Беда, Сергей, Тимур – сколько ещё имён в его арсенале?

– Дешёвка… – пораженно склоняет он голову набок.

– Идиот… – вскрикиваю я, теряя равновесие. Надо же было так не вовремя запнуться о пень!

– Только не говори, что Александр твой отец, – рычит Беда, рывком поднимая меня за шкирку, и встряхивает так, что я только чудом не прокусываю себе язык. – Мало того что у нас общий знакомый, одна группа, так теперь ещё дом с тобой делить?! Почему ты? Так не бывает! Сгинь! Вали к чёрту из моей жизни! Я не хочу иметь с тобой ничего общего.

– Пусти, полоумный! – я упираюсь всеми силами, пытаясь помешать ему выпнуть меня со двора, ибо, судя по направлению, движется Беда прямёхонько к забору. – Ты не можешь просто взять и вышвырнуть меня как бездомного котёнка!

– И кто ж мне помешает? Я уже это делаю, – огрызается он, игнорируя мои тычки и царапанье. – Скажу, что никого не видел, а сунешься обратно, утоплю в первом попавшемся колодце. Понятно тебе, Холера?

Сглотнув, вскидываю взгляд на его напряжённую шею, со вздутыми, натянутыми от ярости жилами. Мои ноги волочатся по земле, рёбра горят под сильными пальцами. Да что он себе позволяет?

– Ты нормальный вообще?!

Глупый вопрос.

– Заткнись, бесишь.

– Молодёжь, а вы что творите?

Никогда не думала, что так обрадуюсь прокуренному голосу Анжелы!

– Избавляемся от ненужного хлама, – не сбавляя шага, отзывается Беданов.

– А ну, стоять, паразит! Так и знала, что нужно было знакомить вас заранее. Вымахал выше матери, а совести так и не появилось. Лера тебе почти сестра! Оставь девочку в покое и немедленно извинись.

– У меня только одна сестра, и зовут её Ма-ри-на, – ёрничает он, невозмутимо протаскивая меня мимо уронившего челюсть отца. – Александр, вечер добрый! Прошу меня извинить, но это ради общего блага. У меня на вашу дочь жуткая аллергия, и поверьте, это взаимно. Ай-й-й…

– Отпусти девчонку! – грозно басит Анжела, сцапав своего двинутого отпрыска за ухо. Взгляд моего застенчивого папы в этот момент загорается таким восхищением, словно перед ним не обычная бойкая тётенька, а как минимум посланник небес.

– Вы мне потом ещё спасибо скажете, – возмущённо шипит Беда, ещё крепче затягивая ворот на моей шее. Частично потеряв возможность дышать, я захожусь судорожным кашлем.

– Ты мне поговори, негодник. Тронешь её хоть пальцем и можешь забыть о том, чтобы видеться с Маринкой. А ну-ка быстро красиво извинился и марш жарить мясо!

Едва почувствовав свободу, я на рефлексах прошмыгиваю к Анжеле за спину, мгновенно осознавая, чем же она так зацепила отца – за ней как за каменной стеной. За всех решит, со всеми разберётся. Никаких тебе забот и ответственности.

– Извини, – сквозь зубы цедит Беданов, утверждая меня во мнении, что, несмотря на навязанную покорность расправа не за горами.

– Я сказала красиво, Тимур.

– Извини, пожалуйста, – довольно резко повторяет он, и так как пальцы Анжелы всё ещё сжимают его ухо, одаривает меня дружелюбной улыбкой. Настолько дружелюбной, насколько способен улыбаться оголодавший каннибал, повстречав незадачливого туриста.

– Свободен, – отпустив присмиревшего сыночка, Анжела окидывает его внимательным, исполненным грусти взглядом. – Пора взрослеть, Тимур, тебе давно не двенадцать. Я хочу, чтобы вы подружились. Теперь забота о Лере твоя прямая обязанность, и чтоб больше никаких фокусов!

– Хорошо, мам, – его выразительное лицо как-то подозрительно быстро светлеет, наводя на совсем уж нехорошие мысли. – Я о ней позабочусь как следует…

– Молодец, сынок. Ты у меня самый лучший.

Господи, она в своём уме? Как можно верить, что эта ходячая беда и самый настоящий кошмар во плоти вдруг ни с того ни с сего начнёт себя вести по-человечески?!

Мне никогда не приходилось есть из общей миски. И ладно бы какой-нибудь попкорн, но овощной салат?! До сегодняшнего дня я не сомневалась, что папа от такой перспективы обязательно придёт в брезгливый ужас и как минимум зачитает лекцию о соблюдении правил личной гигиены, а вероятнее всего, никогда больше не перешагнёт порог подобного гадюшника.

