Между нами всего каких-то шестнадцать часов ожидания потому что:

Lera:

А как я тебя узнаю?).)

beda:

У меня будет влюблённый взгляд и глупая счастливая улыбка.

Lera:

Договорились. Я приду.

Лера

Сегодняшнее утро неожиданно порадовало снегом. Причём порадовало так щедро, что на дорогах образовались огромные пробки, из-за которых я безнадёжно опаздываю на своё второе в жизни свидание.

Заламывая руки от волнения, спешу к ограждению летнего кафе, сейчас больше напоминающему один большой бесформенный сугроб. На месте где прошло наше с Бедой очное знакомство не осталось ни зонтов, ни столиков, ни людей. Неужели не дождался?! Тимур не мог так просто сдаться, именно по этой причине отвергаю естественный порыв потянуться в карман за телефоном. Не хочу, чтобы у него возникли сомнения в моём доверии, мне ведь никто не трезвонил с упрёками «где ты?».

По уже сложившейся традиции, останавливаюсь рядом с припорошенным бюстом Гоголя и внимательно осматриваюсь. Среди снующих по аллеям прохожих выискиваю знакомую фигуру в чём-нибудь красном, но среди обилия тёмных шапок и шарфов нет ни одного яркого пятна. Все не те.

Зазевавшись, едва успеваю отскочить в сторону, в последнюю секунду замечая летящие на меня санки, а следом слышу скрипучий женский окрик подхваченный гамом воронья:

– Стёпа, тормози! Когда ж ты, душегуб, угомонишься?

– Ого! – восторженно доносится из сугроба. – Вот это я разогнался! Улёт!

– Когда-нибудь и у нас появится такое чудо…

Обернувшись на тихий голос, вижу Тимура сжимающего в руках два бумажных стаканчика кофе. В светло-серых глазах – ласка, мириады её самых тёплых оттенков. У меня на секунду перехватывает дыхание, столько всего сразу хочется сделать: кинуться ему на шею, отогреть ладонями порозовевшие на морозе скулы, собрать губами снежинки с густых ресниц, но я просто стою в лёгком ступоре как дитя, заставшее у ёлки деда мороза. Между нами не химия, как часто говорят, и не физика, между нами – самое настоящее волшебство.

– Подержи, – вложив мне в руки оба стаканчика, Тим невесомо целует меня в кончик носа, затем помогает Стёпе выбраться из сугроба, тщательно отряхивает на проказнике одежду. Такой заботливый, невыразимо близкий, почти моё продолжение.

– А я тебя узнал! – подпрыгивает мальчишка, пряча обратно под шапку вихры рыжих волос и подхватывая верёвку санок, шкодливо так улыбается. – Кстати я больше не матерюсь. Крутой не тот, кто хамит, а тот, кто не боится врезать!

– Крутой сначала десять раз подумает, – кричит ему вслед Тимур, после чего посылает в небо задумчивую ухмылку. – Даже не верится, что это говорю я.

– Вижу, ты не сомневался, что наша встреча всё-таки состоится, – передаю ему бумажный стаканчик, чуть дольше необходимого касаясь варежкой продрогших пальцев.

– С чего бы? Ты ведь обещала.

Я неловко переступаю с ноги на ногу, зачарованно глядя, как Тим поджимает губы, глотая горячий кофе, и чувствую себя немного обманутой. Мне нравится, на самом деле нравится его обычная напористость, но сейчас он словно боится меня спугнуть, проявляя то, чего я так усердно добивалась – терпение.

С минуту, наверное, играем в гляделки, каждый норовя уловить суть произошедших в другом изменений. Ощущение постигших нас перемен накаляет воздух. Сейчас мы мало отличаемся от тех незнакомцев, которыми встретились здесь же тёплым ноябрьским полднем.

Эспрессо кажется безвкусным, но другого способа скрыть нервозность на ум не приходит. Мои глотки мелкие, торопливые, взгляд бегающий, пытающий скрыть то, как тоска по его рукам сжигает тело до немого крика. Впустую. Бумажный стакан, не выдержав напора пальцев, сжимается гармошкой, топит снег у наших ног горячими брызгами.

Его губы растягиваются в хитрой ухмылке, выдавая откровенное наслаждение моей реакцией. Так обаятельно. И крайне волнующе. А Тим вдруг сдаётся и, не глядя закинув остатки своего кофе в урну, наклоняется ко мне. Близко. Невыносимо близко, до сладкого конвульсивного спазма где-то в сердце.

