Увидев его, она прослезилась:

— Беда-то какая, Иван Иванович! Говорила я ей: поумерь прыть, иначе все кончится бедой. Но она всегда все делала по-своему... Каюсь, это я накликала беду.

— Да по́лно вам, Матрена Ивановна! — успокоил ее Иван Иванович.

Он хотел сказать: судьба, но вспомнил, что каждый из нас выбирает себе судьбу сам, лепит ее, согласно своему пониманию добра, зла и меры совести. Екатерина Ильинична хотела быть не такой, как все, а в действительности оказалась такой же, как и другие.

Несчастная, гордая женщина.

— Нет, Иван Иванович, это я накаркала, старая дура, — сокрушалась Матрена Ивановна.

— При чем тут вы! — удивился Орач. — Там что-то с рулевым управлением. А скорость она всегда любила.

— Да что вы, Иван Иванович, машина была в порядке. Утром приходил Кузьма Иванович и все проверил.

— Кузьмаков? — не поверил Иван Иванович своим ушам. — Простите, оговорился, — Прудков?

— Ну да, Кузьма Иванович. Фамилию не знаю, он не первый год ухаживает за нашей машиной.

Вот это новость! Кузьмаков в Донецке. Трактор, угнанный в Тельмановском колхозе, найден на узловой станции Иловайске, и все в розыске были убеждены, что похитители его сели на поезд и подались в бега. А Кузьмаков, оказывается, вернулся в Донецк. Ну и дела! И не просто вернулся, а даже побывал у Генераловой, рискуя попасть в руки милиции.

— Матрена Ивановна, выйдемте-ка во двор. Посидим на лавочке. И вы мне поподробнее расскажете о визите Кузьмы Ивановича. О состоянии здоровья Екатерины Ильиничны я вас проинформирую. Крепко ей досталось, теперь все зависит от мастерства хирургов.

— А как Александр Васильевич?

— Нет больше Александра Васильевича, — признался он. — Не хотел вас окончательно расстраивать... Извините.

Матрена Ивановна перекрестилась:

— Господи, прости грехи великомученику Александру!

Она по-народному мудро восприняла весть о смерти Тюльпанова. Не стенала, не голосила, лишь глубоко сожалела о случившемся.

Двор травматологической больницы утопал в зелени. Они выбрали ближнюю лавочку и присели.

— Матрена Ивановна, когда вас посетил Кузьма Иванович? — спросил Иван Иванович.

— Катюша ушла на работу, как всегда, к восьми. У них там неприятность, исчезли учетные карточки четырнадцатого участка, милиция приехала. К девяти ушел наш академик. Вскоре позвонил Кузьма Иванович. Говорит, Екатерина Ильинична просила осмотреть машину, мол, давно не проверял. Говорю: приходи. Пришел. Я его посадила за стол, угостила. Поговорили о неприятностях у Катюши на работе. Потом он, как всегда, взял ключи от гаража и пошел к машине. Я занялась по хозяйству. Через часик он вернул мне ключи и сказал: «До самой смерти служить будет».

— Так и сказал: «До самой смерти»? — удивился Иван Иванович, пораженный его цинизмом.

— Так и сказал, — подтвердила женщина. — Я его еще отругала: «Типун тебе на язык за такие слова». А он рассмеялся.

— Матрена Ивановна, вы даже не представляете себе, какие важные сведения мне сообщили, — сказал Иван Иванович. — Придется вам съездить со мной в милицию. Там вы повторите свой рассказ, а мы его запишем.

«Чем же была опасна для «троицы» Генералова?» — не выходило из головы у Ивана Ивановича.

Она знала нечто такое, что заставило Кузьмакова пойти на риск. Казалось бы, «святой троице» удалось скрыться. Но нет, Кузьмаков возвращается. И вряд ли по собственной инициативе, ему дали такое задание. Может, Генералова знала, где его искать? Или как-то могла вывести розыск на его след, назвать людей, которые могли указать место пребывания матерого преступника?

Уже по дороге в управление Ивану Ивановичу вдруг пришла в голову мысль: «А может, самым опасным свидетелем для «троицы» был Тюльпанов? Он кого-то из них отвез на северный автовокзал... Если это был не Шурин, а кто-то из «троицы», тогда начисто летят все алиби Алевтины Кузьминичны».

Иван Иванович связался по рации со Строкуном и объяснил ему ситуацию.

