Работа над рукописью «Сказания о Мамаевом побоище» пробудила, очевидно, большой интерес у И. Г. Блинова к теме борьбы русского народа с ордынцами, так как в том же 1894 г. он вновь обратился к иллюстрированию событий Куликовской битвы. На этот раз оригиналом для него послужил большой гравированный лубочный лист под названием «Ополчение и поход великого князя Дмитрия Иоанновича противу безбожного царя татарского Мамая…» Этот лубок — один из редких примеров обращения народных картинок к сюжетам русской истории — создан в XVIII в. Популярность его была так велика, что издатели в конце XVIII и начале XIX в. несколько раз перепечатывали его и пускали в продажу. В настоящее время известно несколько разновидностей лубочной картинки, датируемых 1785, 1787 и 1821 гг. Как всякая лубочная картинка, оттискивавшаяся часто на плохой бумаге, быстро ветшавшая и нередко горевшая вместе с домом, где она служила украшением, листы «Ополчение и поход великого князя Дмитрия…» сохранились в очень малом количестве. В музейных собраниях Москвы их насчитывается 7: в ГИМ — 3, в ГМИИ — 2, в Литературном музее — 2. Имеется также один лист в собрании Ярославского музея-заповедника.

Для определения с наибольшей долей достоверности, каким оригиналом пользовался Блинов при создании настенного листа о Мамаевом побоище, необходимо было изучить все известные экземпляры гравированной картинки. Все разновидности лубка близки друг другу. Они состоят из текстовой части «Сказания о Мамаевом побоище», заимствованной из «Синопсиса», и изобразительного ряда, иллюстрирующего отдельные сцены «Сказания». Разница в оттисках лубка 1785 и 1787 гг. не касается существа изображения и сводится к размерам досок и расхождению в отдельных деталях. Лубок 1821 г. стоит несколько особняком; он имеет ряд особенностей, свидетельствующих, что оригиналом для Блинова служить не мог. Из-за большого сходства изобразительной части листов 1785 и 1787 гг. определить только на ее основании, какой лист использовал Блинов, не представляется возможным. Тщательное же сличение текстов обоих лубков и сопоставление их с текстом блиновского настенного листа дало определенные результаты.

Надо заметить, что текст «Сказания», несмотря на его второстепенную роль в образном решении лубка и очень малый размер шрифта, резался изготовителями народных картинок с большой точностью. Также добросовестно к переписыванию текста относился и Блинов. Тем не менее определенные описки и ошибки допускали все мастера. Тщательный анализ ошибок и разночтений гравированных лубков и картины Блинова привел к выводу, что художник располагал более ранним, чем все известные, не дошедшим до нас или еще не обнаруженным листом, датируемым временем между 1746 и 1785 гг. Нижняя граница — 1746 г. — определяется тем изданием «Синопсиса», откуда был заимствован текст гравированного лубка[993].

Очевидно, гравюра, которой пользовался Блинов, была к концу XIX в. в довольно ветхом состоянии, так как некоторые слова, и особенно имена собственные, в ее тексте художник не мог разобрать. Он сам понимал давность изготовления лубка и под листом, хранящимся ныне в Городецком музее, сделал следующую подпись: «Сия картина писана в 1894 году со старинной картины». Слова «со старинн…» почти не читаются из-за повреждения листа, осталось только окончание «ой», но размер шрифта и протяженность строки в этом месте позволяют предположить именно такое написание слова.

Городецкий лист имеет, кроме приведенной выше, еще одну запись художника, очень характерную для него по стилю: «Сия картина и текст писаны крестьянином деревни Кудашихи Иваном Гавриловым Блиновым (В лето 7402 (1894), в месяце марте».

Прежде чем перейти к разбору листа и его характеристике, следует сказать, что Блинов сделал два варианта настенного листа «Мамаево побоище». Один, как уже указывалось, хранится в Городецком районном музее, другой — в Государственном Историческом музее[994].

