Про свои проделки дома сам перед ребятами похвалялся, думал, они тоже смеяться будут. По только дождался от Мамуры нового удара портфелем…

А матери у Бабашкина нет. Она умерла от болезни сердца, когда ему было всего пять лет. Вот он и остался, как говорится, на руках у бабушки. Отца своего видит редко, потому что тот бывает в долгих командировках. Экспедитором торговой базы работает и некогда ему заниматься сыном…

В общем, купили мы баллон яблочного сока, захватили шашки и книгу Марка Твена «Приключения Тома Сойера», три хризантемы (Светлана их срезала в собственном палисаднике) и с этими сюрпризами отправились в больницу.

Обнаружили мы его в детском травматологическом отделении. У стеклянной двери строгая медсестра успокаивала какую-то женщину:

— Не волнуйтесь, пожалуйста. С вашей дочкой все будет в порядке. Со скамейки упала — это пустяк. У нас лежат чемпионы по прыжкам с крыш, деревьев и даже мостов. Идите, идите и по беспокойтесь.

Женщина слабо улыбнулась и вышла из приемной.

Я воспользовался случаем и вежливо обратился к медсестре:

— Извините, а нам можно к Бабашкину?

— К какому Бабашкину? — лицо медсестры стало непроницаемым, как у мраморной статуи.

— Ой, к Батыру Тургунову. Он с ковра свалился, — объяснила Мамура.

— Как с ковра? — удивилась сестра.

— С ковра-самолета, — поправил Гани.

— У него рука сломана, — сказала Сайера.

— Левая, — добавила Нигора.

— Мы ему цветы принесли и книжку, чтоб не заскучал. Он хоть и вредный, но ведь болеет, жалко, правда?.. — Светлана сначала обращалась к сестре, а потом к нам.

— А вы кем ему приходитесь, малышня? — поинтересовалась медсестра, с любопытством разглядывая нас.

— Мы не малышня, — басом обиделась за всех Мамура. — Мы — звездочка, октябрята.

— Ну вот что, октябрята — дружные ребята, сразу всех пустить не могу. Скоро начнется тихий час, так что не успеете наговориться. Давайте одного представителя.

— Мы все представители, как одни, — твердо возразил я. — Очень просим вас, пропустите всех. Честное слово, нам вполне хватит тридцати минут. Как раз пять минут на каждого, больше и не потребуется.

— Как вы говорите его фамилия? — обнадеживающе спросила медсестра.

— Ба-баш-кин! — ответили мы разом. — Ой, нет, Тур-гу-нов.

Медсестра сморщила нос и зажала уши белыми пальцами.

— Ну и голосистые, — покачала она головой. — Ладно, проходите. Только у меня всего три халата. Влезайте по-двое в один, каждому по рукаву достанется.

В просторной палате — самой большой в отделении — стояли на колесах восемь белых кроватей. Здесь лежали мальчики. Правда, слово «лежали» не совсем подходит к данной обстановке. Мы увидели больных полусидячих, стоячих и даже висячих: все зависит от места перелома. Например, один мальчишка от пят до ушей был замурован в гипс и, словно личинка в коконе, подвешен над кроватью в сетчатой люлечке.

— Вон приятель ваш, — медсестра указала на дальний угол и, посмотрев на часы, предупредила: — Учтите, недолго.

Она исчезла, а мы стали молча пробираться к Бабашкину. Он смотрел на нас выжидающе, с затаенной тревогой.

— Салют, это мы, — сказал я, взъерошив ему волосы. Мой тигр в душе сбежал, хотя информация о домашних проделках Бабашкина чуть было снова не возбудила свирепого хищника. — Ну, как ты здесь?

— Хорошо… — автоматически ответил Бабашкин и зачем-то спросил: — А вы… к кому пришли?

— Как это, к кому, к тебе вот пришли! — возмутилась Мамура и пыхтя поставила на высокий подоконник баллон с соком.

Бабашкин глядел на нас во все глаза и молчал. Светлана протянула ему хризантемы:

— Для тебя срезали, возьми.

— Чего я, девчонка, что ли? — буркнул Бабашкин, но все же взял цветы здоровой незагипсованной рукой, осторожно положил на тумбочку.

— Цветы всегда дарят больным, — назидательно сказала Сайера.

— Их нужно не бросать, а поставить в баночку с водой, — посоветовала Нигора. — Больных цветы успокаивают.

— Я уже не больной, — возразил Бабашкин. — Так вы, значит, ко мне пришли?

