Исследователи Новгорода убедительно квалифицируют хозяев усадеб первого типа как крупных феодалов-землевладельцев, новгородских бояр, а усадеб второго типа — как свободных, но непривилегированных горожан. Различным типам дворовладений в Новгороде соответствуют не только социально-классовое членение их владельцев, но и две административно-территориальные системы их организации (Янин В.Л., 1977, 1981). Первые объединялись в концы во главе с посадником (посадниками), а вторые — в сотни во главе с сотскими и тысяцким (тысяцкими).
Боярские дворы обнаружены в Новгороде на участках с древнейшими культурными напластованиями. Удается проследить этапы их возникновения. Обретая стабильные границы, эти усадьбы в конце X — начале XI в. определяют направление городских улиц. Имеющиеся сейчас данные позволяют думать, что боярское землевладение в Новгороде было исконным и своими корнями уходит в протогородской период его истории (Янин В.Л., Колчин Б.А., 1978, с. 38). Оказалось также, что боярские семьи владели не одной, а несколькими усадьбами. Из нескольких таких родовых гнезд складывался «конец» со своим кончанским вечем и администрацией.
Сотенные дворы появляются позже на участках, не занятых боярскими гнездами. Стандартные размеры, единообразная застройка этих дворов не оставляют сомнений в их вторичном происхождении. Они нарезаются и заселяются, видимо, по инициативе княжеской власти. Ведь до конца XII в. новгородские сотни находились в непосредственном подчинении князю.
Многолетние исследования в Новгороде позволили средствами археологии начать изучение самого механизма становления такого сложного социально-экономического явления, каким был средневековый город. Города, аналогичные Новгороду, возникали в точках взаимодействия нескольких процессов. Они явились результатом слияния владений ряда боярских родов вокруг единого общественно-политического центра в период кристаллизации публичной (княжеской) власти, привлекавшей в нарождающийся город свободное, но не связанное с какой-либо определенной общиной население. Дворы этого свободного населения не аристократического происхождения как соединительная ткань заполняли пространство между боярскими родовыми гнездами и цементировали территорию города в единое целое. Единственно возможными на раннем этапе древнерусской истории местами взаимодействия перечисленных сил были межплеменные и племенные центры.
Развитие двух типов дворово-усадебной застройки в процессе формирования городской территории, характерное для Новгорода, находит аналогии в материалах раскопок других городов. В Киеве пока не удалось целиком исследовать какую-либо боярскую усадьбу. Они изучены лишь частично. Но летопись содержит несколько красочных свидетельств о дворах киевских бояр, надо думать, ничем не уступавших новгородским боярским усадьбам. Дворы непривилегированных киевлян в последние десять лет хорошо изучены на Подоле. На бывшей рыночной площади прослежено шесть усадеб (Толочко П.П., 1980, с. 85). Сохранились остатки срубных жилищ и хозяйственных построек, дворовых вымосток и заборов из широких досок или частоколов. Все усадьбы выходили к ручью. Жилые дома стояли в глубине двора вдоль одной стороны забора, а хлевы, амбары, производственные строения — вдоль другой. Дворы в плане прямоугольные поразительно схожи с дворами сотенного населения Новгорода. Они лишь несколько меньше по площади: около 300 кв. м. Но в других частях Подола обнаружены усадьбы площадью около 600–800 кв. м.
Боярские усадьбы, ничем существенным не отличающиеся от новгородских, исследуются в Суздале к Рязани. Определенным своеобразием обладает дворовая застройка малых городов, основанных в конце XI — середине XII в. В Ярополче Залесском вскрыто шесть усадеб (две полностью и четыре частично) (Седова М.В., 1978, с. 49). Площадь усадьбы «Г» — 1000 кв. м, а усадьбы «В» — 700 кв. м. Размеры других усадеб полностью не восстанавливаются. Застройка подчинялась естественному рельефу, и в плане дворы не имели четких очертаний. На каждом дворе обнаружено несколько жилых построек, ремесленные мастерские и хозяйственные строения. Судя по находкам исследованные усадьбы принадлежали представителям княжеской администрации и феодалам-землевладельцам. Аналогичные дворы несколько меньших размеров обнаружены в детинце городища Слободка (Никольская Т.Н., 1981, с. 160–164).
