— Не волнуйтесь, товарищи… — услышал я за спиной виноватый голос секретарши. — Это пришли Назар Базарыча пригласить на встречу с ветеранами.

Я торопливо захлопнул дверь.

Маленький круглый мужчина с бритой головой и толстым носом, на котором сидели очки, сморщился, прикрыв ладонью левое ухо: правое было зажато трубкой.

— Ничего страшною, — объяснил он кому-то на другом конце провода. — Пионеры, говорю, пришли. Видно, с приглашением… Давай минут через десять. Хорошо, хорошо, сам позвоню…

Директор бросил трубку и выжидающе посмотрел на меня.

Я дал отмашку. Барабан смолк. В кабинете воцарилась тишина, но в ушах продолжало звенеть: Мамура постаралась. Дернулась захлопнутая дверь. Это секретарша рвалась со своими извинениями за наше бесцеремонное вторжение. Через секунду она позвонила по внутреннему телефону.

Директор, подняв трубку, бросил ей с легким упреком:

— Успокойтесь. Теперь это уже не имеет значения. — Потом обратился к нам: — Ну, орлята, которые учатся летать, — сказал он словами популярной песни, — выкладывайте, что у вас там. — Директор разглядывал нас в упор и весь вид у него был такой, будто догадался зачем мы пришли. «Знаю, знаю, — говорили его глаза, — сейчас достанете пригласительный билет и будете уговаривать прийти на встречу». Директор озорно подмигнул. — Ну, смелее же, давайте.

— Мы насчет «автокоровы»… то есть развозного молока, — произнес я, с трудом подавив волнение. Мне вдруг стало очень неловко оттого, что приходилось разочаровывать этого добродушного на вид человека.

Но октябрята мои держались непоколебимо.

— У нас грудные дети, — заученно выпалила Мамура, — а молоко куда-то пропало…

— Помогите нам, пожалуйста, Базар Назарыч! — взмолилась Светлана, перепутав имя отчество директора. — Иначе мы не выдержим! — Для убедительности она сложила руки на груди и скорбно глянула на директора.

Его лицо сразу напряглось. Живой огонек в глазах потускнел. Видно было, что в голове его происходила сложная перестройка мыслей. Он отвалился на спинку кресла, мотнул головой и, подхватив сползающие с носа очки, тихо спросил:

— Какое молоко?.. Чьи еще дети?..

— Наши квартальные дети плачут, — со слезинкой в голосе сказала Сайера. — А ваша «автокорова» как сквозь землю провалилась.

— У нас семнадцать грудных детей, — всхлипнула вслед за сестрой Нигора. — Если завтра «автокорова» опять не появится… то наши дети… наши дети… могут надорваться от крика.

— А соседи заболеют от головной боли, — вставил Гани.

— Яснее можно? — сухо сказал директор, пронзив меня неодобрительным взглядом.

Я объяснил:

— Понимаете, в наш двор перестал приезжать автофургон «Молоко». Матери расстроены, а на детской кухне, по их словам, очереди. Надо, чтобы завтра в квартале обязательно появилось молоко.

— Вот теперь мне все ясно, — разулыбался директор. — Молодцы, тимуровцы, проявляете заботу о новом поколении! — И тут же нахмурился: — Только вас это меньше всего касается. Вы лишь сейчас вспомнили о малышах, а мы помним о них постоянно.

— А где же тогда молоко? — ехидно спросила Мамура, поставив барабан на край письменного стола и усевшись в кресло напротив.

— С порошком, видите ли, у нас перебои, — развел директор руками. Не очень-то, видно, ему нравилось оправдываться перед мелюзгой.

— Что вы, что вы! — ужаснулась Сайера. — Наши дети не любят порошков…

— Им бы молока, и побольше, — добавила Нигора.

— Ну, пожалуйста!.. — жалостливо протянула Светлана.

Директор начал выходить из себя:

— Ну, хватит, ребята, разыгрывать комедию. — Он шлепнул пятерней по бумагам. — Ценю вашу инициативу. Но помочь пока не могу. Комбинат план не выполняет, машины пока в ремонте. Дело нескольких дней. О матерях не волнуйтесь, они выкрутятся.

— А если не выкрутятся? — спросил я. Мне не поправилось это словечко, в нем просквозило небрежное отношение к серьезному вопросу.

В этот момент, Гани, забавлявшийся с сувениром «Царь-пушка» на директорском столе, нечаянно направил ее на хозяина.