Ну и дура.

Папу не волнует ни отсутствие скатерти, — да и какая скатерть на пне? — ни общая посуда, ни отсутствие салфеток или ножа. Он как ребёнок облизывает жирные пальцы, откусывая сочное мясо прямо с шампура, затем заискивающе заглядывает в глаза Анжеле, словно пёсик, ждущий похвалы. И мне бы хотелось его упрекнуть, да не получается, потому что впервые за многие годы он выглядит таким неподдельно счастливым.

Отец сияет, будто скинул лет двадцать, в то время как мы с Тимуром, будь у нас такая возможность, давно бы поубивали друг друга одними взглядами.

– Дети, попрошу минуточку внимания, – папа взволнованно поднимается с пня, попутно роняя упаковку с кетчупом, на что Анжела лишь нетерпеливо машет рукой, мол, не отвлекайся. – Я огорчён, что мы допустили такую досадную оплошность и собрались все под одной крышей, предварительно вас не познакомив. Мы опрометчиво понадеялись на вашу сознательность – всё-таки восемнадцать уже не тот возраст, когда человеком двигает сплошное сумасбродство. А зря. Признаться, сегодняшний инцидент последнее, что мечтает увидеть любой родитель. Разве так вас обоих воспитывали?

– Сынок, для этого ты по утрам отжимаешься? – рявкает Анжела, покровительственно накрывая ладонью папины подрагивающие пальцы. – Ты считаешь нормальным таскать девчонку по двору как половую тряпку?

Ну спасибо за сравнение! Судя по проскочившей в углу рта гримасе, Тимур охотно взял его на вооружение.

– Нет, конечно, – он виновато прячет глаза, будто на самом деле стыдится своего поведения. Не верю! – Такого больше не повторится. Я буду заботиться о Лере как о родном человеке. Если она не отвергнет протянутую руку.

– Вот мудак брехливый! – в сердцах рву пополам ломоть хлеба, представляя себе, что это язык Беданова, и слишком поздно осознаю, что ляпнула гадость вслух.

Чёрт. Вот как он это делает?! Почему рядом с ним я – рассудительная скромная девушка – каждый раз так плошаю? Будто я и не я вовсе.

– Валерия, как тебе не стыдно? – мгновенно вспыхивает папа. – Переходный возраст остался позади, а ты вдруг ни с того ни с сего начинаешь вести себя как неотёсанная соплячка.

Да они сговорились, что ли?! Значит, козла этого приструнить он считает неприемлемым, а меня – отчитывай прилюдно сколько влезет. Вдобавок Тимур, не отрывая бесстыжих глаз от своей тарелки, пару раз постукивает по сколотому ободку средним пальцем. Естественно, таким образом, чтобы было видно только мне.

Чертыхаясь про себя, я повторяю за ним. В смысле тоже опускаю глаза, изображая святую невинность. Его правда – наши разборки безопасней продолжить без свидетелей. Ещё бы знать чего от него ждать. Да что там знать… чего угодно. Проклятье!

– Этого больше не повторится. Я буду во всём слушаться Тимура.

Клянусь, на папиных глазах блеснули слёзы умиления, но я зловредно додумываю про себя: «И делать наоборот». Слишком мало времени прошло после нашего судьбоносного свидания для того, чтобы разбрасываться прощением.

– Другой разговор, – удовлетворённо кивает отец, подобострастно поднося к губам Анжелину руку. – Теперь я, наконец, могу со спокойной душой озвучить главную новость вечера: сегодня мы подали заявление в ЗАГС. Это событие по праву можно назвать достойным ваших улыбок.

Обхохочешься.

– Поздравляю, – уныло бурчу в унисон с Тимуром, огорчённая не столько предстоящей росписью, сколько перспективой с ним породниться.

Беда практически не смотрит в мою сторону, но мы сидим достаточно близко, чтобы слышать ярость, срывающую его дыхание. Пыхтит как дракон, только пар из ноздрей не пускает.

Несмотря на чувство голода, в отличие от своего соседа я не могу похвастаться здоровым аппетитом. Да и как заставить себя засунуть в рот что-нибудь помимо хлеба, если в салате побывали чужие вилки, а лежащий на моей тарелке шампур с шашлыком был отобран лично Тимуром? Откуда мне знать, что псих на него предварительно не помочился? Зато своё он, вот с каким удовольствием уплетает! И правда, пахнет так вкусно, что желудок сводит. Надеюсь, мой убийственный взгляд заставит его подавиться.