Для решения вопроса о численности населения древнерусских городов мы пока располагаем недостаточными данными. Прежде всего, неизвестна общая площадь поселений. Если размеры укрепленного ядра города устанавливаются сравнительно просто, то заселенные территории, примыкавшие к городским укреплениям, можно определить лишь с помощью целенаправленного археологического изучения. Кроме того, они окружали город не сплошной лентой, а пятнами, что серьезно затрудняет подсчеты.
Все же некоторые соображения о населенности древнерусских городов, основываясь на факте их дворовой застройки, следует привести. Усадьбы рядовых горожан в Новгороде имели размеры 400–460 кв. м, а в Киеве — 300–800 кв. м. И в том, и в другом случае их среднюю площадь можно приравнять к 400 кв. м. На таком дворе проживала одна семья. Независимые демографические исследования согласно утверждают, что средняя численность семьи — шесть человек — была одинаковой в средние века и в Европе, и на Руси, и в странах Востока. Правда, боярские усадьбы в крупных древнерусских городах по площади превосходили дворы рядовых горожан в 2,5–4 раза. Но здесь и проживало приблизительно во столько же раз больше людей. Таким образом, с известной долей вероятности можно вычислить количество населения в пределах городских укреплений (территория сплошной усадебной застройки). При этом надо учитывать, что не менее 15 % площади города занимали улицы, торг, общественно-культовые постройки и т. п. Тогда плотность достигала 120–150 человек на 1 га, что в два-три раза ниже, чем в средневековых городах Европы и Востока. Однако данные цифры вполне соответствуют дворово-усадебному характеру застройки древнерусских городов.
Следовательно, в Верхнем городе Киева (площадь 80 га) проживало 10–12 тыс. человек. Для территории Подола, Копырева конца, гор Замковой, Щековицы и Лысой (общая площадь около 250 га) плотность населения на 1 га была, вероятно, меньше и не превышала 100–120 человек. Здесь к середине XIII в. жило около 25–30 тыс. человек. Наконец, окраинные районы города могли насчитывать 2–3 тыс. человек (площадь 30–35 га). Суммарная численность населения Киева перед нашествием орд Батыя оказывается равной 37–45 тыс. человек. Последняя цифра близка к полученной иным способом П.П. Толочко — 50 тыс. человек.
Население Новгорода этого времени вряд ли превышало 30–35 тыс. человек. В других столицах древнерусских земель-княжений жило от 20 до 30 тыс. человек. В малых городах густота застройки укрепленной части, как видно из примеров Ярополча Залесского и городища Слободки, была выше. Соответственно плотность населения на 1 га составляла около 200 человек. Отсюда минимальная численность населения, обеспечивавшего выполнение городом его функций, должна была достигать 1000–1500 человек. Конечно, приведенные цифры носят достаточно условный характер. Они будут уточняться в процессе расширения археологических исследований. Однако уже сегодня в руках исследователей есть материал для сравнений и социально-экономических выводов.
Осталось сказать несколько слов о социальной топографии древнерусских городов. Археологические раскопки широкими площадями поколебали еще недавно господствовавшее мнение о четком социальном членении городов Руси X–XIII вв. на дружинно-аристократический детинец и торгово-ремесленный посад (окольный город). В предшествующих разделах неоднократно отмечалось разнообразие плановых схем многих городов. Известны города с одной, двумя или несколькими укрепленными частями. В одних случаях к укрепленному ядру примыкали открытые посады, в других — застройка даже не заполнила всей территории внутри линии укреплений. Иногда валами обводились слабо заселенные или вовсе необжитые пространства, когда рядом располагались старые жилые районы. Можно привести пример, когда детинец был равновелик или чуть меньше окольного города-посада (Вышгород, Туров). Подобная пестрота городских плановых схем не свидетельствует о существовании в древнерусских городах преднамеренно четкой социальной топографии. Археологические материалы далеко не всегда позволяют обнаружить сознательно обособленные, социально-противоположные городские кварталы.
