Доктор Райе отложил письмо.

— Ну, и что вы думаете по этому поводу?

— А справлюсь ли я? Я хочу сказать — я ведь никогда не проходила специализации по заболеваниям грудной клетки.

— Не думаю, что это столь уж важно, иначе он обязательно упомянул бы об этом в своем письме. В любом случае, если вы напишете туда, хуже не будет.

— Очень хорошо. Если вы дадите мне адрес, то я немедленно напишу.

— Моя секретарь напечатает его для вас, — он ненадолго вышел из кабинета в приемную и вернулся с небольшим листочком, который Лесли тут же положила в сумочку.

— Не знаю даже как и благодарить вас.

Он улыбнулся.

— Я надеюсь, вам удастся получить эту работу.

В автобусе по пути домой Лесли принялась мысленно сочинять письмо, которое она собиралась написать. "Уважаемый доктор — или уважаемый герр доктор?" Она вынула из сумочки листок с адресом и взглянула на имя. Ее бросило в дрожь, а машинописные буквы начали сливаться и поплыли перед глазами, а потом каждая из них снова заняла свое место, чтобы из них сложилось имя того, человека, на которого она возлагала такие надежды, связанные с дальнейшим лечением Бобби.

Филип Редвуд! И почему только по иронии судьбы изо всех врачей мира именно он оказался тем самым человеком, что стоял теперь во главе той самой клиники. И о том, чтобы обращаться к нему с просьбой о вакансии не могло быть никакой речи. До конца своих дней не забудет она те обидные реплики, что отпускал он по адресу женщин-врачей, и теперь Лесли была не менее удивлена тем, что доктор Райе посоветовал ей обратиться к нему. Ведь ему-то уж наверняка наверное было известно обо всех этих предубеждениях Редвуда? С тяжелым сердцем она снова сложила отпечатанный на машинке листок и сунула его обратно в сумку.

Когда Марта узнала об отказе Лесли написать Филиппу Редвуду, она пришла в ужас.

— Я уверена, что он не откажет тебе только из-за того что ты женщина. Ведь те его слова были сказаны несколько лет назад — да еще к тому же он был зол на жену!

— Она к этому не имела никакого отношения. Не может быть, чтобы ты забыла, что разговор шел о тебе!

— Он был удручен тем, что больной умер, и винил во всем меня, — тихо сказала Марта. — Возможно он и был прав тогда. С тех самых пор мне так и не удалось отделаться от чувства вины. Но все мы небезгрешны — даже врачи.

— Принимая во внимание и то, что потом он еще пытался способствовать твоему увольнению из этой больницы…

— Филип Редвуд не имел к этому никакого отношения. Это все сэр Лайонель. Но в любом случае, попечительский совет не согласился с ним, и я осталась на своем месте. Так что не поднимай шума из-за ничего.

— Как ты можешь так спокойно говорить об этом? — изумленно воскликнула Лесли.

Марта улыбнулась.

— Прошу извинить меня за банальность — но время лучший лекарь. А теперь послушайся моего совета и напиши Филиппу Редвуду письмо.

— Это пустая трата времени. Стоит ему лишь узнать, кто я такая, и он прогонит меня взашей.

— Ты что, думаешь он запомнил тебя?

— Ничего я не думаю. Я хотела сказать, что я женщина.

— Ну знаешь ли, Лесли! — Марта не смогла скрыть своего раздражения. Я уверена, что ты все очень сильно преувеличиваешь.

— Ничего я не преувеличиваю.

— Но в таком случае хотя бы попытай счастья. И ради всего святого, девочка, подумай о Бобби!

Тяжело вздохнув, Лесли подошла к письменному столу и села за него. В своем письме она кратко описала свою квалификацию, и прибавив к этому еще небольшое послание, обращенное лично к Филиппу Редвуду, поставила под ним свою подпись: "Лесли Форрест".

Затем, не давая себе времени на то, чтобы передумать, она вложила свое письмо в конверт, и надев пальто, поспешила выйти на улицу.

