— Что это? — заинтересовавшись, Олла подплыл чуть ближе, чтобы хорошенько рассмотреть. Я разжала руку, демонстрируя Привратнику маленький, едва ли в четверть ладони, свисток.

Руку сводило от потустороннего холода, пальцы посинели и покрылись тонкой корочкой льды:

— Это манок. С его помощью можно призвать Дверь.

Олла нахмурился, обмозговывая ситуацию. Призвать Дверь — значит нарушить все основополагающие законы Города Дверей, пустить под откос то хрупкое мироустройство, которое не позволяло провалиться Городу в Бездну.

— Не безопасно, — категорически резюмировал полубог, упрямо складывая руки на груди. Я понимала его позицию: Привратник не только охранял вход в Бездну, он еще и наблюдал, чтобы порядок не нарушался, жестоко карая преступников. Один раз он уже пощадил меня, но и он не настолько великодушен, чтобы спускать все мои грешки снова и снова.

Но выбора у нас не было. Иней уже добрался до локтя, онемение мышц сменилось тупой болью. Держать манок в руке было мучительно, мысль о том, чтобы поднести к губам, казалась сумасшедшей. Олла молчал. На одной чаще весов лежало время, которое мы теряли впустую, ожидая мимопроходящую Дверь. На другой — мироустройство, которому Олла служил тысячи сотен лет.

— Ты уже использовала его?

Тяжелый вздох, чтобы смириться с правдой. Пауза.

— Да.

— Когда? — голос Оллы зазвенел от напряжения. Крыло, багряное, темное, запылало. Гнев, преобразованный в огонь, плевался искрами, освещая Задверье на много километров вокруг.

Язык отказывался повиноваться, глотка пересохла:

— Давно. Очень. Ситуация была безвыходная.

Впервые в жизни я не лгала, а говорила чистую правду, избегая полуправд. Манок использовался мною лишь раз, вскоре после того, как был приобретен. Повисла еще одна пауза, а затем слова полились из меня нескончаемым потоком. Я захлебывалась ими, глотала и продолжала говорить, говорить, говорить.

— …убегала от арахнидов. Ну, знаешь, не были соблюдены условия заказа, я подставилась. Они нашли меня на Низменных землях, там у меня было укрытие. Маленький островок посреди топей. Никаких Дверей, никаких запасных путей отхода.

Я замолкла, позволяя воспоминаниям снова ожить. Они приходили не сразу, толчками, обрывочными образами. Вот мой разоренный шалаш, отряд восьминогих воинов с оружием в руках — рядом. Память принесла с собой не только картинки, но и чувства: вкус, запах, звуки. Я снова ощутила горькую желчь, которая подступила к горлу, когда я поняла, что мне конец. Учуяла металлический, приторный запах собственной крови. Сдохнуть посреди вонючего гнилого болота? Паршивая смерть, как ни крути.

— Выхода не было, пойми, — помедлив, я отогнула куртку. На шее красовался уродливый шрам, воскрешая удар, которым была разрублена ключица.

— Я умирала. Костлявая в тот момент склонилась надо мной, чтобы самолично понаблюдать за агонией. Клянусь Бездной, я видела как наяву темный провал ее рта! В ее глазница копошились черви!

Олла молчал и слушал. В благодарность за то, что не перебивает и не задает вопросов, я решилась на признание:

— Предполагалось, что манок призовет из Бездны нечто, что сможет отомстить за смерть хозяина. Под таким соусом его и продали. Если бы мне было известно его истинное предназначение, я бы ни за что его не купила.

— И что случилось? — спросил Олла сухо, не отводя от меня холодного горящего взгляда.

— Появилась Дверь. А потом — землетрясение. Ракша-сы все погибли: топи приняли свою жертву. Но я была уже далеко.

Ноздри Оллы раздулись от едва сдерживаемого гнева. Привратник был в ярости, и под этой яростью в прах рассыпалось едва-едва налаженное взаимопонимание. Да, без глаза и крыла Олла был слаб, но даже этой слабости, отголоска силы, хватило бы, чтобы стереть любое упоминание о моем существовании в Городе Дверей.

— Да я тебя!…

Его фигура раздувалась, становясь выше, массивнее, и вот уже ее очертаниями он стал напоминать крылатого бога, которого я встретила много-много лет назад. И если раньше у меня были сомнения, действительно ли он Привратник, сейчас они рассеялись как дым. Я могла успокоить Оллу, могла, но стоило ли это того? Может, сейчас в припадке ярости убьет меня, и дальше они уже сами, без моего участия, разберутся? Или, все же, стоит попытаться?

