Вдруг Николай Кузьмич затормозил и пальцем показал на груду больших камней, наваленных у самого края крутого обрыва.

— Вот тут меня и ранило! — проговорил он. — Вон видите бугорок!.. Как раз за ним был неглубокий окоп. Добрался я до него чуть живым! Свалился и двое суток лежал!.. Однажды надо мной наклонился немец, но я притворился мертвым… И только на третью ночь добрался до норы в катакомбах.

— Вам было очень страшно? — спросила Мадлен.

— Да, переживал! — признался Николай Кузьмич. — Тишина, помню, наступила… Звезды яркие в небе… Лежу и думаю: неужели же это моя последняя ночь…

Алеша укоризненно взглянул на Толю.

— Ты почему, дурья голова, никогда нам об этом не рассказывал? — спросил он.

Но Толя вдруг рассмеялся:

— Папа, а помнишь, как мама?..

— Да, картинка!.. — засмеялся Николай Кузьмич. — Где же это было?..

— Да вот у того столба!..

— Нет, нет, вон на том повороте!

— О чем вы? — нетерпеливо спросил Алеша.

— Когда папа привез нас с мамой сюда и рассказал, как он ночью полз, мама мне и говорит: «А ну попробуй, проползи до того бугорка!.. Посмотрим, сможешь ли ты!..»

— Ну, а ты? Пополз?..

— Пополз!.. — смущенно ответил Толя.

— И как?

— Да с десяток метров!.. — усмехнулся Николай Кузьмич. — А потом брюки пришлось выбросить.

Дорога то уходила от берега, изгибаясь между прибрежными рыбацкими поселками, то приближалась почти к самому морю, спокойному, подернутому золотистой дымкой, словно напоенному солнцем.

Мадлен незаметно для себя успокоилась. Она так много узнала об этом человеке, который уверенно вел машину, что невольно вспомнила об отце.

— Мой папа тоже ненавидит ультра… — вдруг сказала она. — Он машину свою разбил, чтобы они не могли уйти.

Это было сказано неожиданно, как будто вне всякой связи с разговором. Но ход ее мысли был логичен. Мадлен подумала, что ее отец тоже очень смелый и на месте Николая Кузьмича поступил бы так же…

Машина свернула на узкий проселок, въехала в неширокий овраг и остановилась.

— Приехали! Дальше поезд не пойдет!.. — пошутил Николай Кузьмич.

Все вылезли из машины. Алеша попрыгал, разминаясь. Мадлен взбежала на склон оврага, поросшего жухлой, выгоревшей травой, и стала осматривать окрестности.

Где же вход в катакомбы?.. Она присматривалась, гадала, но так и не нашла.

Покопавшись в багажнике, Николай Кузьмич достал электрический фонарик, лопатку и сверток с бутербродами. Лопатку он отдал Алеше, сверток с бутербродами — Толе, а электрический фонарик оставил при себе.

— Теперь мы оснащены как нужно! — сказал он. — Вот что, ребята, катакомбы дело нешуточное!.. Заблудиться в них легче, чем в лесу… Поэтому требую, чтобы вы подчинялись каждому моему слову. Всем идти вместе и ни на шаг не отставать. Понятно?..

— Понятно! — ответили ребята.

— Я проведу вас нашим партизанским лазом, о котором теперь мало кто знает, а если кто и увидит его, то ему в голову не придет, что это вход в катакомбы. Вы его видели и забыли! Понятно?

— Понятно! — отозвались Алеша и Толя.

Мадлен даже затаила дыхание. Сейчас она узнает тайну партизан. Пройдет тем же путем, каким в годы войны ходили русские маки!

Николай Кузьмич быстро двинулся вперед по едва заметной тропинке. За ним пошел Толя. Он поглядывал на Мадлен, как бы подбадривая ее. А в бодрости Мадлен нуждалась. Она вдруг сообразила, что на ней ее лучшее красное платье, подаренное бабушкой перед отъездом, и надо же было надеть его именно сегодня!.. Бабушка не простит, если она его испортит!..

Где же все-таки вход? Мадлен внимательно приглядывалась к каждой впадине, стараясь найти его. Заметив грот под нависающим выступом оврага, она даже поспорила с Толей, так была уверена, что на этот раз угадала. Но когда они в этот грот вбежали, то оказалось, что никакого отверстия в его стенах нет. Темная копоть, оставшаяся от когда-то горевшего костра, покрывала их и напоминала о том, что здесь много лет тому назад укрывались люди.

