Лазня замолчал, виновато посматривая на Орача. «Вот я весь тут! Что хотите, то со мной и делайте», — говорил его заискивающий взгляд.

Рядом, с Иваном Ивановичем в машине сидел уставший несчастный человек. В этой несуразной одежде...

Орач снова подумал о том, что Богдан Андреевич отлично владеет воровским жаргоном. Где поднабрался? В далекой молодости? Случается, парень из ухарей опростоволосится. Но Лазня — прославленный руководитель сквозной проходческой бригады на лучшем участке среди шахт города.

Многолик человек. И велик, и жалок одновременно.

«Кто же ты, Богдан Андреевич? — думал майор Орач, стремясь проникнуть в его душу. — Матерый преступник, замаскировавшийся под «передового», или случайная жертва, которую попытались использовать опытные преступники?»

И тут возникла мысль. Если допустить, что Лазню вместе с его машиной действительно использовали в качестве подсадной утки, то с какой же тщательностью подготовлено это ограбление! Здесь действовал весьма неглупый человек, можно даже сказать, профессионал высокого класса. Но такие в преступном мире наперечет. Так сказать, «творческий почерк» их хорошо известен в милиции.

Возможен и другой вариант: кто-то, пока еще не известный, пытался использовать машину Лазни в своих корыстных целях, а он уехал без них. Тогда куда делись они вместе с добычей?

Можно и усложнить версию. Лазню действительно заставили сыграть роль «ваньки». Рассчитывали: узнав об ограблении, водитель быстренько смоется и тем самым потянет за собой фальшивый след. Пока милиция разберется, что к чему, они спокойненько разойдутся. К их услугам трамвай или какая-нибудь машина, стоявшая поодаль.

Ивану Ивановичу хотелось верить в то, что поведал ему Лазня, но рассказ о случайной причастности его к ограблению нуждался в самой тщательной проверке.

В общем, пока Иван Иванович не мог исключить ни один из вариантов косвенного либо прямого участия Лазни в преступлении.

За годы работы в милиции Орач убедился, что автобиография, которую пишут для отдела кадров, — это далеко не исповедь на смертном одре, не раскаяние в смертных грехах, это скорее ода самому себе по случаю собственного юбилея: я такой кроткий, отзывчивый, люблю природу и подкармливаю зимой воробьев и голубей, строго выполняю правила уличного движения и чту Моральный кодекс...

А преступления совершаются. И порою к ним имеют отношение люди с безупречными биографиями, написанными для отдела кадров. Заподозрить таких — значит оскорбить все святое.

— Судимости были? — поинтересовался у Лазни Иван Иванович.

— Четырнадцать лет тому назад, на больничных сгорел. Три года условно, да и то потому, что внес шесть целых и семь десятых... Возместил, как говорится. После этого три с лишним года ходил в звании дерьма.

— Пока тебя не подобрал Пряников? — осенило Ивана Ивановича.

— Влез... — с горечью признался Лазня.

— А что толкнуло? Маленькие заработки?

— Смеяться будете, товарищ майор, наоборот, большие заработки. Вкруговую на год по пятьсот с хвостиком выходило. Чего бы по больничному не гулять? А тут жена пилит: у тещи еще в годы войны хата сгорела, жила в летней кухоньке. «Надо бы помочь маме». Отвечаю: «Когда? На мне же бригада». А она, пила с деревянными зубьями: «Другие для доброго дела время находят!» И в слезы. А мне бабьи слезы — будто кислота. Думаю: как быть? А тут один фраер подкатывается: «Возьми на месяц больничный. Есть такой дядя, с половины...» Это значит, что я по больничному получаю пятьсот и половину отдаю ему. Поначалу брал — дрожал. А проскочило — понравилось. По два бюллетеня на год, пять лет кряду. То на море с семьей, то на огороде теще помочь, или в колхозе заработать пару косых на уборке яблок и картошки. Надо же возместить потери на больничном. Да только погорел тот добрый дядя. Проверили, кого он обслуживал, ну и загребли субчика-голубчика. Костил я потом жену: «Втравила!» А она в слезы: «Зачем меня, дуреху, слушал?» С нее взятки гладки, а на мне судьба выспалась.

— А воровской жаргон где же выучил, если судимость условная? — допытывался Иван Иванович.