— Не могли бы вы, Евгений Павлович, срочно подъехать в управление?

— Буду, — коротко ответил тот.

Они выслушали Матрену Ивановну и записали ее рассказ на магнитофонную пленку. После этого она заспешила в больницу, веря, что Катюше станет легче на операционном столе, если она, Матрена Ивановна, будет находиться где-то рядом.

Когда Матрена Ивановна ушла, Иван Иванович высказал предположение:

— Надо немедленно прочесать весь Донецк.

— Это совершенно бесполезно. Сотворив подлость, Кузьмаков тут же ушел из города. Теперь нам даже неизвестно, в какую сторону и на каком транспорте. Не исключено, что на самолете. Мы же с тобой его нынешней фамилии не знаем.

— Зато у нас есть его фотографии, — горячился Иван Иванович.

— Двадцатилетней давности, — парировал Строкун. Помолчав, заговорил о другом: — ОБХСС изучил приказы по тресту, которые имели отношение к шахте «Три-Новая». Могу тебе уже сказать, где Пряников с Нахлебниковым брали деньги для высокой зарплаты на участке: только по официальным документам шахта давала ежегодно полтора-два миллиона сверхпланового убытка и перерасходовала триста пятьдесят — четыреста тысяч рублей по фонду заработной платы. «Зарплата» — прямиком попадала в руки Пряникова и Нахлебникова.

— Каким образом? — удивился Иван Иванович.

— До этого не додумался бы даже Остап Бендер. Лава длиной в сто девяносто метров, а в маркшейдерском плане пишут сто семьдесят. Это за неделю давало две-три тысячи «сверхпланового» угля. На проходке, наоборот, завышали планы. В наряде штрек двенадцать квадратов, а Лазня со своей бригадой «сговорчивых» гонит девять квадратов. Через два года составляется акт: «штрек задавило горным давлением», и его перекрепляют на девять квадратов. Это значит: поменяли сломанные верхняки, ошкурили кое-где стойки и получили денежку за работу, которой не делали. К тому же какая экономия материалов! По результатам работы — хоть представляй этих «молодцев» к наградам!

— И представляли! — воскликнул Иван Иванович, вспоминая, как легко достался Сане знак Шахтерской славы, полученный благодаря стараниям Пряникова. — Но какой круг лиц причастен к афере! Нормировщики, маркшейдеры, бухгалтерия, ревизоры...

— Бери выше: комбинат и министерство! — уточнил Строкун.

— Ну уж вы скажете: министерство! — усомнился Иван Иванович.

— Конечно, не все министерство в целом, но кто-то же списывал эти миллионные убытки и сотни тысяч перерасхода по фонду зарплаты, — стоял на своем Строкун. — В этом еще разберутся и назовут виновных.

— Как ведет себя Пряников? — поинтересовался Орач.

— Пока никак. С ним еще не беседовали. Готовят сюрприз. Так что ежели у тебя есть к нему какие-то вопросы, выясняй побыстрее, а то за него примется ОБХСС.

— В таком случае я пойду к Тюльпановой, — сказал Иван Иванович.

— Мир да любовь вам с ней. Только помни: Крутояров все еще в санчасти.

Тюльпанова держалась скромно и стеснительно. Появлению Орача обрадовалась.

— Что-то давно вас не было.

— Скучали?

— Если скажу «да», все равно не поверите. В здешних условиях хорошо думается.

— Ну и до чего же вы додумались? — Он не скрывал своей иронии.

Она внимательно посмотрела на него.

— Давайте отложим наш разговор года на три.

— Это вы себе такой срок определили?

— Вы сегодня несправедливый. Куда-то исчезла та доброта, которая роднила вас с Сашей. Что-то произошло?

— Многое, Алевтина Кузьминична, гораздо больше, чем вы себе можете представить. Начнем с того, что я побывал в гостях у Лукерьи Карповны. Спешил, думал, дай предупрежу больную старушку, чтобы не дожидалась любимой доченьки, помирала без нее.

Тюльпанову передернуло от этих слов. Иван Иванович был готов к любому ее выбрыку. Но она лишь сказала:

— Есть святые вещи и понятия. Зачем кощунствовать? Вам, Иван Иванович, это не к лицу.

— Мне, милиционеру, возмущаться «не к лицу», а вот вам — все дозволено.