Лаврентий, который вначале несколько нахмурился, добродушно рассмеялся:

— Хозяйка у меня есть, господи! В городе она сегодня. Дочка там наша живет. Внук родился. Вот теперь хозяйка и разрывается между мной и дочкой. То одно повезти нужно, то другое… Дочка с ребенком дома сидит. А зять, что он? Инженер. Сто сорок рублей получает… Я им «Москвича» подарил на свадьбу. Дорога не страшна теперь. Только у них дом новый, с ванной и сортиром при ней, а погреба нету. Так бы завез им бочонок капусты, мешков пять картошки. И всякого другого. А что в холодильник вместишь…

— Между прочим, — сказал Кутузов, — я в Киеве видел нормальные пятиэтажные дома, а во дворе напротив каждого подъезда бункер с погребами.

— В Москве, по-моему, этого нет, — заметил Игорь.

— А зря! Большое облегчение могло быть для овощных баз, где до весны черт знает сколько добра сгнивает.

— То-то и оно, — вздохнул Лаврентий. — Сеяли, растили, собирали… И все пропало… Ну да ладно. Прошу за стол. Будьте как дома.

Печь заполнила комнату теплом. И это чувствовалось здесь, у стола, упирающегося одним концом в подоконник. На подоконнике, белом и широком, стояли герань и кактусы в горшочках, обернутых в синюю бумагу. Кактусы были обложены маленькими камешками. Впрочем, даже не камешками, а морской галькой, сероватой, будто припудренной.

Игорь вспомнил, что морские камешки очень красивы, если их смочить водой. Но стоит им высохнуть, и они тускнеют.

Лаврентий перехватил его взгляд. Сказал:

— Дочка с юга привезла. Позапрошлый год в Евпаторию ездила.

Кутузов посоветовал:

— Надо в Прибалтику ездить. В Калининград. Там янтарь найти можно.

— Никогда янтаря не видел, — признался Лаврентий.

Потом они выпили за встречу, за знакомство. И какое-то время молча усердствовали над закусками.

На дворе опять мело. Ржал конь. Мычала корова. Пират уперся лапами в раму и смотрел через окно на стол.

— Игорь Петрович, — сказал Кутузов, — слушай, смотри и запоминай. Где ты еще такую идиллию увидишь?

— В кино, — ответил Игорь, — или по телевизору.

— Единственно, что худо, — пожалел Лаврентий, — электричества у меня нет. Свечи да лампы керосиновые. Я к ним привык. Мне от них света хватает. А вот телевизор не посмотришь. Спасибо, радиоприемник. Вечерами всегда слушаю. Последние известия. И особенно передачу «Театр у микрофона». Хорошая передача…

В это время Пират, еще секунду назад добродушно наблюдавший за застольем, вдруг насторожился. Отпрянул от окна и с лаем побежал во двор. Лаврентий быстро поднялся из-за стола, снял с вешалки ватник, нахлобучил шапку. И вышел из дома.

Через окно Игорь увидел солдата. Узнал Коробейника.

— Кажется, за нами приехали.

Кутузов спокойно сказал:

— Подождет. Отобедаем. И поедем.

Лаврентий пропустил вперед Коробейника. Весь в снегу, как Дед Мороз, Коробейник щелкнул каблуками:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться!

— Разрешаю, — сказал Кутузов, встав со стула.

— Полковник Матвеев приказал сообщить вам, что полк меняет дислокацию. Он сказал, чтобы вы оставались ночевать здесь. Завтра утром за вами придет машина.

— Спасибо, — кивнул Кутузов. — Отобедай с нами.

Коробейник бросил быстрый взгляд на стол. Сказал:

— Не имею времени.

Кутузов повернулся к столу. Взял два куска хлеба, положил на них сало, мясо, накрыл огурцами. Передал Лаврентию:

— Заверни.

— Спасибо, товарищ полковник, — поблагодарил Коробейник.

— Чего такой хмурый? Стряслось что-нибудь? — Кутузов проницательно смотрел на шофера.

— Никак нет, товарищ полковник.

— Говори правду.

— Никак нет…

— Что «никак нет»?

— Да он всегда такой хмурый, — вмешался Лаврентий. — Натура у него такая.

— Разрешите идти, товарищ полковник, — сказал Коробейник, левой рукой прижимая к бедру сверток с продуктами.

— Иди, — разочарованно ответил Кутузов.

