Люда Макарцева и Ядя Войткевич, и Ира Машинская – все из этого дома. У этого дома были чёрные ходы. В одном из подвалов жила семья дворников-татар. Шурочка Мишустина проучилась с нами только до 5-го класса. Чудесная была девочка! Там был детский садик, где через лет 40 было отделение «Мосэнерго». А далее открывался двор Военной юридической академии, которая выходила лицом на Ружейный переулок. На Садовое кольцо смотрел дом № 17, где сейчас продают ювелирные украшения. А на 1-ом этаже дома № 15 всегда был магазин «Кулинария», потом – фешенебельный ресторан, а сейчас вина Абрау-Дюрсо. И сохранился 2-х этажный, с мансардой, особняк Римских-Корсаковых, где когда-то жил артист Эрнст Гарин, ученик Мейерхольда, игравший Гитлера в первых антивоенных картинах.

Военная юридическая академия была разрушена. Десятки лет здание пустовало, разрушалось, и только в 20-х годах XXI века сломали общепит «Ёлки-палки», впоследствии «Шаурма», и построили чудесный квартал. Наша школа оказалась в окружении «Неопалимовского» квартала с высоченным 17-ти этажным зданием, и «Смоленского» квартала», где здание построено лесенкой. До сих пор висят объявления на окнах «Здесь продаются квартиры». А на первых этажах – банки, банки, банки.

Когда я вступила в пионеры, Соколка (Галя Сокольникова) схватила меня за галстук с возгласом: «Отдавай мои селёдки!». До старости я не понимала это выражение. Оказывается, и определённая завязка мужского галстука обозначается словом селёдка. Эра пионерских галстуков ушла в прошлое.

Во дворе у нас был чудесный детский сад в красном кирпичном здании, в окружении бараков и огромного здания по 7-му Ростовскому с коммунальными квартирами, с нашим домоуправлением. Сейчас там Турецкое посольство. В подворотне этого дома уборщица тётя Клава, имея ключ, собирала тряпьё, а потом сдавала его старьёвщику. И тут я вспоминаю как мы ждали во дворе стекольщика: «Вставляю стёкла, вставляю стёкла», как мы ждали старьёвщика: «Старьё берём, старьё берём». Помню как зелёную шерстяную ручной работы кофточку я выменяла на мячик, набитый опилками» на резинке, а галошики – на пищалку «уйди, уйди».

От бараков до мужской школы № 31, где сейчас Хамовнический суд, дядя Миша Некрасов создал сад. Земля была насыпная. Иногда я помогала ему. Помню вазоны с настурциями, сетка забора оплетена вьюнком. Это была Дюймовочка (пестик, головка, чашечка и венчик – это юбочка с фартуком…). По 7-му Ростовскому ездили машины к Виноградовским баням – это была гора, с которой мы катались на санках. Зимой возили на грузовиках под брезентом кочаны капусты. Мальчишки с проволочными крючками подцепляли их и отбрасывали нам. Счастье! Бесплатные щи!

Каждую неделю с мамой отстаивали очередь в баню. У Виктора Астафьева эта сцена описана очень талантливо, как мальчишки подглядывали в окна бани на женские тела. Старческие тела, пар, едкое мыло и ты, малышка, в этом царстве.

В доме № 15, вместо которого сейчас выстроен фешенебельный дом, был расписной потолок. Не пощадили. А между судом и этим домом вход на новый крытый мост им.Богдана Хмельницкого. С крутых берегов Москва реки, за школой № 31, катались на санках. Сейчас там парк, склоны облагорожены. Купаться мы бегали к Метромосту у 1-го Смоленского переулка. Пляж назывался диким. Летом все берега были в зарослях лопуха, и я искала там грибы шампиньоны.

Играли в вышибалы. Одной команде надо было уворачиваться от меча, который кидала другая команда. А если поймаешь мяч, то очки начисляются. В ножички я не играла, а мальчишки чертили круг, бросали перочинный ножичек, отрезали часть круга, пока совсем места не оставалось. Я была болельщиком.

