руке уже ползла моя жадная рука, а потом я перебирался поближе к упругим и круглым местам.

Одичаю в этом храме.

— Не вздумай проболтаться, малец! Меня ни для кого нету, понял?!

Пацан проглотил булку и своим фирменным жестом с вырванным клоком волос дал понять, что он — могила.

— Что в городе творится?

— Пропажи продолжаются, — грустно ответил Крис. — Теперь ещё больше стало.

— Сколько?

— Каждую неделю один у нас, потом один у Мясника и раз в две недели у Ростопчиной.

Фиго́вые новости. Как бы это ни было связано с подготовкой к обращению второго харва. Уж в две головы, а вернее — в две пачки голов — они быстро сожрут Виктомск. Где второй, там и третий.

— Мещерский приезжал, — продолжил Крис. — Денег привёз, еды и вина. Сказал, что все должны отпраздновать именины кого-то там…, — пацан почесал голову. — Деда его, что ли…

— Ясно.

— Подкупал нас, — сам всё понял Крис. — Мы вкусно поели, но Мещерского всё равно не любят. А вот про вас, господин, опять люди говорят. Поняли, что дела хуже стали, шепчутся между собой.

— Меня это больше не касается.

— До всех дошло, что пропажи людей неслучайны. Люди и раньше знали, но сказать боялись. Кто первый об этом говорил тот и пропадал. А все устали. Рыбаки собрались в Весельчаке и договорились новый патруль сделать в городе. Ходить, как раньше по ночам ходили.

— И чего?

— Ничего. Кто-то растрепался про этот разговор. Туда Самсон приехал, быстро всех успокоил и приказал не маяться фигнёй.

Мы допили чай. Я угостил Криса конфетами, которые Седой прятал на верхней полке. Сам он их не ел, а для кого лежали — непонятно. Может, просто забыл. Крис каждый раз хмурился, когда я совал ему конфеты, мол — не пацанёнок же — но каждый раз брал. Природу не обманешь.

За перевалом холма показалась седая голова.

— Идёт! — подскочил Крис.

— Ну всё, вали!

— До свидания, господин Глинский! — поклонился пацан. — Через пару дней снова приду.

Вместе с Крисом мы выбрались из храма через задний ход. Мальчишка затерялся в траве и исчез, а я продолжил ковыряться с камнями.

Работа пришлась кстати. Я занимался делом и не забивал себе голову проблемами в городе. Они меня больше не касались. Попробовал один раз всё разрулить, закончилось плохо. Теперь моя задача — камни перекладывать, доски перебивать, да дырки в стенах замазывать.

Седой ходил на рынок три раза в неделю. Походы его прилично утомляли. Всё-таки не молодой пацан с холма на холм скакать. В такие дни он вырубался прямо за ужином, я будто невзначай будил его, и старик перебирался на лежанку. Пустой болтовни не случалось, а потому появлялось время для лишних часов тренировки.

Разобравшись с заслонками печи, чтобы не удушить старика дымом, я вышел на улицу. Обошёл храм и вышел на полянку, где складировались инструменты. Тело храма заслоняло от меня город. Над головой — простреленное тысячами звёзд небо.

Одиночество после дня сурка мне нравилось.

Посмотрел на звёзды, расправил руки, размялся. Стоило подумать о превращении, как внутри зазвенела энергия. Она напоминала наполненный пчёлами улей. Своими мыслями я тревожил его, и пчёлы внутри просыпались.

Повёл головой вправо, правая рука обратилась в дым. В другую сторону — исчезла левая рука. Качнулся вперёд и растворил плечи. Хлопнул дымными руками, и те превратились в нечто новое. Потеряли прежнюю форму, вытянулись.

Поддерживать дымное состояние было сложно, заканчивались силы. Я сделал шаг и изогнулся корпусом. Перетащил часть энергии на правую сторону. Клубящееся окончание руки вытянулось дальше, чем заканчивались пальцы.

В двух метрах от себя я выбрал одуванчик. Повернул корпус, ударил.

Вытянутая стрела срезала его головку, будто острие меча. Руки вернулись на место. Я сделал три шага и поднял срубленный бутон.

