— Когда ее привезли сюда, она была одета в лыжный костюм. Его здесь нет.

Медсестра торопливо порылась в оставшихся вещах.

— И ботинок ее тоже нет.

— Значит, она направилась на Хернлей, — Филип вмиг оказался у двери. — Я иду за ней. Если она попробует встать на лыжи, это будет означать для нее верную смерть.

Лесли последовала за ним.

— Как ты думаешь, что она станет там делать?

— Первым делом постарается разыскать Каспера. Если она не застанет его на вершине, то нам останется лишь только догадываться, что будет потом.

Он заторопился прочь, а Лесли осталась стоять на месте в нерешительности. Затем она опрометью бросилась к себе в комнату, и быстро облачившись в лыжный костюм, устремилась вдогонку за Филиппом, нагоняя его как раз когда он уже сворачивал с дороги.

— Я иду с тобой, — объявила она.

— В этом нет необходимости, дорогая.

— А я все равно пойду.

Он ничего не сказал на это, и дальше они шли уже вдвоем, минуя "Мурмелтиер", проходя по пути мимо "Кульм-Отеля", направляясь вниз по узкой горной тропинке, что вела к подвесной дороге на Хернлей. На подходе к подъемнику было слышно урчание электромоторов и металлический лязг подвесных сидений, курсировавших по тросу, протянутому наверх, к вершине крутого горного склона. К счастью, в тот день желающих подняться на подъемнике оказалось немного, очереди не было, и купив два билета, Филип отправился дальше, выходя на рампу. Дождавшись свободного сидения, служитель пристегнул Лесли ремнями и сверху еще укутал ее пледом. У Лесли было ощущение, будто она превратилась в кокон, из которого собирается вылупиться бабочка, так как под покров пледа не попали лишь только глаза и кончик носа, и она крепко уцепилась за подлокотники, в то время как служитель изо всех сил подтолкнул ее.

Сначала она просто как будто парила в воздухе, а потом земля стала уплывать, оставаясь где-то далеко внизу, в то время как сидение наконец перестало раскачиваться, начиная долгий подъем. Через каждые сотню-другую ярдов были расставлены стальные столбы-опоры, на которых и был натянут трос, и всякий раз, когда сидение подъемника проплывало мимо, то ролик с металлическим лязгом задевал о железную перекладину. Лесли подняла глаза, чтобы взглянуть на тонкий железный трос, тут же немедленно решив для себя, что ради собственного же спокойствия ей лучше постараться начать думать о чем-нибудь постороннем, хотя бы о том, что ждет их впереди.

Несмотря на то, что день выдался наредкость теплым, но теперь, когда солнце стало клониться к горизонту, поднялся пронизывающий, холодный ветер, который, налетая порывами, так и норовил сорвать с нее плед. Только бы Дебориного благоразумия хватило бы на то, чтобы остаться в хижине! Лесли отчаянно желала лишь того, чтобы упрямице удалось застать там своего Каспера. Было страшно подумать, что будет, если этого не произойдет.

Она оглянулась назад, и сидение под ней снова качнулось. Там, далеко внизу домики Аросы терялись среди холмов, небо начинало темнеть, а на склоны легли длинные синеватые тени; на долину опускался вечер. Неужели этому подъему не будет конца? И тогда Лесли начала считать медленно проплывающие мимо столбы опор.

Часом раньше, у томившейся в точно таком же сидении подвесной дороги, Деборы тоже появлялось ощущение, что ее путешествие продлится бесконечно. Впервые после перенесенной операции она оказалась вне больничных стен, и от столь длительного пребывания на свежем воздухе у нее начала кружиться голова. "Как все-таки странно, что человеку не дано власти над своим же собственным телом, — раздраженно думала она, закрывая глаза, подавляя подступивший приступ тошноты. — Мне нужно во что бы то ни стало разыскать Ганса. Должны же мы в конце концов выяснить отношения. Я не могу больше ждать. Так не может продолжаться до бесконечности.

