Источники XIV–XV вв. свидетельствуют, что рыболовство крестьян в окрестных реках и озерах было явлением естественным и широко распространенным. Однако невод стал уже источником существования для значительной категории крестьян. Число промысловых поселений возросло в несколько раз. Наметившийся еще в деревне XII в. процесс постепенного отделения рыболовства от сельского хозяйства спустя три столетия зашел довольно далеко: от повышения удельного веса лова рыбы в отдельных крестьянских дворах к появлению «пашенных» ловцов, а за ними и «непашенных» рыболовов и целых поселков рыбаков-профессионалов. Сведения о торговле отдельных крестьян рыбой подтверждают мелкотоварный характер их промысла.
Рыбный промысел в феодальной вотчине. Лов рыбы издревле существовал и внутри феодальной вотчины. Владельческие промыслы («ловища» княгини Ольги) упоминаются летописью уже в X в. Археологические находки, к сожалению, пока не позволяют сколько-нибудь подробно охарактеризовать вотчинное рыболовство X–XIII вв. Но актовые материалы фиксируют его значительное развитие. По-видимому, в вотчине — крупном феодальном владении — общественное разделение труда прогрессировало более быстрыми темпами, чем в окружавших ее поселениях крестьян-общинников. Переход вотчинного рыболовства к новой ступени развития — специализированному промыслу в отличие от добычи рыбы в большинстве крестьянских хозяйств, дополнявшей своими дарами патриархальное земледелие и прочие отрасли «домашней» экономики, обуславливался гораздо большими потребностями феодала-вотчинника в натуральных продуктах.
Документы XIV–XV вв., прежде всего новгородские писцовые книги, позволяют в деталях изучить организацию рыбного промысла в крупных феодальных владениях этого времени. Различные угодья: тони, езы, пруды, участки в озерах и реках были их непременной частью.
К XVI в. многие феодалы, особенно монастыри, всемерно расширяли и интенсифицировали свое промысловое хозяйство, превращая его в товарное производство. Некоторые из них завели даже специальные дворы, где хранилась и перерабатывалась рыба.
Развитие рыболовства в древнерусских городах. Практически нет ни одного города, археологически изученного, где бы не были найдены рыболовные орудия. Даже в X–XI вв. оснащение городских рыболовов отличалось большим разнообразием и совершенством. Однако говорить о появлении в это время профессионального промысла еще нельзя. Лишь к XII в. добыча рыбы становится самостоятельной специальностью некоторых горожан.
Возникновение в городах и их ближайшей округе профессионального рыбного промысла не вызывает удивления. Помимо феодалов, окруженных штатом слуг и холопов, древнерусское городское население состояло из многочисленного посадского люда: ремесленников, купцов, церковного причта и пр. Специализация ремесленников на изготовлении промышленных изделий и отход их от сельскохозяйственной деятельности позволил другим приступить к целенаправленному производству продуктов земледелия и промыслов для реализации их на городском рынке. Так, в городах появились огородники, мясники, рыболовы, хлебники, кисельники и др.
Пути дальнейшего развития рыболовства в древнерусских городах вырисовываются в процессе изучения разнообразного актового материала, писцовых и лавочных книг, сотных выписей, а также подробной документации крупных церквей и монастырей.
Отчетливо проступает связь городских рыболовов с рынком, так как многие из них владели лавками и амбарами.
Таким образом, рыболовство, выделившись к XIII в. в отдельную профессию, превратилось со временем в развитую отрасль городского хозяйства, тесно связанную с торгом и определявшую в некоторых случаях экономическое лицо того или иного города и поселка (Куза А.В., 1970а).
Появление рыбы на городском торге в качестве предмета купли-продажи отмечено летописью в первой трети XIII в. Можно думать, что товаром она стала уже несколько раньше — в середине XII в., когда в городах возникает профессиональное рыболовство. Источники XIV–XV вв. рисуют красочную картину оживленной торговли рыбой во многих городах и селах Руси. Ее продавали в специальных рыбных рядах, причем в таких крупных центрах, как Москва, Псков или Новгород существовало по три рыбных ряда (свежий, просольный, сушевый, или вандышный) с десятками лавок, полков и шалашей. В торговле рыбой участвовали крестьяне, ловцы-профессионалы и феодалы-вотчинники. Однако по некоторым данным (берестяные грамоты) уже в XIV в. в городах образовалась категория лиц — рыбников или рыбных прасолов, специально занимавшихся скупкой и перепродажей рыбы. Торговля рыбой постепенно достигла большого размаха. К XIV в. сложились местные рынки: Белоозеро, Ярославль, Нижний Новгород, Псков, Новгород и некоторые другие, приобретя общерусское значение. В огромных количествах рыбу завозили в Москву.