— Прости, — шепнула я, даже не надеясь, что он разберет, но что-то в моем лице Олле не понравилось. Его трансформация прекратилась, когда Привратник в панике отшатнулся, осознав, что я собираюсь провернуть. Но не успел. Я смотрела на него, мысленно открывая все закоулки памяти, развертывая рулоны мыслей и чувств, обнажая разум перед чужим вмешательством.

Ладонь коснулась рукава, скользнула под рубашку шустрой змейкой и с трепетом прижалась к горячей, почти обжигающей коже. Олла замер, словно не мог поверить, что я все-таки сделала это.

— Пойми меня. Знай, что знаю я. Чувствуй вместе со мной, — низко, нараспев произнесла я заветные слова.

Прикрыв глаза, я расслабилась, позволяя чувствам, мыслям и воспоминания течь плавно, без преград. Сначала это был тонкий ручеек, по капельке он втекал в разум Оллы, как бы тот не сопротивлялся. Затем поток стал шире, его никто не контролировал. Мы оба были шокированы силой, захватившей нас.

Золотистое сияние, вспыхнувшее у самого сердца, разошлось множеством лучей и плотным коконом спеленало нас, притискивая друг к другу. Я все еще держала руку на его животе, и мышцы под ней судорожно сокращались. Олла закатил глаза, из носа на белоснежную рубашку закапала кровь. Я прикусила губу, стараясь не расплакаться. Сделав это, я навечно подорвала доверие Оллы к себе. Древний обряд моего народа, курпусов, чтобы связать двоих воедино.

Сейчас все мои воспоминания, все тревоги и страхи стали известны. Никаких тайн, никаких преград.

Кокон постепенно гас, выцветал, а его трепещущая, живая сердцевина сжалась до размеров яблока и разделилась на две половины: одна из них коснулась моего сердца, — и погасла. Вторая проплыла к Олле и скользнула к нему в ладонь. Тогда он, наконец, распахнул глаза, тяжело дыша и облизывая губы. Кожа на них потрескалась и лопнула, словно от нестерпимого жара, опалившего лицо.

Да, я натворила дел, соглашусь, но лучше так, нежели вернуться в Бездну и позволить Каину уничтожить тот Город Дверей, который я знала и любила.

— Ты же понимаешь, что ты только что сделала? — вся ярость Оллы испарилась, так же как ненависть. Сейчас его голос звучал слабо, даже жалко, и меня тотчас же затопил жгучий стыд. Обманным путем я связала наши жизни воедино. Этот обряд совершается только с согласия обеих сторон. Я нарушила самое важное его условие: обоюдное желание заключить данный союз.

Я кивнула, старательно пряча глаза. Под сердцем все еще чувствовалась теплота золотого кокона.

— Если я погибну, умрешь и ты.

Еще один кивок.

А Олла теперь знал все мои мысли и тайные желания, опасения и далее по списку. Он и то дело морщился, когда среди хоровода своих мыслей натыкался на мою, и в ту секунду не было на его лице ничего кроме презрения.

Но я, как не старалась, ни одной из его эмоций засечь не могла. Либо он слишком хорошо шифровался, либо он совершенно бесчувственный чурбан.

«Но мысли-то у него должны быть» — подсказал противный внутренний голосок. Уязвленная тем, что голосок оказался прав, я приказала ему заткнуться. Связь вышла односторонняя. Теперь я для Привратника как открытая книга, но он для меня был по-прежнему тайной.

Полубог вздохнул, взлохматил свои рыжие пряди и снова повернулся ко мне лицом.

— Ты сама виновата, некого больше винить, что обряд пошел не так, как ты ожидала.

Олла уже не был зол, только… разочарован? Да, самое точное определение. Ведь он наверняка знал, как называется моим народом данный обряд.

«Сорхан дажер» — «Брачные узы».

Манок все еще лежал на ладони Оллы. Тишина повисла невероятно тяжелая, вина ярмом легла на мои плечи. Стыдно было даже в глаза поднять. Но Каин и Синдикат никуда не исчезнут, как дурной сон, нечего было и надеяться. Чем дольше мы здесь понапрасну теряем время, тем больше вероятность, что на выходе нас с цветами встретит Триада. И скорее всего, в цветах будет дополнительный ингредиент — холодный и металлический. Яды не для Синдиката, они любят более простые решения.