— Родной мой, — заговорил он, — ты же знаешь, я бы с удовольствием съездил в этот подвал, за этими лангустами, но сейчас, хоть зарежь, ни минуты свободной. И, между прочим, угадай, чем занимаюсь? У меня дядя Григорий, восстанавливаем, так сказать, разрушенные материальные ценности…

— А я как раз решил закончить письмо другу, — отрезал я.

Через некоторое время в прихожей послышались шум и топот. Я выглянул. Редактор с каким-то типом, в кепочке тащили в кухню грубо сколоченный ящик. Пахло отвратительно.

Я надел пальто, поднял воротник и спустился вниз. Начиналась оттепель. Снег на тротуарах набряк сыростью, с крыш капало, У подъезда стояло пустое такси. В раздвинутой пасти багажника виднелся второй ящик.

Загрохотало в ближайшей водосточной трубе, она выплюнула на тротуар каскад ледышек.

Я прошагал до конца переулка, но вынужден был повернуть назад: пошел дождь со снегом.

Тот самый, в кепочке, курил возле машины.

— Вы здесь хозяин? — спросил он. — Слушай, у меня у брата день рождения… Будь другом, уступи несколько лангуст, а?

И, пока говорил, ко мне приглядывался. Я тоже его узнал.

— Это у того брата день рождения, которому мы табуретку везли? — спросил я.

— Ну да… А ты изменился… Как рука-то? Ну, если лангуст не дашь, хоть на ужин пригласи. Ну чего ты, чего ты, чего я, много съем, что ли?

В кухне Редактор помогал Веронике и Калисфении Викторовне.

— Вот вам еще один помощник, — подтолкнул я вперед водителя.

Тот сразу протянул Веронике руку.

— Вася меня зовут.

Редактор изумленно застыл. Вероника, руки не подав и не сказав ни слова, вышла.

— Это нам в отместку, да? — прошипел Редактор. Только Калисфения Викторовна отнеслась к новичку спокойно.

— Берите эту кастрюлю и делайте, как я, — распорядилась она.

За ужином Вася размахивал лангустой, будто милицейским жезлом.

— Дикий народ шведы, — говорил он. — Грибов не едят! Можете себе представить!

Калисфения Викторовна, ужасаясь, качала головой.

— А индонезийцы едят червей! — разглагольствовал Вася.

Прибыл Директор и, сказав, что хочет сварить кофе, увел меня в кабинет.

— Дело к тебе. Мы о нем, собственно, вчера уже начали говорить… Был у меня мясник… Почерк, я тебе доложу… Язык, слог… Туши он, правда, разделывать не умел. Но я его держал, пока в соседний магазин не переманили… Ты, может быть, запомнил: возле моего кабинета висит стенгазета…

— Конечно, — сказал я, сразу вспомнив промасленный лист в закутке.

— Ни в одном магазине таких не выпускали. Но вот беда, пора следующий номер делать, а мясника нет… Выручай, а? Тем более основной материал решили посвятить мне.

— Видишь ли, — замялся я, — мне не приходилось писать ничего подобного…

— Смелее надо быть, — подбодрил меня он. — Ты думаешь, я собирался быть Директором магазина? Я ведь был иллюзионистом, закончил цирковое училище.

— А почему же предпочел другой путь? — спросил я.

Он усмехнулся.

— Мы уже говорили об этом. Жизнь совершенствует самое себя. Укрупняется. Идет от разрозненности к объединенному целому. Все эти круги, шестерни, которые и приводят бытие в движение, работают в сцеплении. В одиночку не просуществуешь. Объединяются, стремятся к интеграции целые государства. А какую функцию может осуществить в сложной системе взаимодействия иллюзионист? Мне ни голубей, ни кроликов для фокусов не давали. Говорят, для того ты и факир, чтобы из ничего уметь создать себе реквизит. Вот я и выбрал другую роль…

Он умолк и закурил. Я обдумывал услышанное. Тут с шумом ввалился Вася.

— Кофе, я вижу, не дождаться. Ладно, все равно спасибо. И счастливо оставаться.

— Не торопись, — сказал Директор. — Есть у меня на твой счет одна идейка. Отвезешь домой?

— И меня, — вклинился возникший в дверях Редактор.

— И его, — подтвердил Директор.