Директор покосился на «Царь-пушку» и усмехнулся:

— Если вы такие сердобольные, товарищи тимуровцы, — сказал он, — то возьмите и организуйте с утра дежурство на детской кухне, пока я налажу доставку на дом…

— Во-первых, кухня находится за тридевять земель от квартала. А, во-вторых, кто с утра за нас пойдет в школу? — Я перешел в атаку. — Кто уроки приготовит? Вы, товарищ Базаров?

— Надо, чтобы завтра дети получили молоко, — категорически заявила Мамура.

— Если бы нам не досталось, ладно, мы уже сознательные. А малыши, они же кричат, плачут, — солидно заявил Гани.

— Где же я вам его возьму?! — тратя последние капли тер-нения, простонал директор. — Чудаки вы мои. Поймите, что дети плачут, в основном, не оттого, что есть хотят. Это они сил набираются. Ребенок должен плакать. Мне вот, например, очень нравится, когда дети плачут. Я прямо умиляюсь. Это же голоса новой жизни…

Я с готовностью поставил на письменный стол портативный магнитофон.

— Ну, если так, товарищ Базаров, тогда мы вам доставим такое удовольствие.

Кабинет заполнил плач полудюжины новорожденных. Они голосили, надрываясь изо всех сил. Один малыш вдруг закашлялся, и тут внезапно ворвался полный отчаяния женский голос: «Пусть трижды неладно будет этому дяде из райпищеторга! Пусть его замучает бессонница! Не видать бы ему кефира и молока до последних дней!»

У директора задергалась щека. Он умоляюще замахал руками.

Я с готовностью убрал звук, услужливо подал ему телефонную трубку.

Директор стал покорно набирать номер молочного комбината, одновременно разглядывая листок с адресом нашего квартала, который ловко подсунула ему Мамура.

Когда он договорился, я спросил:

— А если завтра не приедут?

Директор схватился за голову:

— Если не приедут, я на себе притащу все бидоны. Это вас устраивает?

— Нет, лучше на автомобиле, — сочувственно ответила Светлана. — Вам же тяжело будет.

— Спасибо вам, товарищ Базаров, за внимание, — сказал я, приложив руку к сердцу.

Тут в кабинет требовательно постучали, и по знаку директора я отпер дверь.

Влетела всполошенная секретарша:

— Господи, что они с вами сделали!.. Назар Базарович! Вы как будто побывали в бою!

— Так оно и есть, — с грустной усмешкой ответил директор. — Только на сей раз не в качестве победителя.

Секретарша уничтожающе посмотрела в мою сторону:

— Неужели нельзя было как-то по-другому?!

— Нельзя было, — вдруг ответил за меня директор. — По-другому у них не вышло бы. Молодцы, тимуровцы. Так держать. — И директор крепко потряс сжатым кулаком. — Учту критику.

Секретарша заботливо подала ему стакан с сердечными каплями, а нам нетерпеливо замахала руками, чтобы мы удалились.

Вышли мы на улицу и сразу увидели на другой стороне Бабашкина. Он сидел верхом на урне и болтал ногами, нахально разглядывая нас.

Мы отвернулись от него и пошли к троллейбусной остановке. Я испытывал сложное чувство: своего мы добились, но какой ценой?.. И звездочка моя притихла отчего-то.

— Ну, ребята, — похвалил я октябрят, — отлично провели операцию. Будет молоко нашим малюткам. — И тут меня осенило: — Ребята, а директор правильный дядя, давайте устроим встречу с ним как с ветераном войны.

Все сразу согласились.

Когда мы дошли до угла, вслед нам раздалось:

— Козлятушки-ребятушки, ваша мать пришла, молока принесла, бе-е-е!

— Кажется, Бабашкин уже подключается к нашей «звездочке», — сказала с горьким вздохом Мамура.

В теплый день, когда ташкентские чинары приоделись в осенние наряды, тополя поблескивали серебряными украшениями, на клумбах сияли хризантемы, а к нашим ногам с легким треском падали тяжелые каштаны — мы, предвкушая душещипательные впечатления, впервые вошли в ворота знаменитого аттракциона Луна-парк. Признаться, я и сам еще не успел здесь побывать, все не было времени. Да и сомнения разбирали. Вот он, этот несчастный переходный возраст: резвиться на всяких там качелях стыдно, вроде, уже взрослый, но интересно же — значит, еще не совсем взрослый… Но теперь-то у меня законные основания — веду свою малышню.