– Я чуть с ума не сошёл, так скучал.

Почти не дышу, почти теряю сознание при первом требовательном скольжении его языка себе в рот. В груди стирая сомнения в пыль, взрывается катарсис. Мы друг для друга и благодать, и свет, и воздух. Никаких «иначе» или «порознь» вселенной не предусмотрено. Только вместе, назло всем испытаниям и вопреки собственноручно запертым дверям.

– Ты пахнешь полынью, – одурманено выдыхаю в горячие губы, всем телом прижимаясь к любимому человеку, больнее не скрывая предательской слабости, волнами расходящейся по телу.

Если жизнь переменчивый океан, то он мой крепкий плот. Вместе мы преодолеем любые бури.

– Болван, – убито стонет Тим, порывисто расстёгивая куртку, и уже строгим тоном отрезает: – Не подглядывай. Ну-ка, детка, а в этот раз угадаешь, что у меня?

– Полынь? – повторяю с меньшей уверенностью, глубоко затягиваясь горьковато-терпким морозным воздухом. – Может быть календула? Ты притащил мне крем от морщин?!

Возмущённо пытаюсь заглянуть, что он там так ловко спрятал за спину, чем вызываю у Тимура приступ игривого смеха.

– Откуда ты знаешь, как пахнет крем от морщин? Точно не хочешь ни в чём мне признаться?

Поджимаю губы, пытаясь сдержать рвущийся смешок. Помогает мало.

– У бабушки был, так же пах… кажется.

– Никак не решу, что у тебя сильнее хромает – интуиция или обоняние? Второй сюрприз и снова мимо, – с деланным огорчением вздыхает Тимур и, не переставая хитро поблескивать глазами, медленно встаёт на одно колено. – Валерия, холера мозгов моих и гроза нервных клеток, которую я обязуюсь холить и лелеять до конца своих дней. Я больше не стану тебя торопить, всё равно рядом с тобой мне вечности не хватит, поэтому начну с малого… будь моей девушкой.

Растерянно смотрю на протянутый букетик белых хризантем, немного смятых по краям от нахождения под курткой и готова как минимум сгореть со стыда, потому что в вихре переживаний совсем забыла про примирительный подарок.

– Погоди, – опустившись на корточки, сгребаю горсть снега и проворно сминаю его в нехитрую фигурку. – Тимур, пусть об руку с тобой в мою жизнь прошмыгнули всевозможные пакости и беды, но ты самое замечательное, что случилось со мной за все восемнадцать лет жизни. Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, – повторяет он, осторожно забирая с моей варежки белоснежное сердце, и с каверзным хохотом отправляет его в рот. – Чёфта с дфа ты тепефь пефедумаешь!

Я устало вздыхаю, когда мама в очередной раз хлопает дверью, забегая в дом за малиновым вареньем. Такое чувство, что мы с Лерой переезжаем на Луну, а не в соседний микрорайон. Во всяком случае, озадаченный таксист, приехавший на вызов, недовольно бурчит, что с таким количеством багажа стоило брать газель.

На пороге появляется Виктор, нагруженный как вьючный мул. Я забираю у него две из четырёх коробки, едва сдерживаясь, чтобы не схватить любимую в охапку и рвануть налегке, послав всё к чёртовой бабушке. Вот на кой нам в съёмной квартире новые шторы или столовый сервиз? Но вряд ли меня вообще кто-то послушает. Мама с Лерой только и делают, что молча перекидываются понимающими взглядами, будто освоили телекинез, а Александр заговаривает зубы водиле, дабы тот не вздумал запросить сверх таксы за простой. Рассказывает что-то о неоценимой роли пестиков в воспитательном процессе, пока мужик кивает болванчиком, записывая особо меткие обороты в потрёпанный блокнот.

Я же после двадцатиминутного марафона между жёлтой Нивой и горой пожитков, сложенной на крыльце, даже немного свыкаюсь со своим новым голосистым родственником. Если отбросить недавнее желание оторвать ему причиндалы – Звягин вполне нормальный парень. Особенно в роли её брата, а не претендента на моё место.

– Наконец-то! – радуется Виктор, с трудом закрыв багажник. – Я уже думал, руки оторвутся.