Саманта Кэррингтон врывается в наш дом, как самый настоящий ураган. В главном холле слышится грохот, за которым следуют спешные извинения. Звонкий девичий голос оповещает:

– Мам! Артур! Я приехала!

Меня прошибает холодный пот. Сэм уже знакома с моим отцом. От мысли, что дочь моей потенциальной мачехи знает моего отца лучше, чем я, меня вдруг пробирает нервным смешком.

– Заходи, солнце, – Шарлотта слегка повышает голос, чтобы дочь услышала её.

Я в напряжении застываю, когда ураган по имени Саманта влетает наконец в обеденный зал. Роскошные тёмные волосы, будто бы только выпущенные из рук стилиста, вихрем распадаются на плечах девушки. Губы, подведённые бардовой матовой помадой, изгибаются в широкой улыбке. Такие же светлые глаза, как и у Шарлотты, всё те же изгибы лица и фигуры. От Сэм буквально лучится жизненная энергия – она явно из того типа людей, которых можно назвать ходячими батарейками.

Никакого рокерского прикида. Никакой враждебности во взгляде. Пожалуй, сегодня все мои ожидания с крахом проваливаются. Но это только к лучшему.

Мой отец приветствует Сэм первым. Она несколько раз кивает, а потом заключает поднявшуюся из-за стола Шарлотту в крепкие объятия.

Втроём они кажутся настоящей семьёй. Простой и такой привычной, насколько это возможно в богатом окружении. Тёплой и единой, несмотря на разную кровь. Пока я наблюдаю за ними, в груди колет что-то, похожее на тоску.

Почему-то в это мгновение я слегка оборачиваюсь и бросаю беглый взгляд на Айдена. Я не удивляюсь, когда понимаю, что всё это время он смотрел в мою сторону.

Интересно, испытывает ли он нечто подобное, проводя так много времени в доме моего отца? Или работа не вызывает в нём никаких эмоций благодаря отточенному профессионализму? В любом случае, я всё ещё уверена, что папа перебарщивает, нанимая телохранителя на круглосуточное наблюдение. Это явно лишнее. За всё то время, пока Айден приставлен ко мне, он в лучшем случае борется со скукой, а в худшем – устраивает мне неприятности.

Наконец взгляд Саманты обращается ко мне. Я моментально деревенею, боясь лишний раз пошевелиться, и осторожно улыбаюсь.

– Привет! Я Сэм, но ты, наверное, и так знаешь, – девушка занимает место рядом с Шарлоттой, и я оказываюсь единственной, кто сидит напротив них всех.

– Привет, – тихо отвечаю я.

– Как жизнь? – Сэм приступает к еде с явным аппетитом, а вопрос задаёт так, будто бы мы давно знакомы.

– Нормально, – я немного улыбаюсь, на этот раз искренне.

Внезапно Сэм смеряет меня внимательным, настороженным взглядом. Я теряю всякую улыбку и растерянно смотрю на неё, пока девушка окидывает взглядом моего отца и Шарлотту. Будто бы сделав какой-то вывод, она вдруг поднимает две свои тарелки и кивает мне:

– Пойдём-ка в твою комнату. Давай-давай, бери с собой.

Я так и застываю с приоткрытым ртом и недоверчиво наблюдаю за тем, как Сэм встаёт из-за стола, целует Шарлотту в щёку и заявляет:

– Мы потусуемся вдвоём, ладно? А вы тут поболтайте, мы ещё за едой вернёмся попозже. Горячее же скоро?

– Да, минут через пятнадцать, – отвечает ей мой отец.

Я во все глаза смотрю на папу, но он только кивает, будто бы удивлённый, что я ожидаю запрета на покидание семейного застолья. Сэм уже ждёт меня в дверях, пока я поспешно встаю и забираю одну тарелку с салатом.

Когда мы выходим в холл, Саманта тихо шепчет мне:

– Ты при них прямо как зажатый кролик. Пойдём-ка отсюда.

Прежде, чем я успеваю ответить, Сэм замечает следующего за нами Айдена. Фыркнув, она легонько подталкивает меня локтем и подмигивает:

– А это тот самый твой телохранитель? Я наслышана.

Я теряюсь с ответом и выдавливаю что-то совсем не к месту:

– Ты хорошо общаешься с моим отцом, раз всё знаешь.

Несмотря на мои опасения, Сэм мягко смеётся и кивает:

– Да, мы давно знакомы. Он классный. – Сэм замечает мою задумчивость и, пока мы поднимаемся по лестнице, вдруг протягивает: – О, только не говори, что ты обижаешься, что тебя так поздно с нами познакомили. У твоего папы особо вариантов не было, ты знаешь.

