– Хорошо, хорошо, без проблем. Еще?

– Все.

– Отлично, я думаю, мы оба не пожалеем, что попробуем такие отношения. В конце концов, может, это наш второй шанс?

Парень протянул руку через стол и попытался приобнять меня, но расстояние было слишком большим, и его рука неловко обхватила мое плечо и шею.

– Нет, нет, только не трогай за шею! – я попыталась сохранить самообладание и нервно улыбнулась. Но внутри меня испуганно сжался какой-то комочек. Одно прикосновение – и я каждый раз вспоминала, как некоторое время назад на моей шее угрожающе сжимались крепкие сильные руки.

Джеймс не заметил моей нервозности, спокойно убрал руку и задумчиво уставился в стеклянную стену. За стеклом светились колесо обозрения, неоновая вывеска Public Market и тысячи огней Сиэтла. Небо было однородного серо-синего цвета, и, если бы не полоса холмов и черного леса, оно сливалось бы в одно холодное полотно с заливом Эллиот. Прошлым летом в дни, когда Джеймс уже ушел от меня, я часто приходила в это кафе, поднималась за столик на крыше и смотрела на беспокойные темные воды залива, наслаждаясь влажным ветром, маринованными оливками и сидром Blood Orange. Это было время, когда я уволилась с прошлой работы, каждый день ссорилась с Люком по телефону, посещала психотерапевта и пила антидепрессанты. Тогда мне казалось, что я плаваю в ванне с ядом, который медленно поражает и убивает, но не мое тело, а мою способность быть счастливой. Каждый день начинался с боли и заканчивался болью, каждый день я не могла объяснить себе, что мне нравится и чем мне хочется заниматься. В фильме «Виноваты звезды» я слышала фразу об оценке боли по десятибалльной шкале. Не знаю, можно ли это считать подвигом или внутренним ростом, но несмотря ни на какие обстоятельства, с тех пор я ни разу не оценивала душевную боль в своей жизни выше 3. Категория «слабая боль». Она раздражает, но не мешает повседневным занятиям и к ней можно адаптироваться.

На следующее утро мне позвонил главный редактор. «Не сомневайтесь в начальстве, иначе оно будет сомневаться в вас», – говорил нам он на планерках. Я сомневалась в нем. Впервые увидев Мистера Мартинса на собеседовании, я преисполнилась вдохновляющими речами, несмотря на то что его внешность как минимум не привлекала и как максимум не внушала доверия. Он был среднего роста, с длинными тонкими руками, быстрыми черными глазами, характерными скорее для жителей Пакистана и казавшимися еще больше из-за прямоугольных очков с диоптриями. Черная оправа очков громоздко сидела на крючковатом носу. Тонкие розовые губы в улыбке обнажали маленькие, но ровные желтые зубы. Лицо мистера Мартинса всегда изображало деловитость, хитрость и готовность в нужный момент ухватиться за любую предоставившуюся возможность. Несмотря на непривлекательную внешность, этот мужчина обладал на удивление плавной, настойчивой и хорошо построенной речью, которая гипнотизировала с первой минуты. Отчасти его талант внушать собеседнику свои мысли был основан на умении слышать сквозь речь говорящего его страхи и желания, понимать их и правильно использовать. Стоит отдать ему должное, он был бы хорошим маркетологом и замечательно управлялся с рекламным отделом в нашей редакции. Особенно это было заметно в разговоре с Мартинсом, когда ты замечал его цепкий долгий взгляд поверх очков, направленный на тебя, пока он ловит каждое твое слово. Может, поэтому он не был мне так уж приятен? Я чувствовала себя неуютно рядом с ним, зная, что в любой момент этот мужчина может обернуть мои слова против меня же.

– Я слушаю.

– Здравствуй, Грейс! Хотел узнать, как твои дела? – я закатила глаза.

– Что же, довольно неплохо.

– Ты хорошо долетела до Сиэтла?

– Как видите, иначе вы бы со мной не разговаривали, да?

Мартинс зашелся высоким, почти женским хохотом.

– Смешно, ты очень смешная, Грейс. Это то качество, которое я ценю в тебе! А как погода в Сиэтле?

– Извините?

– Кхм, я хотел сказать, я увидел все твои присланные за неделю материалы, ты замечательно справилась.

– Да, спасибо.

Не хочу, чтобы вы подумали, что я не умею строить длинные предложения. Умею. Но не со всеми людьми хочу вести беседу.

