Лучше жить с досадой и разочарованием, чем без надежды. Он упрямо отгонял мысль о поездке.

Уолдо почти не считался с обычным земным распорядком дня, ел и спал, когда захочется. Он мог задремать в любой момент, однако примерно через равные интервалы времени регулярно погружался в долгий сон. Разумеется, не в постели. Человек, витающий в воздухе, не нуждается в постели. Но Уолдо выработал в себе привычку перед тем, как крепко заснуть часиков на восемь, обязательно пристегиваться, чтобы, дрейфуя в воздушных потоках, случайно не налететь на какой-нибудь переключатель или рукоятку управления.

Однако с тех пор, как им овладело страстное желание обрести силу, его сон стал некрепок и пришлось часто прибегать к снотворному.

Доктор Рэмбо вернулся и искал его. Безумный доктор Рэмбо, полный ненависти. Во всех своих бедах Рэмбо винил его, Уолдо. И даже во «Фригольде» не было спасения от Рэмбо, потому что безумный физик открыл способ нырять через одно пространство в другое. Вот он, вот он! Голова выглядывает из Иномира. «Я доберусь до тебя, Уолдо!» Исчез. Нет, теперь он вынырнул сзади! Руки тянутся, извиваются, точь-в-точь как антенны декальбов. «Ага, Уолдо!» Но собственные руки Уолдо превращаются в гигантские «уолдо», готовые схватить Рэмбо.

Гигантские «уолдо» внезапно бессильно повисают.

Рэмбо наседает, Рэмбо наваливается, Рэмбо вцепляется в горло.

Грэмпс Шнайдер произносит в самое ухо спокойным и сильным голосом: «Сынок, ты тянись за силой. Ты чувствуй, чувствуй ее в руках». И Уолдо хватает чужие пальцы, сдавившие горло, напрягается, силится разорвать их мертвую хватку.

И они разжимаются. Победа! Сейчас он даст как следует и навеки спровадит Рэмбо в Иномир. Ага! Одна рука уже свободна. Неистово лает Бальдур, надо крикнуть ему, чтобы замолчал, чтобы бросился на Рэмбо, чтобы помог…

Пес продолжает лаять.

Он был у себя дома, в огромном круглом помещении. Бальдур еще раз визгливо гавкнул.

– Тихо!

Уолдо огляделся по сторонам.

Примащиваясь поспать, он закрепился на четырех растяжках, расходящихся, как оси тетраэдра. Две из них по-прежнему были зацеплены за пояс, и Уолдо болтался на них внутри кольца управления. Третья оторвалась от пояса – кончик троса плавал в воздухе в нескольких футах от него. А четвертая была разорвана в двух местах, возле пояса и в нескольких футах от него; и этот кусок захлестнуло петлей на шее Уолдо.

Он обдумал случившееся. Как он ни старался, он не мог представить себе, каким образом растяжка могла лопнуть, если только не он сам оборвал ее, борясь с привидевшимся во сне кошмаром. Пес не мог это сделать, у него не было точки опоры. Значит, он, Уолдо, сделал это сам. Растяжки не были особо прочными, они лишь обеспечивали фиксацию тела. Однако…

Ему потребовалось несколько минут, чтобы заставить силомер измерять не сжатие, а растяжение, пришлось перевернуть ярмо. Закончив работу, он включил средние «уолдо», закрепил в них обрывок растяжки через динамометр и скомандовал им через задающие «уолдо» тянуть.

Для разрыва растяжки потребовалось усилие в двести двенадцать фунтов.

Он торопливо бросился переделывать динамометр обратно в силомер, из-за нервов он стал неловок и потерял уйму времени. Закончив, он секунду помедлил, потом еле слышно шепнул: «Ну, Грэмпс, пора!» – и стал сжимать рукоятку.

Двадцать фунтов… двадцать один. Двадцать пять!

Да уже за тридцать, а он даже не вспотел! Тридцать пять, сорок, сорок один, сорок два, сорок три. Сорок пять! Шесть! С половиной. Сорок семь фунтов!

Вдохнул всей грудью и дал руке отдохнуть. У него есть сила. Сила!

Немного придя в себя, он подумал, что делать дальше. Первым порывом было позвонить Граймсу, но Уолдо подавил этот порыв. Это потом, когда он будет полностью уверен в себе.

Он переложил силомер в левую руку и сжал. Вышло похуже, чем с правой, но почти… почти сорок пять фунтов. Забавно, что никаких перемен в себе не чувствуется. Просто он обычный здоровый человек, и ничего особенного.

Захотелось попробовать и остальные мышцы. Много времени потратил, приспосабливая прибор под измерение удара ногой, под толчок, под рывок мускулами спины и прочие варианты. Вот бы поле тяготения сюда, вот что нужно попробовать – поле в одно g. Ну так есть же приемная, ее можно раскрутить.

Однако управляется приемная с кольца, а тащиться туда надо по длинным коридорам. Есть центрифуга поближе, та самая, на которой вертятся часы с кукушкой. Чтобы отладить ход часов, он установил на колесо регулятор скорости вращения. Вернувшись в кольцо управления, Уолдо остановил колесо; часы разладились от внезапной перемены режима, красная птичка выскочила, выдала разок бодрое «фью-фью» и угомонилась.

Держа в руке панель радиоуправления мотором, который приводил колесо во вращение, Уолдо приблизился к колесу, устроился внутри, упершись ногами о внутреннюю поверхность обода, а свободной рукой взявшись за одну из спиц так, чтобы оказаться в стоячем положении относительно центробежной силы, едва она проявится. И медленно начал раскручивать колесо.

Сход с места застал врасплох, и Уолдо чуть не упал. Однако он удержался, приспособился, а потом поддал ходу. Пока что все хорошо. Он постепенно разгонял колесо, и радость текла по жилам от ощущения псевдогравитационного поля, от ощущения, что ноги наливаются тяжестью, но все еще держат!

Колесо разогналось до полного g. Можно было выдержать. Вправду можно! Да, разумеется, на верхнюю часть туловища действовала меньшая сила, чем на нижнюю, поскольку ось вращения находилась примерно в полуметре над головой. Дело поправимое: он медленно присел на корточки, крепко держась за спицу. Неплохо получилось.

Но колесо пошло враскачку, мотор взвыл. Опоры были рассчитаны только на часы с кукушкой и их противовесик; его несбалансированный вес на таком расстоянии от центра вращения создавал слишком большую нагрузку на опоры. Точно так же осторожно Уолдо выпрямился, чувствуя сильный толчок от икр и бедер. И остановил колесо.

Происходящее очень взволновало Бальдура. Пес чуть не свернул себе шею, пытаясь уследить за тем, как крутится Уолдо.

А тот все откладывал звонок Граймсу. Загорелось соорудить местное управление раскруткой приемной, чтобы иметь подходящее место для тренировок и научиться для начала стоять. А потом нужно будет освоить ходьбу; со стороны это занятие выглядело простым, но Уолдо не был уверен. Возможно, освоить этот трюк будет непросто.

После этого он планировал научить ходить Бальдура. Уолдо уже пытался посадить пса в колесо с часами, но пес отказался. Увернулся и постарался уплыть в самую дальнюю часть помещения. Ну ничего – когда зверь окажется в приемной, ему, черт побери, придется научиться ходить. Давно надо было этим заняться. Такая здоровая скотина и, понимаешь, ходить не умеет!

Он представил себе раму на ножках с колесами, в которую можно было бы втиснуть пса, чтобы заставить стоять как положено. Устройство очень походило на обычные ходунки для младенцев, но Уолдо об этом не догадывался. Он ни разу в жизни не видел ходунков для младенцев.

– Дядя Гэс…

– А, Уолдо, привет! Как жизнь?

– Прекрасно. Слушайте, дядя Гэс, вы могли бы прибыть во «Фригольд»? Прямо сейчас.

Граймс покачал головой:

– Увы. Мой дилижанс в ремонте.

– Да все равно он еле тащится. Возьмите такси или попросите кого-нибудь подвезти.

– Чтобы ты его обхамил на пороге? Нетушки.

– Я буду смирен, как ягненочек.

– Постой. Как раз вчера Джимми Стивенс обмолвился, что хочет тебя видеть.

– Вот и вытащите его, – улыбнулся Уолдо. – Увижусь с ним с удовольствием.

– Попробую.

– Перезвоните мне. И давайте побыстрее.

Уолдо встретил гостей в приемной, которую оставил без раскрутки. И едва они вошли, приступил к своему спектаклю.