— Товарищ майор, а как же иначе? — воскликнул Лазня с удивлением. — У меня в бригаде каждый второй — бывший блатняк. Есть которые не по одному сроку тянули. Но какие ребята — горы ворочают. Мы ведем только скоростные забои большого сечения. А закон в бригаде таков: хоть земля вверх ногами, но если полторы нормы не сделал — век тебе солнца не видать. Должен же я ходить у них в авторитете, иначе какой из меня «бугор»? На перфораторе я любому семь очей форы дам, сделать по реперам отметку — могу геологов поучить, сяду на подборочную машину — мастер международного класса. А уж в рыгаловке... — Сказал и вдруг смутился. — Так у нас в бригаде буфет называют, — пояснил он. — Стало быть, меньше десяти кружек «Жигулевского» не ставь. А на спор, за твои гроши, под твою таранку, случалось, и целый ящик. Я за один присест съедаю полтора килограмма мяса. Другие берут в забой газировку или кофе, а я — фляжку сметаны. «Бугор» передовой проходческой бригады — это не почетное звание «Ветеран труда», я во всем должен быть первым. Ну, и по части острого слова — тоже... Вы уж меня извините.

Лазня не совсем правильно понимал значение слова «бугор», отождествляя его с бригадиром. «Бугор» — это шишка на ровном месте, никчемность. Так в среде заключенных называют выскочку, которого временно сделали старшим. «Бугор» — кличка презрительная. Конечно, в бригаде у Лазни народ подобрался бывалый, тертый. С такими людьми надо уметь ладить, но не подлаживаться под них.

Орач подумал, что парткому шахты не мешало бы поглубже вникать в суть дела на передовых участках. А то оценивают моральный климат в коллективе процентами, порою дутыми, выполнения плана. Если же вдруг окажется, что передовой бригадир прославленного участка имеет какое-то отношение к ограблению мебельного магазина, секретарю парткома придется вести неприятные разговоры и в райкоме, и в горкоме: «Куда смотрели?» Конечно, Лазня — не ребенок, которого надо водить на помочах, но преступление на чистом месте не вызревает, ему тоже нужна своя среда. Так кто же эту среду лелеял на шахте «Три-Новая»? И какими еще преступлениями она чревата?

Впрочем, может быть, Иван Иванович в данном случае ошибается? Годами бьются в исправительно-трудовых учреждениях, чтобы преступнику (порой матерому, у которого за плечами по нескольку судимостей) вернуть обычное общечеловеческое представление о морали, о том, что такое хорошо и что такое плохо. Для такого ограбить женщину, которая возвращается после смены домой с зарплатой, значит «сорвать куш», то есть поживиться за чужой счет, совершить своеобразный лихой подвиг. При этом могут и надругаться над несчастной. И таким «скачком» еще и гордятся, бахвалятся — хвастаются перед такими же отщепенцами. Иван Иванович давно пришел к выводу, что официальная точка зрения на методы перевоспитания преступника далека от истины. Как принято считать? Трудовая колония может (и обязана) «усовершенствовать» любого правонарушителя. Для этого достаточно применить индивидуальный подход, подобрать этакий ключик, который откроет душу для благих мыслей, чувств и поступков. Только где та мастерская, в которой подбирают отмычки для такого хрупкого и эфемерного механизма, как человеческая душа!

Существует множество весьма противоречивых теорий, объясняющих первопричину преступности. Одни утверждают, что нежелание подчиняться «ограничениям личности» — стихийный анархизм — заложено в человеке от природы. К тому же любой закон носит избирательно классовый характер и служит определенным слоям общества.

Другие полагают, что нарушители правопорядка — люди с ненормальной психикой, так сказать, «со сдвигом по фазе».

Следовательно, ими должны заниматься не столько органы правопорядка, сколько медики-психиатры. Когда-нибудь, вот разбогатеет наше общество, медицина расширит свои возможности и появятся больницы для потенциальных грабителей, осквернителей могил, охочих до чужого добра, — для тех, кто обычный труд считает для себя позором и унижением. Только пока еще нет действенного лекарства, чтобы превращать грабителя в чуткого воспитателя детей ясельного возраста. «Антизверин» существует только в мультфильмах про кота Леопольда, который уговаривал обнаглевших мышей: «Ребята, давайте жить дружно». Да и то до поры до времени; доведенный до крайности добряк кот Леопольд вынужден был от слов перейти к крутым мерам.