"Ну вот и все, дело сделано, — подумала она, опуская свой конверт в почтовый ящик. — Могу представить себе, что он мне отпишет в ответ!"

Но к большому удивлению Лесли ответное письмо Филипа Редвуда было теплым и очень дружелюбным.

От охватившего ее восторга, Лесли была не в состоянии выговорить ни слова.

— Ты оказалась права! — воскликнула она наконец, протягивая письмо Марте. — Теперь мне остается надеяться лишь на то, что в нашей больнице согласятся прервать контракт со мной.

— Если ты объяснишь им все о Бобби, то я уверена, они не станут возражать.

И снова Марта оказалась права, и уже к концу месяца Лесли была готова отправится в Швейцарию. Тод не стал препятствовать ей в этом, дав согласие на то, чтобы его сын выехал из страны, и даже прислал чек на пятьдесят фунтов.

— Этого хватит только на билет, — писал он в письме, — но это все, что я могу дать. Я потерял свою прежнюю работу, и теперь пытаюсь начать собственное дело.

— И флаг ему в руки, — заметила Пат. Она пришла, чтобы попрощаться с Лесли и теперь сидела в спальне, угрюмо глядя на чемоданы. — А здесь станет так скучно без тебя…

— Но я же уезжаю не на веки вечные. К тому же ты всегда сможешь приехать туда в отпуск, — ответила Лесли. — И если уж об этом зашел разговор, то судя по тому как ты выглядишь последнее время, тебе необходимо отдохнуть.

— Точно.

— Ну тогда почему бы тебе не приехать на пару недель в Аросу?

— А действительно, почему бы и нет? Я подумаю, и обязательно сообщу тебе об этом.

— Так не забудь. После нескольких месяцев там, мне наверняка захочется оказаться в женской компании, чтобы не было уж слишком тоскливо!

Хоть Лесли и говорила тогда в шутку, более серьезно она задумалась об этом вечером того же дня, уже лежа в постели. Должно быть Дебора Редвуд будет единственной, кроме нее, англичанкой во всей клинике, и Лесли даже не допускала мысли о том, чтобы наладить хотя бы некоторое подобие дружеских отношений с той невозмутимой, своенравной девицей, с которой ей довелось познакомиться шесть лет назад. Она не могла себе представить, каким образом Дебора согласилась жить там, где веселая курортная жизнь и развлечения бывали доступны лишь на протяжении каких-нибудь трех месяцев в году. И вот так, все еще думая о красавице-жене Филипа Редвуда, она заснула, твердо решив для себя, что по крайней мере у нее, почти все свободное от сна время будет занято работой.

На следующий день рано утром они с Бобби вылетели в Цюрих. Полет прошел нормально, без приключений, хотя затем им пришлось мчаться на вокзал, находившийся на другом конце города, чтобы успеть на поезд, на котором предстояло добраться до Кура, станции у подножия Альп, откуда брали свое начало дороги, ведущие ко множеству лыжных курортов, находившихся высоко в горах.

В Куре они пересели на другой поезд, который повез их еще дальше в Альпы, и по мере того, как пути пролегали все выше и выше в горах, зеленая растительность продолжала исчезать под покрывавшим землю и становящимся все глубже покровом снега. Проложенная здесь железная дорога казалась чудом инженерной мысли, и в тех местах, где не представлялось возможным проложить пути через вершины, в горах были проделаны длинные туннели. Поезд жался к горному склону, и с левой стороны в окно вагона были видны лишь отвесные каменные стены, поднимавшиеся высоко к небу, в то время как за противоположным окном открывался вид на глубокую пропасть.

Когда они прибыли наконец в Аросу, на землю уже начинали спускаться сумерки. Пассажиры высыпали из поезда, и веселая разноголосица звонко отдавалась эхом в морозном воздухе. За станцией стояли ряды выкрашенных в яркие цвета саней, и лошади, фыркая, потряхивали гривами, отчего колокольчики на сбруе начинали мелодично звенеть.