– Эй, ты, человечек, работай, здесь тебе не Земля, чтобы бездельничать.

Пучеглазый хозяин поля, на которое Эли свалился вчера, или месяц. или год назад, стоял над ним, расставив мощные ноги и пожевывал трубчатыми губами. Эли скользнул взглядом по фигуре хозяина и подумал, что неплохо было бы сейчас врезать этой жабе между желтых глаз или заехать кулаком в пах или перебить колено. Вот визгу было бы, наверное. А. может, и не было бы… Эли выругался сквозь зубы, опустил глаза и земле и стал ожесточенно рыть ее орудием, напоминающим двузубые вилы с коротким черенком.

Он так и не разобрался в смысле того, что делает. Эта земля была мертва и давала приют только уродливым кустарникам. Это было ясно как день, однако хозяин продолжал настаивать на том, что "они теперь будут расти только вниз", от чего человек начинал потихоньку сходить с ума. Вначале Эли пытался что-то доказывать, бунтовать, но потом плюнул, взял орудие, сел на землю и стал копать ее там. куда указывал пучеглазый. Его определили на перевоспитание к этому хозяину, как к наиболее пострадавшему от человеческой глупости. "Тебе еще повезло. человечек. что ты материализовался на моем поле, а не в городе, – говорил хозяин, – иначе тебе пришлось бы перестраивать улицы". Да, уж, это, наверное. похуже, чем ковыряться в земле, думал Эли, вновь и вновь вонзая зубья вил в почву. Сколько продолжалось и сколько еще будет продолжаться "перевоспитание", он не знал. Здесь не было смены дня и ночи, поэтому с момента аварии могло пройти сколько угодно времени. Эли считал "дни" по тому, как в процессе работы, доводящей до исступления, вдруг наступал перерыв, во время которого человек забывался тяжелым сном, и каждое пробуждение давалось ему все труднее и труднее. Просыпаясь, он ощущал легкое отупение, появились провалы в памяти, а недавно случилось нечто страшное – очнувшись ото сна, он долго не мог вспомнить, кто он такой. Это было так страшно, что он впал в депрессию и вообще перестал думать, опасаясь обнаружить новые провалы в памяти. Наверное, это оттого, что он умер, зачем покойнику память…

– Подумать только! За что тебя, мальчик? – услышал он и очнулся.

Это была женщина, всклокоченные волосы падали на лицо, склоненное над какой-то емкостью, которую она автоматически оттирала подолом обветшалого платья, глядя на него.

– Не знаю, – пролепетал Эли растеряно. – А вы тоже … были человеком?

– Была? Я и сейчас человек, – гордо заявила женщина на ломаном всеобщем языке. – Несмотря на все их происки, я еще не забыла об этом и не забуду до конца жизни, если этот конец, конечно же, когда-нибудь придет.

– А разве он еще не пришел… конец?

– Ага! – женщина энергично всплеснула руками. – Они сказали тебе, что ты умер и находишься на том свете? Не верь ни единому их слову. Они все врут, они всегда врут, я тут давно и хорошо их изучила. – Она приблизила лицо и сообщила доверительно: – Запомни, ты живее самого живого человека.

– Как же так… – Эли обрадовался и испугался одновременно. Что она такое говорит?

– Запомни, ты жив, постоянно повторяй себе это, говори себе: я такой-то, я – человек, мне столько-то лет, ну, и так далее. Вот взгляни на меня, я тут уже, наверное, тысячу лет, а помню все, даже какого цвета были подштанники у моего соседа. Нет, ты ничего такого не подумай, малыш, просто он всегда вывешивал их сушиться под моим окном.

Эли улыбнулся.

– Похоже, вас ваше положение не очень угнетает, госпожа…

– Клара. Меня зовут Клара.

– Очень приятно, а я – Элиот. Значит, мы с вами живы, госпожа Клара?

– Да, мальчик мой. И это прекрасно!

– Что же тут прекрасного? Не знаю как вы, а я предпочел бы быть мертвым, чем ковыряться в этой земле. Отсюда можно как-нибудь смотаться?

– Нет, нельзя. Не трать свою энергию понапрасну. Самое главное для тебя сейчас – не дать сломить твою волю и забрать твою душу. Им только это и надо, в тот момент, когда ты усомнишься в том, во что ты верил, ты – их. Я уже видела такое. Они знают, что физические мучения ничто по сравнению с этими. Но ты посмотри на проблему по-другому Делай все, что они говорят, с удовольствием, с удовольствием ешь ту гадость, которой они нас кормят, и увидишь – полегчает!