Николай Кузьмич обошел большой, выветренный рыжий камень вокруг и присел перед земляным выступом, Сначала Мадлен не поняла, чем этот выступ отличается от таких же других. Но когда нагнулась, увидела темный провал.

— Папа, разве это и есть вход? — удивленно спросил Толя.

— А ты думал, что мы пользовались парадным подъездом с фонарями! — усмехнулся Николай Кузьмич и направил в темноту острый луч своего фонарика.

Светлый зайчик запрыгал по низкой и узкой норе.

— Ну, ребята, — сказал Николай Кузьмич, — я лезу первым, за мной Алеша, за ним — ты, Мадлен… Толя будет замыкающим!..

Он подошел к норе, нагнулся и ловко, на животе, вполз в нее. Тотчас же из глубины донеслось его кряхтение.

— Ах ты, черт меня возьми!.. Растолстел!..

Толя засмеялся.

— Скажу маме, чтобы теперь меньше тебя кормила!..

Но вот, наконец, подошвы его ботинок с блестевшими на каблуках железками скрылись в глубине пещеры. Алеша напряженно вглядывался в темноту и, когда увидел вспыхнувший впереди свет, с облегчением перевел дыхание.

— Ну, двигай! — сказал Толя.

Алеша встал на четвереньки и, пободав головой воздух, словно пробовал лбом невидимое препятствие, медленно пополз в нору.

Мадлен, прислушивалась к его прерывистому дыханию и к тому, как он тихо перекликался с Николаем Кузьмичем. Тот время от времени, чтобы не ослепить Алешу, осторожно подсвечивал фонариком, показывая, какое расстояние еще осталось ему проползти.

Вдруг из темного зева донеслось:

— Ау!.. А я уже тут!..

— Сейчас мы тебя догоним! — в ответ крикнул Толя. — Ну, Мадлен, осторожненько!..

Прощай, новое красное платье! Если еще раньше у Мадлен теплилась надежда, что она сумеет сохранить его в чистоте, то сейчас понимала: надежды почти нет.

— Быстрее! — Толя помог ей втиснуться в нору и, для того чтобы ей не было страшно одной, пополз следом.

Конечно, он проявил о ней заботу. Но в то же время беспрестанно тыкался в ее ноги и невольно заставлял ползти быстрее, чем она могла. Мадлен не успевала нащупать, на что ей лучше опереться, из-за этого острые камни несколько раз впивались в ее ладони и колени. При этом она каждый раз вскрикивала. Толя тотчас же принимался ее утешать. Алеша и Николай Кузьмич издали подбадривали ее в свою очередь.

Но вот фонарь подмигнул совсем близко. Мадлен зажмурилась от ослепившего ее света.

— Давай руки! — почти на ухо прошептал ей скрытый темнотой Алеша.

Мадлен протянула руки и, быстро найдя в темноте опору, вылезла из норы. Яркий свет фонаря осветил маленькую пещеру, заваленную осколками камней. Ломкие тени скользили по стенам и падали внутрь пещеры. В дальнем углу темнела узкая щель невысокого коридора.

Толя застрял в глубине норы, за что-то зацепился штанами и никак не мог сдвинуться с места. Николай Кузьмич схватил его за плечи, поднатужился, потянул на себя, и Толя кубарем выкатился к ногам отца.

Когда отец осветил его колени, оказалось, что Толины брюки изрядно пострадали.

— Не везет твоим брюкам! — вздохнул Николай Кузьмич. — Опять нам от мамы достанется.

— Хорошо вам было на войне, — угрюмо сказал Толя, — вас матери за рваные брюки не ругали…

Мадлен с нетерпением ждала, когда они двинутся дальше.

Словно пружина развернулась внутри нее и толкала ее вперед!.. Такое же ощущение было у нее, когда Шарль на углу улицы сунул ей в руку сверток. Как только она поняла, что должна действовать, — страх сразу испарился.

— Ну, пошли!

Николай Кузьмич повернулся и, освещая перед собой путь, направился к щели в стене. Ноги его скользили по неровным камням, и он несколько раз спотыкался.

— Эх, старость не радость!.. — твердил он. — Когда-то я тут козлом прыгал…

Коридор, в который они вошли, все время расширялся и становился выше. Временами он делал крутые повороты. В этих местах от него отходили ответвления. В пути Николай Кузьмич ни разу не останавливался в раздумье и не колебался — он точно знал, куда идти.