Как всегда в таких случаях, время тянулось медленно. Минутная стрелка полностью обошла циферблат и начала второй круг. Я уже стал подумывать, что, пожалуй, именно сегодня глухари не появятся. Но в это время одна из веток на ближней лиственнице качнулась. Бесшумно опустился глухарь. Рядом села копалуха (глухарка), а на соседнее дерево — еще три птицы. Притаились, внимательно осмотрели соседние деревья, один из глухарей несколько раз клюнул пожелтевшую хвою, его примеру последовали другие.

Я долго наблюдал за птицами, потом, вспомнив, зачем сюда пришел, прицелился в ближнего петуха. После выстрела четыре птицы, громко хлопая крыльями, улетели. Пятая осталась под деревом.

Охота на козла срывалась уже третий год. Общество охотников отказало в лицензии, а без нее не поедешь.

И вот, нежданно-негаданно редактор нашей многотиражной газеты Максим Николаевич Мощевитин познакомил меня с одним охотником, которого случайно довелось видеть года три назад на хозяйстве озера Уелги.

Они заявились ко мне поздно вечером. Я заканчивал смазку ружья. Незнакомец, не раздеваясь, бесцеремонно развалился на диване и сострил:

— На зимнюю смазочку ружьецо? Зря, зря.

— Знакомься, — как бы опомнившись, представил мне своего соседа Максим Николаевич. — Михаил Абрыков. Охотник со стажем.

— Ваш новый компаньон, — добавил тот басом, привстав с дивана, чтоб пожать мою руку. На его широкоскулом лице расплылась многозначительная улыбка. — Рад попасть в компанию порядочных охотников. Он пошарил в нагрудном кармане пиджака и нашел нужную ему бумагу. — Персональная, так сказать, — самодовольно воскликнул Абрыков, протянув мне небольшой листок.

— Вы, видать, большой активист, — сказал я, — нынче, говорят, лицензии кое-кому из актива выдали.

— Да, я активно помогаю обществу моих коллег… Случается, случается… Мне охотсовет не откажет ни в чем.

Отъезд назначили на субботу. В нашу компанию мы пригласили еще и слесаря ремонтного цеха Костяшина, с которым у меня была давняя дружба. У него свой «Москвич» старого выпуска. Он управлял им заправски и чутьем находил дорогу.

Дождь, какие нередко бывают на Южном Урале в конце октября, поливал через день, но нам положительно повезло: с четверга установилась сносная погода. Никто не заставил себя ждать, и в назначенное время темно-желтый «Москвич» и новенький зеленый мотоцикл торопливо мчались в сторону Бродокалмака. Мощевитин, удобно усевшийся в коляске моего мотоцикла, едва лишь осталось позади озеро Второе, продрог и перебрался в машину.

Было по-осеннему холодно. Хмурое небо, почти сплошь заволоченное отяжелевшими грязно-дымчатыми облаками, подгоняемыми северным ветром, предвещало снег.

Минуло два с лишним часа. Бродокалмак был позади. Становилось совсем темно. Вскоре мы попали в объятия кизячного дыма Алабуги. С трудом миновав еще не просохшую от осенней мороси улицу, «Москвич» почти уперся в ограду небольшого домишка, прилепившегося к восточной окраине села. Хрипло залилась дворняга. Скрипнула дверь.

— Кто там? — громко окликнули со двора.

— Принимай гостей, Захар, — отозвался Максим Николаевич, узнав по голосу хозяина.

Пока мы собирали негромоздкое охотничье имущество, хозяйка приготовила ужин. За столом познакомились и разговорились.

Захар Петрович Веслов, приходившийся Мощевитину двоюродным братом, работал трактористом. Ему было под пятьдесят, но выглядел он довольно молодо. Охотником в деревне считался одним из лучших.

— Сызмальства в Алабуге живу, — не с нарочитой гордостью заявил он, — с десяти лет по местным лесам да по болотам брожу. Все окрест знакомо. Волков обкладывал с мужиками. Лису и зайца промышляем. Птицы у нас на озерах полно всякой…

— А такая «птичка», как козелок, есть? — спросил Абрыков.