Когда Коробейник вышел, все вновь сели за стол, Лаврентий, наполнив рюмки, сказал:

— Я хочу поднять тост за нашего общего друга. Жаль, он сегодня не с нами сидит за столом. Но все равно, я хочу поднять тост за Петра Петровича Матвеева. Я знаю его очень давно. С войны. Я служил в его роте. Во взводе тоже хорошего человека, недавно ушедшего от нас, Литвиненко Василия Николаевича. Это большое счастье — служить с такими людьми в боевые годы. Правда, потом меня ранили. Мы тогда в атаку шли, в штыковую. Василий Дмитриевич, может, и ходил в атаку? А вы, конечно, Игорь Петрович, не ходили, потому как по возрасту не воевали. Я вам скажу, Игорь Петрович, страшное дело — штыковая атака. Человеческими словами ее не описать. Может, музыкой описать можно. А словами нет. Бежали мы, помню. Впереди Петр Петрович с пистолетом ТТ. Я метра на два позади. Сапоги у меня не по размеру были, ноги едва передвигал. Так-то я вообще шибко бегал… Значит, я бегу, а рядом со мной локоть в локоть Литвиненко. И пуля мне в грудь угодила, правое легкое пробила… И встретились мы с Петром Петровичем только два года назад. В райисполкоме, совершенно случайно. Когда кандидатом в депутаты нашим он стал. За его здоровье!

Звонили колокола.

Голубым светом уходили в ночь их грустные ноты. Грустные и тревожные, словно ножом, колющие сердце монотонным чередованием.

Это было непостижимо. Вокруг на сто километров не было ни одного колокола, а они звонили.

Бом-бом… Бом-бом…

И каждый звук катился из края в край, обрастая эхом, как лавина снегом.

Желтый песок, которым обычно посыпали дорогу, был сейчас желтее, чем днем, потому что луна зависла полная и такая золотая, какой ее никто никогда не видел в этом небе. Деревья, казалось, тоже удивлялись ей и слушали колокола. Стояли неподвижно, напряженные.

Из-за валуна, летом мшистого, а теперь накрытого шапкой снега, вышел лось и вопрошающе посмотрел на Матвеева. Полковник и раньше встречал лосей в гарнизоне. Но в глазах этого лося ему увиделось нечто такое, от чего стало жутко. Казалось, это были знакомые глаза.

Полковник отвернулся и прибавил шаг. Полминуты спустя у него возникло желание посмотреть назад. Он оглянулся, но около валуна лося уже не было.

Матвеев остановился и закурил. И когда курил, вдруг понял, что колокола больше не звонят. Вспугнул их лось с такими странными глазами…

Нет, полковник знал, что он просто устал. Чрезвычайное происшествие в первой роте далось ему очень тяжело. Тяжело потому, что случилось, как говорится, на пустом месте. Ни боевая выучка, ни подготовка здесь ни при чем.

Шестеро солдат во главе с прапорщиком Ерофеенко на лыжах пошли на пищеблок за завтраком. На обратном пути в лесу попали в снежный заряд. Через несколько минут, когда пурга прошла, обнаружили, что прапорщик Ерофеенко, который шел первым, исчез. Стали искать его. Снег хотя и уменьшился, но все равно мешал видеть. Солдаты сбились с направления. Прапорщика им отыскать не удалось.

А время шло…

В батальоне была создана поисковая группа. Она без труда нашла шестерых ребят, живых и невредимых. Но вот с прапорщиком дело обстояло сложнее…

Его отыскали только через два часа. Когда налетел снежный заряд, прапорщик угодил в яму. Старую яму, возможно, бывшую землянку. И ничего страшного в этом не было бы, потому что прапорщик не сломал даже лыжи. Но… за спиной у него был термос с чаем. И этот термос повредил ему позвонки у затылка.

Тридцать минут спустя прапорщика увезли на вертолете в госпиталь в тяжелом состоянии…

А четверть часа тому назад полковнику Матвееву позвонил главный врач и сказал, что прапорщик Ерофеенко скончался в 12 часов 12 минут, не приходя в сознание…

— В современных условиях, когда боевым действиям войск присущи исключительная маневренность и динамичность, большой пространственный размах, когда бой требует стремительного выдвижения войск из глубины для развития успеха или переноса усилий на другое направление, резко возросла роль маршевой подготовки, мобильности частей и подразделений.