Главным результатом наблюдений над развитием рыболовства в Древней Руси с X по XV в. является вывод о превращении рыбного промысла сначала (рубеж XII–XIII вв.) в самостоятельную отрасль городского, а затем (XIV в.) и общенародного хозяйства (Куза А.В., 1970а). Этот процесс хорошо согласуется с основными этапами развития древнерусской экономики в целом. Вслед за ремеслом от земледелия (и от ремесленного производства) отделяются промыслы.
Охота и промыслы. Охота к Древней Руси относилась к важнейшим подсобным промыслам, которыми занималось население. Об этом свидетельствуют многочисленные упоминания письменных источников.
Ряд древнейших летописных упоминании о взимании даней показывает, что их основу обычно составляли меха (ПСРЛ, т. I, стб. 24, 58 и др.). На миниатюрах Радзивилловской летописи, датируемых концом XV в., но восходящих к образцам домонгольского времени, уплата дани всегда представлена изображениями людей, несущих связки шкурок пушных зверей (Арциховский А.В., 1944, с. 25). В состав даней мог входить также и другой продукт лесных промыслов — мед (ПСРЛ, т. I, стб. 58). Следует отметить, что меха и мед взимались с славянского населения, основным занятием которого было, несомненно, земледелие. Это, в частности, древляне, о которых прямо сказано, что они «делают нивы своя и земле своя» и одновременно готовы дать Ольге дань «медом и скорою» (ПСРЛ, т. I, стб. 58).
Интерес господствующих классов к продукции лесных промыслов объясняется тем, что они играли важную роль в международной торговле. По словам киевского князя Святослава, записанным в летописи под 969 г., из Руси на Балканы идет «скора и воск, мед и челядь» (ПСРЛ, т. I, стб. 67). Именно наличие этих товаров давало возможность обеспечить приток на Русь чужеземных предметов роскоши, драгоценных металлов, оружия, коней, необходимых русской знати.
Торговля пушниной сохраняет свое значение и в более позднее время. В начале XV в. Епифаний Премудрый, описывая в «Житии Стефана Пермского» коми-язычников, вкладывает в их уста следующие слова о богатствах своего края. «Не нашею ли ловлею и ваши [русские] князи и бояре и велможи обогащаеми суть, в ня же облачаются и ходят и величаются подолкы риз своих, гордящеся о народех людских… Но от нашея ли ловля и во Орду посылаются… и в Царь-град, и в немцы, и в Литву и в прочая грады и страны и в далняя языки» (Житие Стефана Пермского, 1897, с. 47).
В соответствии с таким значением торговли мехами феодалы проявляют значительный интерес к охоте и охотничьим угодьям. Под 946 и 947 гг. упоминается определение княгиней Ольгой границ охотничьих угодий («ловища», «перевесища» — ПСРЛ, т. I, стб. 60); под 975 г. — убийство боярина во время охоты за нарушение преимущественного права князя на охотничьи угодья (ПСРЛ, т. I. стб. 74). Соответственно древнейший сохранившийся договор, ограничивающий власть князя в Новгороде (1264 г.), лимитирует его право охотиться — «а свиньи ти бити за 60 верст от города…, а на Озвадо ти, княже, ездити лете звери гонить» (ГВНП, 1949, с. 9, 10). Русская Правда упоминает кражу бобра, меда; знаки собственности, которыми помечались бортные угодья.
Охота была постоянным занятием и развлечением феодалов. Владимир Мономах в своем Поучении пишет: «Ловчий наряд сам есмь держал, и в конюсех и о соколех и о ястребех» и описывает свои охотничьи подвиги наряду с воинскими. Мономах перечисляет трудности и опасности охоты на диких коней, туров, вепрей, лосей, оленей и медведей (ПСРЛ, т. I, стб. 251). По его представлениям, образцовый князь должен проявлять и на охоте смелость и самоотверженность «не блюдя живота своего, не щадя головы своея» (ПСРЛ, т. I, стб. 251). В Ипатьевской летописи под 1282 г. упоминается «воевода Тит, везде словый мужьством на ратех и на ловех» (ПСРЛ, т. II, стб. 890), причем охота и война по существу ставятся на одну доску.
