Полковник Матвеев говорил с трибуны, что стояла на сцене клуба, ярко освещенного, заполненного офицерами. Шло полковое совещание, подводившее итоги минувшим учениям и определяющее задачи на будущее.

Лицо полковника, помеченное морщинами возле глаз и на лбу, казалось спокойным и уверенным. Голос звучал хорошо, плыл под высокими сводами клуба до самых входных дверей, завешенных плотной синей шторой, которую капитан Сосновский берег специально для ответственных и торжественных случаев.

— …Учения подтвердили, что готовность к маршу выше там, где задачи технической подготовки решаются в комплексе с тактикой, где марш рассматривается как неотъемлемая часть высокоманевренных боевых действий.

Лейтенант Березкин сидел в пятом ряду рядом со старшим лейтенантом Хохряковым и думал о том, что совершенно необходимо обратить внимание на физическую подготовку взвода и организовать дополнительные занятия. Старший лейтенант Хохряков Савелий Геннадьевич тоже думал. Думал, что по дороге на совещание встретил Лилю Матвееву и она улыбнулась ему.

— В повышении маршевой подготовки части велика роль социалистического соревнования. Важно создать дух состязательности на всех занятиях, мобилизовать личный состав на перекрытие установленных нормативов…

С первого ряда, где устроился командир первого батальона подполковник Хазов, хорошо был виден стол на сцене и лица офицеров за ним. Начальника штаба, замполита, заместителя командира части по строевой подготовке. Вид у всех был усталый.

«Интересно, — думал подполковник Хазов, — помнит ли Матвеев о моей просьбе или придется обращаться вновь? Конечно, помнит. Но может сделать вид, что позабыл. Скорее всего он вызовет меня для беседы. Спросит, не передумал ли я. Скажет, что задачи по боевой подготовке сложные. Скажет, что неразумно строевых офицеров, полных сил и энергии, переводить в чиновники от армии. Он, наверное, так и скажет… Но я буду стоять на своем. Я от службы не отлынивал. От взвода до батальона прошел. И все по захолустьям…»

— Учения — серьезный экзамен для политорганов, партийных организаций части и подразделений. Во время подготовки к учениям и в ходе их партийно-политическая работа должна отличаться высокой оперативностью и целеустремленностью…

Площадка перед крыльцом, квадратная и ровная, словно бы кокетничала золотой чистотой песка; она выходила прямо к дороге, тоже посыпанной песком, но не таким желтым и чистым, успевшим испробовать на себе шины автомобилей, подошвы солдатских сапог.

Игорь Матвеев взбежал на крыльцо, по столичной привычке кинул взгляд на дверной наличник в поисках звонка. Но дверных звонков в гарнизоне не держали. Стащив с руки перчатку, Игорь постучал в холодную дверь кулаком. Он услышал, как открылась дверь из комнаты, услышал шаркающие шаги в коридоре, и в сердце словно что-то защекотало.

Он знал, мать не бросится в его объятия. Она отступит, сделает два-три шага назад, потому что верит в примету: не здороваются через порог, не прощаются.

— Мама! — сказал он.

Софья Романовна всегда была сдержанная в выражении чувств. Она таила их в себе, не расплескивая, как воду из ведра. Лишь человек, знающий ее, знающий хорошо, мог по взгляду, по какому-то малозаметному движению определить состояние души Софьи Романовны.

— Мама! — сказал Игорь. — Как хорошо, что ты есть!

Он не мог бы сказать, что пришел в свой дом. Он никогда не жил в этой квартире. Сразу же после войны Петр забрал к себе мать и младшего брата. Они ездили из гарнизона в гарнизон, а в каждом гарнизоне приходилось жить в разных квартирах, комнатах. И для Игоря понятие «родной дом» обозначало тот дом, где живет мать.

Отца Игорь помнил плохо. Зрительно только один эпизод. Теплый весенний вечер. Узкая немощеная улица и выстроившиеся вдоль нее пирамидальные тополя. Отец, высокий, в белом костюме и соломенной шляпе, ведет Игоря за руку. Игорь хнычет. Отец считает:

— Раз, два… три. Левой, левой…

Игорь просится на руки. Он устал, и ему не хочется топать левой.