– Когда ты вернешься?

– Я думаю, через пять дней. Пока что у меня нет материалов, для которых мне потребуется присутствие в Нью-Йорке, и я хотела бы поддержать свою семью.

– Да, помню, мы договаривались, но, думаю, тебе стоило бы приехать в ближайшие три дня… Ну ладно, об этом потом! Ты же знаешь о том, что последний наш рекламный проект провалился?

– Да, партнеры нашли более выгодное сотрудничество, я знаю.

– Верно, – мне кажется, я буквально физически почувствовала, как Мартинс сжал зубы в этот момент. Очевидно, я надавила на его больную точку. – Но, впрочем, не об этом. У нас сейчас не самые простые времена, Грейс. Я звоню тебе потому, что считаю тебя ценным работником. Я думаю, ты понимаешь. Я бы хотел, чтобы ты мне помогла.

– С чем же?

– У нас освободилось несколько рекламных колонок в журнале и вышло так, что… ммм… клиентов для них нет и страница на сайте не дает своих результатов. Я хочу, чтобы ты обзвонила наших старых клиентов и несколько десятков холодных.

Я едва сдержала стон и тяжело опустилась на кровать. Если бы пришлось выбирать наиболее неподходящую мне работу, я бы долго колебалась между продажами и добычей полезных ископаемых в шахте. Я всегда была человеком, который не очень любил убеждать кого-то поступать так, как я хочу. В спорах я быстро отступала с фразой «останемся при своем мнении», а чтобы придумать хороший аргумент, мне нужно было чуть больше времени, чем хотелось бы в процессе дискуссии. Продавать продукт – это целая психология, которой я не владела и не горела желанием овладевать на данном этапе жизни.

– По правде говоря, я не уверена, что мне хотелось бы этим заниматься… Я же замечательно пишу статьи, я выхожу работать вместо фотографов, потому что их очень мало в редакции. Мне кажется, у меня достаточно работы.

Это было правдой. Моя любимая редакция, в которой мы помогали друг другу с материалами, устраивали бранчи в офисе, ходили друг к другу по вечерам есть пиццу с грушей и горгонзолой и смотреть фильмы, развалилась на части еще в декабре. Джордж и Маркус, два высоких светловолосых европейца, так успешно возглавлявшие деятельность фотоотдела, по очереди ушли зимой в другие проекты. В нашей команде прошел слух о том, что они сильно поругались с мистером Мартинсом, однако сами парни обрывали все разговоры на тему старой работы, когда мы пару раз ходили вместе на бейсбол.

Следом за ними в феврале ушла Габриэлла. Ох, Габи… Габи работала в редакции задолго до моего появления там, однако мне всегда казалось, что талант Габи – организация мероприятий. Она была настоящей заводилой, к тому же потрясающей красоткой. Эта девушка родилась в Тромсё – городе горбатых китов, пронизывающего ветра, заснеженных вершин и моей тайной мечты – северного сияния. Норвежские и шведские корни подарили Габи хрупкое эльфийское тело с выпирающими коленями и ключицами, белую гладкую кожу с зеленоватым отливом и ярко проступающими венами, прозрачные голубые глаза и белоснежные, как у альбиноса, волосы и брови. Когда я пришла в редакцию в первый день прошлым летом, я увидела ее дружелюбно сияющие глаза почти без ресниц на красном обгоревшем лице и сразу поняла, что мы подружимся. Габи можно было назвать доверчивой или немного инфантильной, но только не глупой – она потрясающе тонко анализировала проблемы всех своих друзей и всегда спешила на выручку. Когда мы всю ночь гуляли с ней по Стейтен-Айленду в ноябре, а потом я слегла с простудой, именно Габи, Бренда и Эбби готовили мне горячие жирные рыбные супчики для горла и наполняли грелки горячей водой, пока Люк искал отговорки, чтобы не видеться со мной. Я никому не говорила, что именно в ту ноябрьскую ночь Габриэлла призналась мне, что скучает по Тромсё и чувствует себя чужой в Штатах. А в начале февраля она в один день уволилась и поставила меня перед фактом, что улетает через два дня. Навсегда. Мы провели вместе нашу последнюю ночь с фильмами Бергмана, яблочным сидром и жареной лапшой, и затем самолет увез Габи в Норвегию, а я осталась в Нью-Йорке, клятвенно пообещав ей, что однажды приеду в гости.