— Ну, конечно, к тебе, — хмыкнул Гани. — Мы же здесь никого не знаем, кроме тебя.

— Ты, кажется, хорошо устроился? — сказал я, разглядывая соседей Бабашкина. Сам я не попадал в подобные переделки, хотя, не скрою, еще годика два-три назад бывал к этому близок.

— Здесь весело, — оживился Бабашкин. — Таких приключений наслушаешься… — Он уже собрался было рассказать одну из услышанных историй, но вдруг повернулся к люлечке с замурованным мальчишкой и угрожающе сказал другому мальчишке, стоявшему рядом с люлечкой:

— Чего ты все щелкаешь его по носу?!

Но мальчишка, очень похожий на суслика, как ни в чем ни бывало продолжал дразнить беспомощного соседа.

— К слабым лезешь, — сердился Бабашкин. — Тебя бы так запаковать.

— Молчи там, — огрызнулся суслик. — Не твое дело.

— Скажи спасибо, что я встать не могу. — Бабашкин обратился ко мне: — Вундергай, скажи ему, а то замучает пацана. Как няня выйдет, он и начинает…

Суслик зыркнул на меня хитрым глазком и мигом отковылял к своей кровати. А к люлечке подошла Светлана.

— Ой, бедненький, — сочувственно протянула она и, сняв со спинки кровати полотенце, протерла страдальцу лицо. — Хочешь чаю?

— Может, лучше ему яблочного сока? — спросил Бабашкин.

— Правильно, — поддержал я. — В яблоках много железа, а ему сейчас как раз необходима железная воля.

Мы налили соку в маленький фарфоровый чайничек и прямо из носика напоили мальчишку. Тот с благодарностью пропищал из своей упаковки:

— Спасибо. Очень вкусно… Больше не надо.

— Да здесь на всю палату хватит, — громко сказал Бабашкин, указав на баллон с соком. — Разлей, Вундергай, пожалуйста.

Мы разлили по бокалам оставшийся сок и напоили своими руками тех ребят, которые не в состоянии были двигаться.

В палате воцарилось веселое оживление. Гани сражался в шашки с сусликом. Светлана читала вслух над люлечкой принесенную книжку, а Сайера с Нигорой с великим интересом слушали кудрявого худенького первоклассника в гипсовой кольчуге. Тот рассказывал, как учился ходить по натянутому стальному тросу и как трос вдруг оборвался.

— Жаль, — кудрявый акробат вздохнул. — Но все равно, вырасту — буду акробатом, — заверил он близнецов.

— Может, тебе лучше собак дрессировать? — посоветовала Сайера.

Кудрявый храбрец осуждающе посмотрел на нее:

— Ну да, они же кусаются!

— Тогда за лягушек возьмись, — предложила Нигора. — Они такие умные. Мы с Сайерой их нисколечко не боимся.

— Вот это другое дело! — озарился мальчишка. — Устрою лягушачий марафон, — мальчишка с надеждой посмотрел на близнецов. — А вы еще придете? Я здесь долго буду…

Пока остальные занимали больных, мы с Мамурой помогли Бабашкину разобраться в пропущенных уроках. Собирая в портфель книжки, Мамура сообщила обо всех новостях второго «Е» и передала привет от Саиды Аскаровны. Учительница обещала навестить Бабашкина в ближайший свободный день.

— И все передают тебе привет, — сказала Мамура.

Бабашкин недоверчиво посмотрел на Мамуру:

— Все?

Для убедительности Мамура прижала на фартуке звездочку:

— Честное октябрятское, все, все передают.

— Вы тоже передайте всем привет и скажите… — тут Бабашкин смутился, не в силах произнести что-то очень важное…

На пороге возникла медсестра и грозно на меня посмотрела:

— Я же разрешила только на полчаса. А вы, смотрю, прихватили целый час. Хорош у меня староста! — обратилась она к Бабашкину.

Так мы узнали, что наш Бабашкин не простой больной. Поглядев на него с нескрываемым уважением и попрощавшись с ребятами, мы на цыпочках через длинный коридор вышли на улицу.

В больнице продержали Бабашкина целых четыре недели. Мы навещали его каждую субботу после уроков: немного занимались, приносили всякие настольные игры, интересные книжки, а однажды притащили проигрыватель с детскими пластинками. Я откопал его у себя дома среди ненужного хлама, привел в порядок — пришлось крепко повозиться! — и к общему восторгу октябрят оставил в палате Бабашкина на вечное пользование. Правда, наша знакомая медсестра разрешила принять этот сюрприз только с тем условием, что им будут пользоваться во всех палатах.