Все тротуары были исчерчены мелом, чертили квадратики-классики, и девчонки прыгали через два квадрата, в разной последовательности, с переворотом или катали по квадратикам банку из-под ваксы (гуталина). Заезжать за линию нельзя – проигрыш, уступаешь место противнику. Конечно, волейбол, даже сетка у нас была. штандер казаки-разбойники, я садовником родился, потом шашки, шахматы и домино. Потом стали взрослее, в бутылочку играли. На ком остановится крутящаяся бутылочка, те целуются. Волчок (юла) крутили, тоже противоположные субъекты целуются. Мальчишки играли в чеканку (тряпочки скреплялись пуговицей и обрезались по кругу. А потом скачешь на одной ноге, а другой подбиваешь чеку. Сейчас так мяч подбивают футболисты на тренировке. «Бояре, а мы к вам пришли, дорогие, а мы к вам пришли» – дна шеренга наступает на другую, а потом невесту выбирает. «Я садовником родился, не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели, кроме».

А ещё помню, что мальчишки соревновались в катании обода от бочки по асфальту с помощью клюшки из проволоки. У кого дольше не упадёт, тот и победитель. А ещё вспоминаю загадочный калейдоскоп: трубочка, в которую смотришь, а на дне возникают фантастические картинки из мельчайших кусочков стекла. И при каждом встряхивании – новая картинка.

Наступил-таки для меня ещё один Новый год! Сколько их накопилось-то! А помнится год, когда мне было лет десять. Ёлки продавали на дровяном складе. Это по Ружейному переулку, рядом с клубом Академии Фрунзе. Потом там была база военных машин. Вместо клуба теперь дом Хора им.Александрова, а вместо склада в ХХI веке выстроили огромный дом, где до сих пор ещё не проданы все квартиры. С антресолей достали с мамой почтовый фанерный ящичек. В нём были стеклярусы серебряные, ватный Дед Мороз, которого я пожертвовала потом на школьную ёлку. Помню из серебряного картона плоские игрушки: рыбок, белок, какого-то клоуна, крестовину из дощечек для ёлки, серебряный дождик, какие-то игрушки. С каждым годом игрушек становилось меньше, обязательно что-то разбивалось.

В юности я ставила только веточки, которые подбирала на ёлочном базаре на углу Смоленской площади. Позже весь ящичек я подарила Полининой дочке и купила маленькую пластмассовую ёлочку с такими же игрушками в коробочке. Сейчас из них сохранились только помидорка и Дедушка Мороз. Им более пятидесяти лет.

Вместо бенгальских огней я зажигала маленькие свечки. А в конце 90-х годов XX-го века я привезла из Италии искусственную ёлку из фарфоровой пирамидки, обложенной травой и мхом, увешанной маленькими блестящими сердечками и морскими звёздами. И ставила под неё маленьких Снегурочек, Дедушек Морозов и всех зверушек знаков Зодиака.

Сначала собирала гжельских, потом сшитых из меха.

Как-то решила украсить шарами и шишками ветки краснотала в огромной вазе ЛФЗ (Ленинградский фарфоровый завод), подаренной дяде Володе от Союза художников. А Сегодня один большой шар отнесла во двор и повесила на живую ёлочку. Каждый раз думаешь, что это последнее волшебство… Мы быстро стареем. Жизнь жестока… Но…

Помню эту куклу Машу, детскую колясочку из алюминиевых деталей и куска ситца, юлу (волчок) и пирамидку из деревянных колечек, и деревянный мячик из двух половинок, кажется он и сейчас живёт на антресолях. А эта кукла Маша с папье-машевской головкой, из паклевых рыжих волосиков, с голубыми глазами, тельцем, набитым ватой, голубоватым ситцевым платьицем с крылышками жила у меня до моих 50 лет. С нею спали и все мои кошки. Есть фотография её и девочки Маши, родителям которой мы сдавали комнату. Сдала я куклу в антикварный магазин «Акция» в Калашном переулке. А из игр родителей сохранились «Ма-Джонг», в которую Витя играл с Маяковским и Лилей. Буковая палочка от игры «Серсо». Кости для игры. Игральные карты (отдала в Музей Маяковского).