– Как я могу копать целыми днями с удовольствием? В этой работе нет никакого смысла!

– Ничего из того, что здесь делается, не имеет смысла. Ты разве не заметил, что они все время чем-то заняты, а никаких результатов их трудов не видно. Этим антилюди и отличны от людей, Элиот, их мир бесплоден! Они сами это знают и надеются поправить свои дела за счет человечества. Поэтому копай спокойно и не жди объяснений. И помни – все делается к лучшему.

– И долго это может продолжаться?

– До бесконечности. Здесь время стоит на месте.

– Нет, мне это не подходит, – произнес Эли упавшим голосом. Он надеялся услышать другой ответ. – Ладно, мне нужно возвращаться, пока этот урод не появился.

– Об этом можешь не волноваться, их "интеллектуальные" собрания так быстро никогда не заканчиваются. Уж я знаю. Давай еще поболтаем. Подожди-ка, что-то я хотела у тебя спросить… Вот, что! Ты не в курсе, чем закончилась экспедиция Свиридова к Гамме Центавра?

– Экспедиция Свиридова? – Эли удивился. Ну тетка дает, подумал он. Неужели в ее жизни не было ничего другого, о чем стоило вспомнить?

– Да, та самая, – женщина смотрела на него с нетерпением азартного игрока. – Я следила за хроникой экспедиции, а потом угодила сюда и не знаю, чем все закончилось. Что там произошло, удалось установить контакт или нет? Ах, этот Свиридов, мы все были в него влюблены…

Эли напряг память и попытался вспомнить курс астронавигации, прочитанный наспех плохо разбирающимся в военном деле очкариком. Курсанты демонстративно зевали на лекциях и кидали в лектора жеваной бумагой. Как же тут вспомнишь? Свиридов… Свиридов… Ах, да, Свиридов!

– Вспомнил! – воскликнул он с облегчением. – Связь с экспедицией прервалась на тринадцатый месяц и больше о ней ничего не слышали. Вот.

– Очень жаль. – Клара заметно поникла.

– Но ведь… – До Элиота вдруг дошло. – Но ведь это было лет 90 назад, еще до Большой войны! Вы здесь столько?!

– Неужели? – удивилась Клара, засмеялась и пригладила всклокоченные волосы. – Я думала, прошло гораздо меньше времени. Как, неплохо я выгляжу для своих 130-ти?.. Так, что ты там сказал о войне? Большая война?

– В-война?.. – пролепетал Эли. Он никак не мог смириться с этим! Значит, она провела здесь почти сто лет. Невероятно!.. – Какая война?.. Ах да, Большая война, когда передрались христиане и мусульмане.

Клара всплеснула руками.

– Я знала, что этим кончится! И кто победил?

– Никто. Потом была еще одна война и все вместе воевали против желтых… азиатов.

– Желтых… – Женщина задумчиво покачала головой. – Хорошо, что я все это пропустила. Что ж, вот тебе, малыш, еще одно доказательство того, что все делается к лучшему.

– Вы оптимистка.

– Неисправимая.

– Ни за это ли вы сюда угодили?

– Ха-ха-ха-ха! Ой, и насмешил ты меня! Я в свое время занималась тео-генетикой, слышал о такой? Потом ее запретили… да, это очень оптимистическая наука. Мне удалось опытным путем, заметь, опытным, а не логическим, доказать первичность духа и вторичность материи. – Глаза женщины заблестели. – Я провела массу опытов и через четыре года пришла к выводу, что нашла то самое божественное начало, не проявляющееся на физическом плане! Это самые тонкие вибрации из известных, но мне удалось измерить их интенсивность и выявить цветовую гамму… Тебе интересно? Так вот. она близка к фиолетово-золотистому. Представь, что одинаково излучают все живые существа. Все разумные существа являются в определенном смысле братьями! Все! Ты понимаешь меня?

– В общем-то д-да, – сказал Эли. – Вообще-то я военный, я спецназовец… Но я вас понял.

– Прекрасно. А теперь – самое главное. – Лицо Клары приняло победоносное выражение. Она заговорила тише: – Мне почти удалось расшифровать послание, закодированное в колебаниях этого излучения. Да! Я проштудировала древнейшие манускрипты, изучила самые разные виды письменности и способы их дешифровки, на это ушло еще пять лет, и в конечном итоге я начала улавливать в вибрации какую-то закономерность. И… – Она замолчала.