Тихонько звякнув, сидение подъемника миновало последнюю опору и минутой позже Дебора медленно, то и дело спотыкаясь, брела вверх по горной тропинке, направляясь туда, где на оледеневшем плато одиноко притулилась хижина "Хернлей". Она порядком запыхалась к тому времени, как ей наконец удалось-таки добраться до цели своего путешествия. Толкнув дверь, отчего та распахнулась настежь, она остановилась на пороге. Из хижины на нее пахнуло жарким теплом. Комната поплыла и закружилась перед глазами, а когда эта карусель наконец остановилась, один из лыжников, собравшихся в дальнем углу, поднял голову, и едва взглянув в ее сторону, тихонько вскрикнул от изумления и тут же направился к ней.

— Liebe Gott! Что, скажи на милость, ты здесь делаешь?

— Ганс, любимый! Не ожидал увидеть меня? — она лучезарно улыбнулась ему, хотя пот, ручьями струившийся у нее по лицу, застилал глаза.

— Что ты здесь делаешь? — повторил он. — Тебе не следовало уходить так далеко от клиники.

— Но ты же не пришел ко мне, и поэтому я сама пришла к тебе. — Ее покачнуло. — Может быть пойдем, присядем где-нибудь? А то я как будто немного устала.

Поддерживая ее под руку, он подвел Дебору к одной из деревянных скамей, и она устало уселась, привалившись спиной к стене. В конце концов ей удалось вернуть себе прежнее самообладание, и когда она снова открыла глаза, то на столе перед ней уже дымилась чашка горячего шоколада, а рядом стояла маленькая рюмка бренди.

— Выпей вот это сперва, — сказал Ганс.

— Спасибо, это как раз кстати. — Выпив одним залпом бренди, она вытерла потный лоб тыльной стороной ладони. — Извини, я наверно кажусь тебе навязчивой.

— Ты не навязчивая, нет, — грубо ответил он. — Ты просто сумасшедшая; я еще удивляюсь, как это тебя отпустили из клиники.

— А я их не спрашивала. Ушла и все тут. Они не знают.

Он помрачнел.

— Они будут очень недовольны. Твой муж…

— Плевать мне на него! Мне нужно было увидеть тебя. — Она глядела на него в упор, разозлившись не на шутку. — Нам нужно поговорить, Ганс. Что с нами случилось за эти несколько последних месяцев? Ты любил меня раньше, до того, как я попала в больницу. Ведь не может быть, чтобы ты совсем изменился за это время. — Она схватила его за руку. — Дорогой, поверь мне, я выздоравливаю… Я здесь, на Хернлее, вместе с тобой, неужели ты не понимаешь этого? Пройдет еще несколько недель, и мы уже сможем снова вместе кататься на лыжах. Ты не можешь бросить меня — предать меня сейчас, повысила голос Дебора, и Каспер боязливо оглянулся по сторонам.

— Не кричи так, Дебора. Мои друзья могут нас услышать.

— Мне нет дела до твоих друзей! — зло отпарировала она. — Ты думаешь у меня никогда не было друзей? Были, но всем им я предпочла тебя.

— Я не просил тебя идти на такие жертвы.

— Но не идти на них ты тоже не просил!

— Дебора, пожалуйста, — взмолился он. — Говори потише.

В дальнем углу большой комнаты произошло некоторое движение, и один из лыжников, отделившись от общей группы, направился к тому столику, где сидели Дебора и Ганс Каспер.

— Нам пора, Ганс. Ты сам поведешь?

— Да.

— В какое время мы должны уложиться?

— Минут в пятнадцать для первого этапа — сокращая до пяти на последнем.

Набравшись духу, и употребив все силы на то, чтобы сосредоточиться, Дебора вмешалась в их разговор.

— А сколько раз вы будете подниматься наверх и спускаться вниз.

— До тех пор, пока светло, — коротко ответил Ганс, и кивнул своему другу. — Встретимся на улице.

Затем он снова обернулся к Деборе и чуть слышно заговорил:

— Здесь мы не сможем поговорить. Возвращайся обратно в клинику, а я тогда приду проведать тебя завтра.

— Ну уж нетушки, на этот раз тебе не удастся просто так, за здорово живешь отделаться от меня, — голос Дебора на этот раз звучал даже еще более нахально, чем она того хотела. — Я дождусь тебя здесь, когда ты в последний раз поднимешься сюда, а после этого мы сможем спуститься вместе по подвесной дороге.

— Я вниз спущусь на лыжах, — настаивал на своем Ганс. — Нет никакой необходимости дожидаться меня здесь.