Подпись разобрать было практически невозможно, что в немалой степени было вызвано и тем, что в глазах у Лесли стояли слезы, и подняв голову, она взглянула на Филипа.
— Бедняжка Дебора! Она, должно быть, обезумела от горя.
Он скорбно кивнул.
— Самое ужасное в том, что я не могу заставить себя жалеть ее. После того, как она угрожала, расправиться с тобой…
— Но ведь она была больна — физически и душевно.
— Да, конечно. — Филип вышел на середину комнаты и огляделся по сторонам, как будто еще не решив, сесть ли ему или же остаться стоять. Затем он подошел к стулу, сел и наконец взглянул на нее. — Теперь мне все ясно, — тихо сказал он. — Я глядел на тебя, пока ты читала письмо Деборы, и я совершенно неожиданно для себя понял, что ты имела в виду, говоря о подозрениях — почему ты хотела избежать моих расспросов о причинах твоей внезапной нелюбви ко мне.
— Филип, я…
— Ведь ты думала, что я убил ее, так? — продолжал говорить он, не обращая внимания на ее неудавшуюся попытку вставить слово. — Ты была уверена, что это я дал ей большую дозу снотворного.
— Да, — тихо подтвердила Лесли, но легче ей от этого не стало. Теперь она испытывала на себе бремя огромной вины, за то, что все это время она была так несправедлива в своих суждениях о нем. — Дебора сказала, что это ты дал ей таблетки — что ты заставил ее выпить их.
— Разумеется, заставил. Она билась в истерике и никак не хотела ложиться спать. Но я дал ей обычную дозу. И ничего более. — Он вскочил со стула, но ближе не подошел, а остался стоять на месте. — Как ты только могла подумать обо мне такое? Как ты могла любить меня и подумать, что я способен на убийство?
— Тогда все это было вполне логично, — взорвалась Лесли. — Когда мы с тобой стояли в коридоре после разговора с сэром Лайонелем — когда я плакала — ты вытирал мне глаза своим носовым платком и, вытаскивая его, обронил пустой коробок из-под лекарств. Это был тот самый коробок из-под снотворного, который несколькими днями раньше дал тебе Аксель, но в нем ничего не было, и я подумала — поверила… — Она отвернулась, пытаясь взять себя в руки. — Я не знаю, что еще сказать тебе, Филип. Мое единственное оправдание в том, что все обстоятельства складывались против тебя. Даже то, как ты говорил со мной после, делало тебя лишь еще более виновным в моих глазах.
— И поэтому ты сделала вид, что любишь Ричарда и сбежала от меня? — отрешенно спросил Филип. — Я еще удивлен, как это ты в таком случае не засадила меня за решетку. Ты не выполнила своего гражданского долга, Лесли. Тебе следовало бы заявить на меня в полицию!
— Прекрати! — не выдержала Лесли, снова поворачиваясь лицом к нему. Да, я думала, что ты виновен, но я… я не могла осуждать тебя за это. Потому что я считала, что ты сделал это, ради меня, чтобы спасти мою репутацию.
— Что бы ты там себе ни думала, но все свелось к одному концу, — с горечью проговорил Филип. — Ты была уверена, что я способен на убийство. Ты, одна изо всех.
— И вовсе не одна, — возразила она на это. — Аксель тоже так думал.
— Аксель?
— Да. — И тогда она подробно рассказала ему о том, как она пыталась выведать у Акселя, сколько таблеток было в том коробке, который он дал Филиппу, и о том, как швейцарец тут же разгадал ее замысел.
— Значит, Аксель решил помочь мне сокрыть содеянное? — растерянно пробормотал Филип. — Должен сказать, что я как будто еще в состоянии вселять преданность в своих сотрудников, даже в то время, когда мне не удается убедить их в моей непогрешимости!
Лесли сжала руки. Каждое слово Филипа пронзало ее словно острый кинжал, но она не могла винить его за столь резкие слова, зная, что на его месте она бы испытывала бы те же самые чувства.
— Я всю жизнь, до самой смерти буду сожалеть о том, что посмела так подумать о тебе, — сказала она наконец. — Но ты не можешь винить меня за это. Мы слишком быстро заговорили о любви — у нас не было возможности получше присмотреться друг к другу. Если бы у нас было время для дружбы и взаимопонимания, то поводов для сомнений наверняка не возникло бы. Но все произошло так быстро… так стремительно… — Она пыталась говорить, но слова застревали в горле. — Тебе лучше уйти, Филип. Мне больше нечего сказать тебе, кроме того, что я всегда буду жалеть о том, что усомнилась в тебе.