— Раз, два… три…

Мать рассказывала, что Игорь с отцом ходили тогда на какую-то ярмарку. Отец встретил друзей, и они засиделись, попивая пиво. Игорь был маленький, лет пяти или шести. Устал… Отцу, естественно, досталось на орехи. Софья Романовна держала супруга в строгости.

— Так… — Мать, улыбаясь, смотрела на сына. — Толстеешь… А почему?

— Сидячая работа.

— Вот-вот… Мало ходишь…

Игорь снял шапку, шинель. Повесил на вешалку. Постучал сапогами о пол, стараясь сбить прилипший к ним снег.

Софья Романовна, продолжая улыбаться, укоризненно качала головой.

— Возьми метелочку. А еще лучше сними сапоги. Дам тебе шлепки. У нас в комнатах не принято ходить в сапогах.

— Ой, мама… На Петра ты никогда не ворчала. А я… Всю жизнь слышал: нельзя, не делай, подумай…

— Разве это плохо?

— Конечно, хорошо, — миролюбиво ответил сын, стаскивая сапог.

Времени у Игоря было в обрез. Полковник Кутузов и фотокорреспондент Крякин с билетами на поезд ожидали Игоря в Сезонном завтра утром. Но до Сезонного нужно еще добраться…

Кутузов сказал:

— Попросишь у брата машину.

— Неудобно, — смутился Игорь.

— Попросишь не как брат, а как военный журналист, корреспондент столичного журнала. Командиры частей сегодня люди воспитанные и образованные. Журналистов они не обижают.

— Ты знаешь, какой он, — вздохнула Софья Романовна, ставя перед сыном тарелку со щами. — И ЧП с прапорщиком Ерофеенко… Петр совсем странный стал. Отяжелел характером…

— Если бы я знал, что Лиля устроилась в поликлинику и живет в Каретном, я бы вначале заехал в Каретное. Ты же знаешь, из Сезонного туда ближе. И добраться легче, чем сюда.

Софья Романовна кивнула. Села на стул, подперла щеку ладонью. Смотрела на сына и радостно и грустно.

— Как живешь в Москве?

— Ничего.

— Малозначный ответ… Один живешь?

— Один, мама. Работа для меня новая и трудная. Время отнимает полностью.

— Другой работы не бывает. Даже дома, в четырех стенах, и то работы хватает на целый день… С временем можно только так: или быть его пленником, или вообще не замечать. — Голос Софьи Романовны звучал ровно, но устало.

Игорь понимал: матери уже шестьдесят девять лет. Жизнь, считай, прожита. Начиналась ярко, вспышкой. В восемнадцатом году мать была красной санитаркой, позднее воевала с белыми бандитами. Орден Красного Знамени имеет.

Давно это было.

После были Петр, Игорь, Лилька… Стирка, уборка, кормежка…

— Я все-таки хочу повидать племянницу, — отодвигая опустевшую тарелку, сказал Игорь. — У меня к ней разговор. Она права. Ей надо устроить свое будущее. И проще это сделать в Москве. Нужно позвонить Петру…

— Совещание кончится не раньше семи вечера. А к телефону он может и не подойти.

— Тогда вызови посыльного, я передам Петру записку.

Посыльный рядовой Игнатов едва не подпрыгнул от радости, когда дежурный по части приказал ему срочно явиться на квартиру к полковнику Матвееву. Будучи и тот день посыльным при штабе, он, конечно же, знал, что в полковом клубе идет совещание офицерского состава, на котором присутствует полковник Матвеев. Он не только присутствует, но и выступает с большим докладом.

Игнатов не сомневался: вызов на квартиру устроила Лиля…

Дни солдатской жизни чаще всего похожи один на другой. Подъем, зарядка, заправка коек, завтрак, занятия, обед… Все по распорядку. Проходит месяц, другой. И в памяти минувшие дни становятся одинаковыми, как сигареты в пачке.

Славке же Игнатову повезло.

В тот вечер, когда вместо наряда на кухню он оказался в клубе, капитан Сосновский познакомил его с Лилей. Игнатов слышал, что у командира полка есть дочь, но не подозревал, что она такая красивая. Нет, он и раньше видел красивых девушек, однако очень спокойно относился к их красоте. С Лилей же вышел особый случай: она соответствовала его идеалу. А идеал у Славки был такой: блондинка с большим ртом и голубыми глазами.