– Знаю. – Вздохнув, я открываю дверь в свою комнату и пропускаю Сэм. – Просто… вы все друг друга знаете, хорошо общаетесь. А я как инвалид, двух слов связать не могу, на дыхании спотыкаюсь. Ощущение такое, будто бы я максимально инородное звено.

Сэм резко разворачивается ко мне, отчего я едва не сталкиваюсь с ней и с трудом удерживаю тарелки в руках. В светлых глазах девушки полыхает праведный гнев.

– Ещё чего! Чтобы я больше такого от тебя не слышала, Шелл, – отчеканивает она и почти сразу смягчается, похлопывает меня по плечу, а после проходит к дивану.

Пока я в растерянности застываю около двери, Сэм опускает наши запасы на журнальный столик и надкусывает тарталетку с икрой.

– Между прочим, твой папа постоянно говорит о тебе, – бурчит она с набитым ртом. – Все уши нам с мамой прожужжал, даже когда ты ещё жила с матерью.

Почему-то я улыбаюсь. В груди трепетно бьётся согревающая надежда, и, когда я сажусь напротив Сэм, всё же решаюсь спросить:

– Что он рассказывал обо мне?

– Да всякое. Он сам мало что о тебе знал, поэтому для нас с мамой ты была как какой-то мифический зверь, – Сэм смеётся, и я невольно улыбаюсь в ответ. – Постоянно приплетал тебя. «Шелл бы это понравилось», «жаль, что Шелл с нами нет», «видела бы это Шелл».

Я в удивлении застываю.

– Но он ведь почти не знает меня, – осторожно замечаю я. – Как он может догадываться, что мне нравится, а что нет?

– Он помнит тебя совсем ребёнком. Тем, что он знал о тебе тогда, он и апеллировал. К слову, к этим знаниям он относился очень, очень ревностно. Я иногда начинала с ним спорить, например однажды доказывала, что девчонкам не нравятся выставки «Трансформеров». Но он был непреклонен, постоянно повторял, что в твоём детстве вы с ним засматривали первые два фильма до дыр.

Я опускаю взгляд, стараясь унять колотящееся сердце. Мои скудные представления об отце в момент пополнились такими неожиданными и тёплыми деталями, что я совершенно не понимала, что с ними делать. Я как художник, застывший возле чёрно-серого полотна с яркими, живыми красками.

– Ты, может, нас совсем не знаешь, – с улыбкой говорит Сэм. – Но вот мы будто бы всё время жили с тобой вчетвером.

Глупая пелена возникает перед глазами. Я принимаюсь выбирать кусочек нарезанного кубиками сыра, чтобы сконцентрироваться на чём-то кроме сдерживания слёз.

Но Сэм без труда замечает моё состояние.

– Эй-эй, ну ты чего? – от мягкости её голоса я не выдерживаю, откладываю несчастный кусочек сыра и закрываю лицо руками.

Будто сорванная платина, накопленные эмоции вырываются из меня слезами. Я давлю рыдания, чтобы не напугать Сэм ещё сильнее, однако она сама подсаживается ближе и заставляет меня выпить холодной колы.

– Прости, – сконфуженно произношу я сквозь слёзы. – Это… само собой, я не могу…

– Брось, – отмахивается Сэм и настойчиво пропихивает мне маленькую тарталетку. – А ну ешь.

Я начинаю смеяться с глупости ситуации. Сидя на диване в слезах и с покрасневшими глазами, я набиваю рот тарталеткой с икрой и давлюсь рыданиями. Смешно, но так похоже на меня.

– Что с тобой такое вообще? – осторожно спрашивает Сэм, наблюдая за мной долгие несколько минут. – Я имею в виду, в целом. Ты выглядишь очень забитой.

Я могла бы рассказать ей о том, что произошло. Рассказать, почему я попала в клинику, почему теперь живу с отцом и почему потеряла все навыки коммуникации с людьми. Но первая встреча – явно не лучший момент, чтобы грузить человека такими мрачными подробностями.

А может, я просто снова сбегаю от прошлого, рассказать о котором едва ли не страшнее, чем снова пережить его. Поэтому я решаю поделиться только крохой правды.

– Прости, – снова извиняюсь я будто бы за всё сразу и виновато улыбаюсь. – Наверное, я просто не привыкла к окружению, где люди так искренны и добры. Ты и Шарлотта… оказались такими хорошими. – Сквозь смех я признаюсь: – Я ожидала суровую мачеху и её дочь-бунтарку, которая устроит мне шоу на выживание. А вы… вы совсем другие. Это прозвучит глупо, но когда всё идёт хорошо, мне всегда кажется, что где-то есть подвох, что что-то пойдёт не так. Особенно из-за меня…