— И я тоже, — ответил он и направился к двери. — Прощай, Лесли.
Ручка повернулась, дверь открылась и закрылась, и Лесли осталась одна. И только тогда она закрыла лицо руками и расплакалась, зная, что теперь ей всю жизнь придется расплачиваться столь дорогой ценой за свое безверие. Она, должно быть, окончательно выжила из ума, посчитав его убийцей. Если бы только ее любовь была по-настоящему глубокой, чтобы в ней, как в реке растворились бы все ее сомнения.
Плача навзрыд, она не услышала, как дверь снова отворилась, и только когда сильные руки обняли ее, заставляя подняться с кресла, она поняла, что Филип вернулся.
Тут же перестав плакать, она обратила к нему мокрое от слез лицо. Увидев это, он прижался своей щекой к ее щеке.
— Я не могу уйти от тебя, — решительно сказал он. — Я думал, что смогу, но это выше моих сил! Я не знаю, как бы я сам поступил, окажись я на твоем месте. Я навряд ли бы заподозрил тебя… но я не уверен.
— Я должна была верить в тебя, — прошептала она. — Я должна была набраться смелости сказать тебе это.
Она снова заплакала, и он гладил ее по волосам.
— Не надо, любимая. Не плачь. Я знаю, каково тебе было все это время.
— Правда? — сказала она, уткнувшись лицом ему в плечо. — И ты сможешь забыть о том, что я усомнилась в тебе?
— В том, что произошло между нами есть большая доля и моей вины, горестно произнес он. — Мне ни в коем случае не следовало бы допускать до того, чтобы мой собственный брак достиг той черты, где он мог бы так легко найти свое логическое завершение в преступлении. Ведь этого могло и не случиться. Я был не прав, насильно удерживая Дебору от развода. Если бы я только в свое время не стал слушать сэра Лайонеля, а поступил бы по-своему, то был бы уже свободным человеком, к тому времени, как мы с тобой встретились. А вышло, что… Но все уже позади. Мы снова нашли друг друга, и теперь пришло время подумать о будущем.
— Мне все еще не верится, что оно у меня есть, — ответила Лесли, обвивая его руками за шею. — Уехав от тебя, я все это время не находила себе места. Я даже не уверена, что сумела бы долго протянуть здесь. Даже если ты не приехал бы ко мне, я бы сама в конце концов вернулась бы к тебе.
— И призналась, что все это время любила убийцу?
— Да. — Она дотронулась до седины в его волосах у висков. — Всю оставшуюся жизнь я буду стараться загладить свою вину перед тобой, Филип. Чтобы ты смог поверить, что больше я никогда не поставлю под сомнение твое слово.
— Я уже верю в это, — сказал он, и поцеловал ее в губы.
Их поцелуй был долгим и глубоким, как будто они пытались утолить тот голод, что овладел ими за эти несколько месяцев разлуки, и лишь настойчивый стук в дверь заставил их прерваться.
— Войдите, — сказала Лесли, тяжело дыша и поспешно снова садясь за свой стол.
В кабинет заглянула Молли.
— Извините за беспокойство, доктор, но на крыльце сейчас дожидается человек, настаивающий, что у него корь.
— Проводи его в приемную. Я скоро приму его.
Молли удалилась, а Лесли виновато посмотрела на Филипа.
— Извини, дорогой. Но я постараюсь закончить как можно скорее.
— Вот так, влюбляйся после этого в врачей! — он весьма неумело ущипнул ее. — Ладно уж, иди и лечи свою корь. Я буду ждать на улице.
Она обняла его, собираясь лишь слегка поцеловать, но при одном лишь ее прикосновении, он снова крепко обнял ее.
— У меня нет сил расстаться с тобой даже на секунду, — тихо сказал он.
— И у меня тоже.
Молли снова было появилась на пороге, но тут же поспешно закрыла дверь. После этого она пошла в приемную и как ни в чем не бывало обратилась к сидевшему там на стуле молодому человеку, широкое лицо которого было покрыто пятнами.
