Я понял все, когда просмотрел список жертв, опубликованный в «Графике». Среди них оказался Феликс Харрис, владелец и издатель «Тайда».
Феликс Харрис прибыл в этот город зайцем на товарняке. Он получил работу в «Тайде», женился на дочери босса и с той поры на простой люд смотрел свысока. Теперь у него персональная скамья в церкви[72], место председателя во всех комитетах, где заседают разные напыщенные ничтожества, и доля от каждого рэкета в городе. Всем известно, что он и его тупица-сын — дрянные водители.
Но боже упаси полицейского выписать одному из них штраф!
* * *
Я умею вовремя чувствовать неприятности, но в данном случае был уверен на все сто, что нас не поймают, если мы будем осторожны. Доббс держал меня на этой теме; мы с Катбертом провели четыре потрясающих дня, поочередно сменяя друг друга то за рулем, то у распылителя вони.
А потом мне позвонили из тюрьмы: они прихватили Катберта.
Они добрались до него с моей помощью — похоже, три дня у меня кто-то сидел на хвосте. У них на Катберта ничего не было, одни подозрения, но детективы, вынюхивающие вокруг его дома, учуяли, как он готовит новую партию выделений скунса. И тогда они его повязали.
Я улизнул с работы, чтобы встретиться с моим приятелем-адвокатом. Он полагал, что дело верняк и Катберта выпустят через суд как незаконно задержанного, но он ошибался. Судьи, который мог выдать предписание, не оказалось в городе — и мы поняли, что жернова закрутились. На Катберта повесили вообще всех собак, начиная от умышленного причинения вреда имуществу вплоть до подготовки коммунистического переворота[73]. Максимальный залог по каждому эпизоду — семьдесят тысяч долларов!
Газета, я знал это, пошла бы на то, чтобы внести залог ради эксклюзивного материала, но не такую сумму.
* * *
Катберт остался спокоен, хотя я приложил все усилия, чтобы объяснить ему, в какой заднице он оказался.
— Я знаю, что вы мой верный друг, — сказал он очень тихо, чтобы не услышали надзиратели. — Вы можете пойти ко мне домой и принести генератор невидимости?
— Что?! — воскликнул я, но тут же поспешно приглушил свой голос. — Разве они не забрали его?
— Я думаю, нет, иначе бы они начали задавать вопросы.
* * *
Генератор обнаружился, как я и предполагал, там, где мы обычно его прятали. Я запер его в багажник и покатил обратно в центр, думая, что с ним я вытащу Катберта из его камеры быстрее, чем фокусник достает кролика из шляпы. И тут до меня внезапно дошло, что я просто не смогу им воспользоваться.
Вот в чем загвоздка: если я пронесу его в тюрьму, мне ни за что не позволят передать прибор Катберту. А если я надену его сам, то как мне добраться до камеры? Допустим, я сумею миновать двери и пробраться в тюремный корпус, допустим — что тоже маловероятно, — смогу найти нужную камеру, но как я выйду из нее обратно после передачи прибора? Все шансы за то, что они кинут в клетку меня самого. Ведь я уже и так засветился в этом деле. У меня было нехорошее подозрение, что они запрут меня и выбросят ключ, а свежий воздух и солнечный свет я буду получать маленькими порциями строго по расписанию.
Я припарковался на обочине и задумался.
Полчаса спустя у меня появились головная боль и готовый план, но мне требовался сообщник. Для реализации плана, я имею в виду. С головной болью я мог справиться сам.
Есть одна юная актриса по имени О'Дороти Бардоу, с которой я шикарно проводил время. У нее ангельский характер без единой отрицательной черты, однако она взорвала бы здание окружного суда, если бы это захватило ее воображение. Я позвонил, узнал, что она дома, сказал, чтобы оставалась на месте, — и поехал.
Я ввел ее в курс дела, а затем огласил свой план.
— Смотри, Дотти, — сказал я ей, пытаясь представить его благоразумным и интригующим одновременно, — все, что тебе предстоит сделать, — это надеть экран и следовать за мной. Всего-то. Когда мы доберемся до его клетки, ты передашь ему экран, и он выходит наружу — свободный.
— Оставляя Дороти в Бастилии, — добавила она холодно. — Ты думал об этом, Клив, или для тебя это не имеет значения?
— Ну конечно, дорогая, — сказал я, — но в том-то вся и соль, почему это должна сделать ты, а не я. Ты не связана с эти делом, у них не будет никаких оснований задерживать тебя, они не посмеют допрашивать тебя, и все останется тайной. А еще подумай о том, какая это будет реклама.
Сразу она не ответила, но я видел, что идея ее захватила. Я расслабился.
Некоторое время спустя она сказала:
— Я должна нацепить свой самый шикарный прикид. Чем ближе мой вид к юниорской лиге, тем лучше я сыграю свою партию.
Мы забрали из залога ее шубку (я поместил стоимость шубки в графу расходов), и я показал ей, как пользоваться прибором. Все прошло гладко, за исключением того, что Дороти чихнула в лифте, когда мы поднимались в тюремном корпусе, отчего мне пришлось по-быстрому разыграть пантомиму.
Катберт был недоволен, но я убедил его, что никакой другой гоп-стоп не сработает, и он сдался. Я оставил их завершить дело.
Подробности я узнал позже, от Катберта.
— Это умная и очаровательная юная леди, — заявил он, — и столь же отважная.
— Ага! Ты врубаешься, Катберт.
— Разумеется. Мы очень интересно побеседовали все два часа после вашего ухода, обеспечивая вам алиби. Когда время вышло, она сняла ранец, дала мне время воспользоваться им и испустила самый потрясающий вопль, какой я когда-либо имел честь слышать. Надзиратель появился почти мгновенно. Когда он обнаружил, что моя камера занята прекрасной юной леди, по его лицу можно было изучать весь спектр эмоций. Он чувствовал себя неадекватным ситуации и поспешил привести тюремщика.
Мисс Бардоу не дала этому достойному человеку времени на размышления. Она потребовала немедленно освободить ее, а когда он потребовал от нее объяснений, она в свою очередь потребовала объяснений от одного из них. Когда тюремщик, обильно потея, открыл ей дверь, я в суматохе выскочил наружу.
Она не видела смысла добиваться от них чего-то большего и потребовала немедленно отвести ее к полицейскому начальнику. Не имея никакого выбора в том, что касалось дверей, мне пришлось сопровождать их. Там были джентльмены из прессы…
— Моя работа, — вставил я.
— Превосходно. Она быстро довела начальника до ручки, выдвинув на всеобщее обсуждение теорию, что ее накачали наркотиками и похитили его собственные люди.
— Хорошая девочка! Парни сделали снимки?
— В большом количестве.
* * *
Мы спрятали Катберта на некоторое время у моей тети, так как было очевидно, что он не мог остаться ни у себя, ни у меня. «Тайд» все еще ревел и требовал его крови. Я написал опус для «Графики», в котором предположил (конечно же, очень аккуратно), что с ним покончили в тюрьме и что инцидент с Дотти был инсценирован, чтобы отвлечь от него внимание.
Я велел Катберту оставаться дома и в особенности не играться со своим водяным пистолетом, поскольку это порушит всю историю о «нечистой игре». Его раздражало бездействие. Особенно он хотел взять на мушку судью транспортного суда[74]. Я имел неосторожность посвятить его в то, как старый мошенник химичил со штрафными квитанциями для «правильных» людей. Его возмущению не было предела, хотя в это трудно было поверить. Я и сам не понимаю, как мужчина мог дожить до его лет и оставаться наивным, как ребенок. А он бормотал что-то о «равенстве перед законом» и тому подобное. Мне пришлось успокоить его, вытребовав с него клятвенные обещания, что он никогда-никогда…
* * *
Катберт плоховато держал свои обещания. Мне пришлось восстанавливать части этой истории, свидетелем которых я не был. По-видимому, он все же выбрался на прогулку, разумеется, под защитой экрана — что было само по себе не так плохо, — но при этом взял с собой свой водяной пистолет, а вот это уже совершенно нарушало наши договоренности.