Принадлежность листа из коллекции ГИМ руке Блинова удалось установить сравнительно недавно, после того, как оказалось возможным сопоставить его с городецкой картиной. До сих пор лист из ГИМ, не имеющий подписи художника, считался относящимся к кругу поморских старообрядческих листов. Оба произведения обнаруживают полное сходство в художественной манере, в композиционном решении сцен, в рисунке характерных деталей вооружения. Они совпадают и по размерам: и та и другая картины склеены из трех листов бумаги и имеют в высоту 76 см, а в длину 275 см. Анализ текстовой части подтверждает мысль о принадлежности обоих листов одному художнику. В них есть общие ошибки, показывающие, что писец использовал один оригинал. Хотя в текстах и встречаются незначительные разночтения, но объясняются они тем, что художник не делал один лист с другого, а оба раза пользовался гравированным лубком и, переписывая текст, ошибался. Очевидно, между созданием листов был определенный временной промежуток, так как Блинов успел забыть, как он изобразил малопонятные в гравированном тексте имена некоторых действующих лиц, и во втором листе дал им иное написание. Но видимо, этот промежуток был небольшим, так как художник пользовался схожей бумагой одинакового формата, очевидно закупленной им одновременно и разошедшейся бы у него на создание других произведений, заказы на которые он получал в большом количестве.

Кроме доказательств принадлежности картины, хранящейся в ГИМ, руке Блинова, основанных на стилистическом и текстологическом сравнении обоих листов, существует еще целый ряд подтверждений этой атрибуции. Есть письменные свидетельства дочери Блинова, что ее отец нарисовал две картины, посвященные Куликовской битве, и одна из них находится в Москве в Третьяковской галерее[995]. Местонахождение, правда, указано ошибочно. Но сам факт создания двух картин очень важен. Кроме того, в отделе рукописей ГБЛ и в фонде Городецкого музея среди других рукописей, переписанных и иллюстрированных Блиновым, есть две аналогичные, под названием «Повесть о Петре и Февронии»[996]. Обе они обнаруживают удивительное совпадение художественных приемов передачи одежды персонажей путем моделирования ее с помощью коротких черточек, завитков и точек с теми, которые свойственны листу из коллекции ГИМ. Подобным способом наложения штрихов при раскраске одежды пользовался только городецкий художник Блинов.

При определении того, какой лист был выполнен раньше, а какой позже, нужно принять во внимание следующие соображения: в тексте городецкого листа больше правильных чтений, совпадающих с теми, которые были в гравированном протографе. В листе, хранящемся в ГИМ, ошибки встречаются чаще. Городецкий лист ближе к лубочным вариантам конца XVIII в. по изображению головных уборов русских воинов. Здесь всадники имеют на головах условные шлемы с пышным гребнем, совпадающие с теми, что на гравюре. Только некоторые воины одеты в каски с налобным и затылочным козырьками и небольшим острием наверху, которых нет в оригинале. В листе из ГИМ почти все головные уборы воинов модернизированы и превращены в каски того типа, что встречаются на городецком рисунке. Очевидно, то, что на первом листе Блинов только опробовал, показалось ему удачным, и на втором он смело использовал уже найденный прием. Поскольку дата городецкого листа известна точно — 1894 г., следует считать, что картина, хранящаяся в ГИМ, создана во второй половине 1890-х годов.

Она поступила в Исторический музей в 1905 г. в составе коллекции А. П. Бахрушина. Лист дошел до нас в хорошем состоянии, почти не пострадав от времени. Напротив, городецкий лист в настоящее время производит удручающее впечатление. Он имеет утраты, повреждения. В картине произошло почти полное разложение цветового слоя. Блинов после завершения работы покрыл рисунок тонким слоем олифы. Он делал это и в миниатюрах своих рукописей[997]. Но если на страницах книг, защищенных от действия прямых солнечных лучей, краски не пострадали, то в настенном листе, давно висящем в экспозиции, выцвели все тона, особенно красный и синий.