Автобусы, троллейбусы и трамваи движутся по замкнутому кругу. Такси мельтешат беспорядочно. Вася мотался на машине, как на суденышке без якоря. Мог целый день стоять, а потом закладывал головокружительный вираж, мог перемещаться еле-еле, а то вдруг поддавал газу… Такое с каждым бывает, пока он не найдет себе правильного применения.

Как-то Директор привез на десерт мед в сотах. — Ведь бывает же, остаются пустые ячейки, — рассуждал он, разглядывая их на свет. — Так вот, в идеале каждая пчела должна ползать по всем этажам до тех пор, пока не отыщет пустую. — Директора я теперь слушал с особым вниманием, преследуя цель выудить побольше информации для стенгазеты. — А тебе, Вася, здорово повезло, — продолжал Директор. — Ты сразу напал на вакантную ячейку, которую счастливо заполнишь своим трудом.

Вася начал вписываться в ячейку на другой же день после появления в нашем доме, Утром он привез Директора и сумки с продуктами и уехал за Редактором. Когда Редактор был доставлен, мы все вместе позавтракали. Тут Вероника вспомнила, что Элизэбету необходимо сделать профилактическую прививку. Вася, который уютно позевывал и собирался закурить (Директор, глядя на его папиросы, морщился и отодвигался подальше), сразу встал, всем видом выражая готовность ехать не медленно.

— А из него будет толк, — сказал Директор, когда они отбыли. — Как вернется, попросим убрать грязную посуду. А потом отвезет меня на работу. В городе этих диких, сумасшедших троллейбусов легковой автомобиль нам просто необходим.

— И я бы хотел просить… — Редактор покосился на Директора. — Дядя Гриша продолжает восстанавливать стеллажи. Нужно закинуть ему кое-какие материалы.

— Постараемся удовлетворить все заявки, — обещал Директор.

Мы дождались возвращения Вероники с Элизабетом, и Вася повез нас к Редактору. По дороге мы забросили на работу Директора, а я купил в магазине коробку шоколадных конфет.

Перед дядей Гришей лежал план восстановительных работ, И пила. И рогатый рубанок.

— Дядя Гриша, — заговорил я, подходя к нему. — Если можете, не сердитесь, — и протянул ему конфеты.

— Спасибо, не нужно, — мотнул головой дядя Гриша.

Вася и Редактор перенесли в квартиру необходимый материал и отдыхали в машине, Я попросил их доставить меня на почту.

— Мельтешишь, — укоризненно заметил Редактор, однако тоже поехал.

На ступеньках перед входом, держась за настенный почтовый ящик, но все равно покачиваясь, стоял Снегуркин.

— Золотые мои… Неужели за мной? Как я скучаю…

Я прислонил его к стене и вошел в помещение. Телефоны трезвонили не умолкая. Девушки-сортировщицы бегали из комнаты в комнату, словно почту заливало. Чужедальний сидел, обхватив голову руками.

— Зашиваюсь, Не справляюсь, — повторял он, бессмысленно глядя в одну точку.

Очнулся не сразу, а когда узнал меня, глаза его сверкнули надеждой.

— Я понимаю, вы человек занятой, — горячо начал он. — Но войдите в положение. Вы так нас в свое время выручали. — В голосе его слышалась мольба.

— Конечно, — обрадовался я.

Мы погрузили в багажник мешки писем и толстенные пачки газет. За какие-нибудь полтора часа корреспонденция была доставлена по адресам.

Я посмотрел на часы и сказал, что мы, пожалуй, можем успеть сделать еще один крюк в сторону. Редактор сразу поскучнел, а Вася заныл.

Тогда я их отпустил и попытался заполонить троллейбус. Не тут-то было! Делать нечего, отправился пешком, Разыскал дом и квартиру. Никто не открыл мне. Пришлось ждать на улице. Я стоял и вспоминал: когда заканчивается рабочий день?

Наконец в дальнем конце переулка показалась крупная фигура. Но шел Илья Ильич не один, а под руку с женщиной.

Чем ближе они подходили, тем ясней я понимал, что это Нина Павловна, секретарь Рукавишникова. Илья Ильич нес ее сумку. «Взгляд со стороны…» — снова подумал я. Если б я остался в стенах учреждения, то, наверное, никогда бы не увидел их вдвоем…

Илья Ильич был настолько великодушен, что позвал меня зайти. Я не посмел принять приглашение. Только сказал: