Пламя метнулось низом, словно пряталось, словно боялось, что его кто-то увидит. Добежало до задних колес машины и начало обнимать резину — неуверенно, стеснительно, будто волнуясь. Время спружинилось. Славка понял: даже установи он мировой рекорд в беге на стометровку, и то пройдет не менее десяти секунд… А за десять секунд тут так заполыхает…

Передвинув автомат за спину, Игнатов схватил тулуп и бросился к машине. Под ноги не смотрел. Зацепился за выступ бетонного бруса, торчавшего возле перегородки. Упал плашмя, подмяв под себя тулуп. Пламя скрючилось молнией, запричитало шепеляво и нараспев. «Лицо, — ужалила мысль. — Лицо!» Игнатов перевернулся, левую щеку к бетону. К бетону… Какое счастье, что бетон так приятно холоден! Теперь надо вставать. Поджать колени. Подняться рывком. Тулуп тяжел и непослушен, точно мокрая сеть. Черт! Хотелось бы поднять его выше и ударить, как плетью. Как обухом. Со всей силой и злостью. Так, чтобы огонь поперхнулся и подавился самим собой.

Хорошо, хорошо! Еще! Еще раз! Гаснет, зараза! Давится…

Дым, едкий, больше похожий на пар, выбивался из-под тулупа. Огня в боксе теперь не было. Лишь провод у балки по-прежнему шуршал искрами, сердито пощипывая тьму голубовато-желтыми пальцами.

— Тварь! — сказал Славка, зло сплюнул.

Он выбежал из бокса. И увидел пожарный щит и ящик с песком. На щите висел багор. Славка сорвал его. Зажал в руках. И, подпрыгнув, ударил багром по электропроводу.

Дежурный по части поднял телефонную трубку. Сказал:

— Да, да… Прошу вас, соединяйте.

Прошел через приемную и, приоткрыв дверь в кабинет Матвеева, доложил:

— Товарищ полковник, Москва на проводе.

Матвеев хмуро посмотрел на часы. Двадцать два часа пятнадцать минут.

— Алло! Алло! Это ты, Петр? — услышал он голос Игоря.

— Привет, малыш, — сказал глухо полковник Матвеев. — Чего же ты? Не звонишь, не пишешь.

— Я в командировке был.

— Далеко?

— В Душанбе. Командировка интересная. А вернулся, отписываться нужно. Да и в отделе дел накопилось. Как здоровье мамы?

— Похоже, что ей нужно развеяться. Без Лили она совсем заскучала.

— Отправляй ее ко мне в Москву.

— Ты укатишь в командировку. Она опять останется одна.

Игорь заверил:

— В командировках возникает перерыв. Редакция лимиты съела. Теперь только после Нового года.

— Хорошо. Я скажу маме. Еще лучше, если ты сам позвонишь ей домой.

— Ты знаешь, как к вам трудно дозвониться, — заныл Игорь.

— В Каретное ты дозваниваешься, — укоризненно напомнил брат.

Наступила пауза. Потом Игорь несколько неуверенно, хотя и запальчиво, спросил:

— А что, нельзя?

— Кроме понятий «можно», «нельзя», есть понятие «не нужно».

— Это ты слишком, Петр. Кто может знать, что нужно Жанне, что нужно мне.

— Что нужно тебе, действительно никто не знает. Даже ты сам. А за нее не решай. Она не глупее нас с тобой.

— Это не телефонный разговор, — недовольно заметил Игорь.

— Другой сейчас не получится. У вас в редакции лимиты на командировки кончились, а лично для меня лимиты и не закладывались.

— Все равно разговор не телефонный. Это все сложно…

— Хочется надеяться, когда-нибудь ты поймешь: нет простого без сложного, а сложного без простого…

— Чего тут понимать… Мы люди взрослые. Не играть же нам в прятки… А что, если Жанна моя судьба? Для тебя это только романтическое знакомство с молодой женщиной. Для меня она, может, свет в окне?

— В чужом окне… Малыш, ты свой огонек ищи. И в творчестве, и в любви… И вообще в жизни…

Игорь молчал.

— Алло! Алло!

— Я слушаю.

— Ладно… Договорились, я передам маме от твоего имени приглашение. О выезде сообщу телеграммой.

— Хорошо. Поцелуй ее за меня. Обнимаю тебя. Не обижайся. Мы же братья.

— Обнимаю тебя, малыш. Обнимаю. Всего!

Полковник Матвеев положил трубку. Потянулся к пачке с сигаретами. Она оказалась пустой. Окурки переполняли пепельницу. «Надо меньше курить, — подумал Матвеев. — Отламывать треть сигареты. За день получится сигарет на восемь-десять меньше».

Дежурный по части открыл дверь. Сказал с порога:

— Товарищ полковник, звонил начальник караула лейтенант Березкин. В автопарке случилось электрозамыкание. Часовой Игнатов проявил находчивость и смелость, ликвидировал очаг пожара.

— Сам не пострадал?

— Немного есть, товарищ полковник. Током ударило. И легкие ожоги на руках и лице. Доставили в санчасть.

Матвеев надел шинель. В приемной с дивана быстро поднялся Коробейник.

— Поехали, — сказал ему Матвеев. И добавил: — В санчасть.

Мир был соткан из двух цветов — белого и голубого. На рассвете снег лег пушистый, липкий, густой. Обернул собой не только ветки, но и стволы деревьев. Небо, еще вчера низкое и куцее, вдруг окрылилось высотой, загордилось раздольной ширью. Замер ветер. Сладкая, почти весенняя свежесть вплеталась в утреннюю чистоту просто, естественно, будто говорила: «Здравствуйте». Природа потеряла углы. Линии обрели мягкость, округленность, доброту.

— На юге такого не увидишь, — сказал Истру, остановившись посреди дороги.

— Такое хорошо смотреть по телевизору, — сказал Асирьян, — в халате и в мягких тапочках.

Истру притопнул, изображая негодование:

— Всем мне нравишься, Сурен. Но не романтик ты, а голый практицист. Ведь и сам я не полный лопух. Земные блага не отвергаю. Но поэзия, романтика для меня святыня. Я могу взволноваться от запаха снега.

— А я от запаха шашлыка…

— Паразит, — сказал Истру. Хлопнул друга по плечу. — Зачем расстраиваешь человека? Шашлык романтике не помеха.

— Хе-хе-хе… — потер рукавицей о рукавицу Асирьян. — Вот отслужим…

— Не расхолаживайтесь, рядовой Асирьян. Служить нам еще как медному котелку…

В санчасти первой они увидели Марину. В гарнизоне жило мало девушек и молодых женщин. Далеко не все из них были красавицы. Может, Марина помнила в лицо этих двух солдат, может, нет. Однако и Сурен и Истру знали, как ее зовут. Поэтому Истру сказал:

— Привет, Мариночка! С хорошей погодой. Со свежим снегом.

Марина исподлобья довольно скептически посмотрела на Истру. Ничего не ответила. После отъезда Прокопыча она вообще стала неразговорчивой.

— Как утверждала моя невеста Галя, — вспомнил Истру, — которая в сентябре вышла замуж, а неделю назад изволила разойтись, погода никуда не денется. Поговорим о чем-нибудь другом… Мариночка, как наш герой поживает, обгорелый, но несломленный.

— Все ясно, — сдержанно улыбнулась Марина. — Слава предупредил, что к нему придут два шалопая.

Истру подмигнул Асирьяну:

— Какой комплимент… Наш друг Слава всегда пользуется успехом у женщин.

— Баловень судьбы, — глубокомысленно изрек Сурен.

Марина достала из шкафа два белых халата.

— Снимайте шинели.

А Слава Игнатов в это время спал. И снился ему сон, будто играет он в шахматы с прапорщиком Селезневым по кличке Бармалей. И самое страшное — выигрывает… Снится ему, что открывается дверь. И входят его друзья: Мишка и Сурен.

— Я согласен на ничью, — вставая со стула, говорит Прокопыч.

— И я согласен, — говорит Славка. Знакомит прапорщика со своими друзьями.

— Много о вас слышал, — с обворожительный улыбкой заявляет Мишка. И нагло добавляет: — Хорошего.

Прокопыч, приняв слова Мишки за чистую монету, одобрительно кивает.

— Григорий Прокопьевич учится в заочном техникуме, — Славка вспоминает рассказы Лили. — Надо бы ему помочь написать контрольную работу по истории.

— Ученье — свет! Я за него горой, — приложил руку к сердцу Мишка. — Но где эту контрольную напишешь? Условия, можно сказать, полевые…

— Условия создадим, — авторитетно заверяет Прокопыч. — Мне помощник требуется. И в принципе все с начальством согласовано. Кабинет у меня при гауптвахте хороший. Светлый, теплый. И главное, тихий… Вы нам поможете, мы вам поможем…