— Козел? — удивился Захар Петрович. — Но ведь нынче его того… отстрел-то запретили. По разрешениям, сказывают, охота.

— А у нас, братуха, лицензия, — пояснил Максим Николаевич.

— Тогда другой разговор будет. Места у нас хороши. Помнишь, Максим, Волчьи болота? Туда ехать надо. Там козел испокон веков водится.

У Абрыкова сверкнули глаза. Он заерзал на скамье и смотрел, не отрываясь, на Веслова.

— А почему болота называются Волчьими, когда козлы там водятся? — опередив меня, спросил молчавший до того Костяшин.

— Сказывают старики, что когда-то в тех болотах деревенские охотники волчьи выводки находили, — пояснил Захар Петрович.

— Ну, а сейчас? — допытывался я.

— Не-е. У нас в районе они зимой-то редко нос кажут. Мы их тут не жалуем. Чуть что — облаву.

Наутро решено было отправиться в Волчьи болота. Захар Петрович отложил поездку за сеном и с большим желанием примкнул к нашей компании.

Ночь у охотника коротка. Захар Петрович поднял нас после вторых петухов. Заря уже занималась. Хмурившееся накануне небо совершенно очистилось. День обещал быть погожим.

Поблагодарив хозяйку за гостеприимство, мы тронулись в путь. Выехали на малоезженный проселок. Вскоре дорога залевила и привела нас в окруженное лесом сухое болото, сплошь заросшее осокой и редким кустарником. Посреди болота прямо и косо маячил пегими стволами гнивший березовый сухостой, над которым изрядно поработали дятлы.

— Здесь сделаем первый загон, — пояснил Захар Петрович, указывая на примыкающий вплотную к болоту довольно обширный березовый колок.

Я вызвался идти с Захаром Петровичем в загон.

— Гон начнем минут через пятнадцать. Хорошо маскируйтесь. Не курите. Козел — чуткий, повернет сразу — не успеешь и глазом моргнуть. А еще, не спешите с выстрелом. Выскочат два, три, выбирайте который крупнее — это самец-рогач. Его и бейте. А самку не трожьте. Козлуху грех бить.

— Послушай, старина, — отозвал его Абрыков, — а в лицензии не сказано, что отстрел самки запрещен. По-моему, что козел, что козлуха — мясо в диком состоянии.

— Я тоже когда-то так думал, — возразил ему Захар Петрович. — Нельзя козлуху бить. Убьешь козла — урон небольшой, а самку — грех. Козлуха приплод дает. Потом она меньше, намного слабее рогача, чаще волку в пасть попадает. Козел же сильный, выносливый. Потому-то козлов всегда больше, чем козлух.

Абрыков недовольно смолчал. Мы отправились краем колка. Я шел за проводником и удивлялся тому, как тот неслышно ступает по сухим прошлогодним веткам, притаившимся в пожелтевшей траве.

«Он настоящий следопыт», — подумал я. Меня удивляла и его дисциплинированность в охоте. Наслушавшись от многих городских охотников побасенок, что деревенские жители обычно не считаются ни с какими сроками и законами охоты, я считал их до сих пор кровожадными браконьерами. И вот рядом со мной шагал Захар Петрович. Как не похож он на тех, о которых мне говорили.

— Захар Петрович, а как другие охотники в деревне, козлух бьют, а? — задал ему я вопрос.

— Нет, не бьют. У нас тут свой закон, местный: не в сезон не стрелять, самок беречь. Козел — не волк, тот разбойник, пакостник. Не столько съест, сколько напакостит. А козлы — они безвредные, больше для украшения природы. Без козла и лес сирота. Он в наших краях — красота лесная.

Колок, между тем, кончался. Дальше шла стерня. В стороне стоял крытый соломой ток. Мы разошлись. Через несколько минут с левого фланга раздался условный сигнал Захара Петровича: «Гоп! Гоп!!» Гон начался.

Метрах в семидесяти от нас, легко, будто качаясь на волнах, показался козел. Я встал, как вкопанный. «Вот он — настоящий, дикий!..»

Мощевитин был в неописуемом восторге. Еще бы, впервые за все годы охоты он поймал в объектив своей лейки лесного красавца и успел щелкнуть два кадра!