Насколько всё-таки верно утверждение, что я больше не имею отношения к Виктомску и его людям?

Седой наложил каши, добавил масло, посы́пал перцем. Поставил мне тарелку, я с жадностью на неё набросился. Не успел старик перетащить свои скрипучие конечности за стол, как я уже слопал половину.

— Чай крепкий, — сказал Седой и поставил кружку.

— Мужики в доках на завтрак пьют крепкое пиво, — сказал я. — Говорят, что для крепких мужиков, нужен крепкий напиток.

— Ну-ну, — Седой медленно мешал в тарелке, будто ждал, что овсянка откроет ему священный текст. — Потом эти крепкие мужики, своими крепкими кулаками бьют друг другу крепкие морды. И это в лучшем случае. Хуже, если они напутают со сцепкой и завалят своего крепкого друга брёвнами.

— С тобой, дед, не поспоришь, — ответил я и прилип к кружке. — Значит, вы с моим отцом были корешами?

Седой, как человек выросший в другом мире, да ещё и в другом поколении, часто не понимал мои слова. Но никогда не переспрашивал. Вот и сейчас только скривился:

— Твой отец был очень предан этому городу. Он пообещал своему отцу, что продолжит служить народу. Мне и моей семье он помог не больше, чем другим. Но я оценил.

— Думаю, ты уже отдал ему долг. Кстати, ты не знаешь, почему Глинские с Мещерскими разругались?

— Мещерского всегда привлекала столица. Он хотел поравняться с ней, быть таким же великим, что ли. Часто его намерения вредили здешним людям. Потому и поссорились.

— Яблоко от яблони…

— Раз уж мы заговорили о пиве, — вдруг сказал Седой.

— Что?

— Сегодня у меня день рождения. И я не откажусь выпить дубового эля, который варит старик Татищев в «Большой кружке».

— Ого! Поздравляю! Тебе сколько стукнуло? Сто?

— В «Большой кружке», — повторил Седой. — Запомнил?

— Я?!

— Это в районе Мещерского. Мне туда не дойти.

— Карету возьми!

— Ещё чего, — отмахнулся Седой. — Никогда не ездил и сейчас не собираюсь. Сам иди!

— Но…

— Ты же не в розыске у королевской армии. Сам себе затворничество придумал. Не хочешь, чтобы узнали — надень капюшон!

Впервые за время нашего знакомства Седой у меня что-то попросил. Жалкие три сотни на восстановление места силы — не в счёт. Ну как ему отказать? Особенно в день рождения.

— Ладно. Дубовый эль?

— Ага, — чуть улыбнувшись, ответил Седой.

… … ...

Надев старый плащ с капюшоном, я двинул в путь.

Седой объяснил, где найти Большую Кружку. Идти прилично. До моста через реку, а потом в южную часть, на набережную вблизи моря.

Карету я тоже решил не брать. Оборванец в старом плаще с извозчиком выглядел бы слишком подозрительно. Подумывал найти Криса и перепоручить задание, но не стал. Торчать на холме и самому до ужаса осточертело.

Вдобавок я ничем не рисковал. Седой прав. Я же не в розыске. Мещерский приказал не показываться ему на глаза, но ведь не буквально. Это же не значит, что я вообще должен исчезнуть. Достаточно того, что я бросил квартал Глинских на произвол судьбы.

Перешёл через мост и потопал вдоль реки по району Мещерского. Там мой оборванный прикид сильнее выделялся среди местных. Аристократия, мать их. Тем не менее я без проблем дошёл до Большой Кружки.

Пивнуха была небольшой, всего на пять столов, ещё столько же стояло на улице. Занят был всего один. Три бородатых кочегара помалу кочегарили.

Бар был отделан вогонкой, внутри пахло деревом. На стенах висели донышки от пивных бочек с прожжёнными отметинами производителей. По убранству и фирменным бокалам я понял, что это не обычная пивнуха. Не просто так Седой отправил меня именно сюда. Здесь пиво ценили и знали в нём толк.

— Бочонок дубового эля, пожалуйста, — сказал я.

Хозяин — старик в очках на цепочке с затушенной трубкой во рту — расправил плечи и улыбнулся. Не каждый покупатель позволяет себе покупать бочонками.