А девицу ту я и правда не знал. Северянка — точно. Не эглинка. Значит, её подговорили подать проклятый мёд. И, выходит, прокляли-то как раз меня.

Но кто?

— Вижу, ты что-то вспомнил, — печально усмехнулся фетч. — Я устал. Могу чем-то ещё помочь?

— Хочешь, накормлю?

— Нет, позже. Если всё так, как мы рассудили, то тебе самому понадобятся силы, чтобы вытащить брата из объятий Гродды. И в этом я тебе не смогу помочь, сам знаешь. Если понадоблюсь, позови меня через день-другой, я постараюсь накопить сил.

— Хорошо. Благодарю тебя, фетч мой.

Конгерм исчез из головы, оставив меня наедине с тягостными мыслями. Я очень скучал по человеческому воплощению фетча, да и полёт орла всегда успокаивал и вселял уверенность. Слишком уж я привык к тому, что верный дух защищал мою спину. Но Конгерму приходилось очень туго на чужой земле, и я не хотел злоупотреблять нашей связью. Возможно, его сила ещё пригодится позже. Но сейчас я должен был надеяться на себя.

Хорошая новость — теперь я точно знал, что случилось со Скегги. Плохая — я понятия не имел, как снимать такие проклятья. Колдун не дурак — явно повесил вязь сокрытия на свою работу и замёл следы. Так поступил бы и я, реши проклясть кого-нибудь тайно. Наверняка имелся способ сломать вязь сокрытия, но ятакого не знал и придумать не мог. Разве что попытаться воззвать к Урсигу, уповая на справедливость. Или к Дагу — богу солнца и света, который видит всё. Но если бы вязь сокрытия было так просто разбить, никто бы её не творил.

Как же многому ещё мне предстояло научиться. Не хирд у нас был, а сборище молокососов. Что Скегги, что я, что многие из его людей — юнцы желторотые, хотя пыжились как взрослые. Но боги каждый раз напоминали мне, сколько ещё предстояло познать.

Я шёл довольно долго. Лес редел, и мне пришлось сойти на обочину, чтобы не попасться на глаза случайным путникам. Рисковать не хотелось. Даже один случайный эглин мог сейчас выдать наши намерения, а гоняться за ним почти под самым городом я не желал — не до того.

Выбрав удачное место для наблюдения, я принялся ждать. Разведчик рыскал где-то рядом и тоже высматривал гостей. Наконец я увидел одинокую худую фигуру, закутанную в тёмный плащ. Человечек шёл со стороны южного берега реки — там располагалась башня. Точно такая же стояла напротив на другом берегу и примыкала к крепости. Хорошо рассмотреть Омрик мне не удалось — лишь очертания громадины. Фигурка приближалась, и я понял, что это была женщина. Она то и дело озиралась по сторонам, проверяя, не было ли за ней слежки.

Я тихо свистнул, привлекая её внимание. Женщина остановилась, покрутила головой. Достала из-за пояса нож — ну точно Гулла. Там, где эглинка бросилась бы наутёк, а северянка схватится за оружие.

— Гулла! — Громким шёпотом позвал я. — Это я, Хинрик!

Она бросилась ко мне сквозь кустарники. На ходу сбросила капюшон, убрала нож и первым делом впилась мне в губы жестоким поцелуем, словно наказывала за долгую разлуку. Имела право.

Оторвавшись от меня, она поправила взлохмаченные волосы и уставилась на меня с недоверием.

— Мы уговаривались, что в Новолуние я повешу знак, но встреча будет позже. Что стряслось?

— Беда со Скегги.

Услышав это, Гулла тихо выругалась.

— Время у тебя есть? — спросил я.

— До рассвета. Ворота уже закрыты.

— Идём со мной. В лагерь. Нужна твоя помощь.

Колдунья тяжко вздохнула.

— Ты же помнишь, что у меня сегодня нет силы? И завтра не будет. Пока серп на небе не появится, я бесполезна.

— Скегги прокляли, — объяснил я на ходу. — Хотели извести меня, нанесли проклятье на мёд. Но Скегги выпил его вместо меня и сейчас мучается. Исгерд сказала, ты знаешь, что делать.

— Дерьмо.

— Воистину.

— Хорошо. Идём.

Пока мы шли, я принялся расспрашивать Гуллу об Омрике. Ночь была тёмной, я едва мог разглядеть лицо женщины, но заметил, что она исхудала.

— Как ты устроилась?

— Служанкой. Приношу еду в таверне и трахаюсь со священниками.

— Это ещё зачем?

— Они много болтают, когда опустошают яйца. Есть монахи — им нельзя знаться с женщинами, а есть другие отцы — им можно жениться. Но жениться многие не торопятся и тайно пользуют шлюх. Мне подумалось, это будет полезно.

Неожиданно для самого себя я ощутил укол ревности. Наши порядки были довольно строги по отношению к девицам и куда мягче для мужей. Юноши унимали плоть в обществе рабынь, а девицам приходилось терпеть до брака. Исключение делалось только для ведьм — они не выходили замуж, но могли пользовать кого хотели, и их решение требовалось уважать. Отказать ведьме считалось неприличным, и этот обычай породил много смешных саг. Я знал, что Гулла могла распоряжаться собой как хотела. И всё же мысль о том, что она ложилась с какими-то немытыми эглинами, да ещё и со служителями мёртвого бога, вызвала во мне гнев.

— Скажи, что это было не зря, — прорычал я.

— Ишь как распереживался, — съязвила Гулла. — Когда отправлял меня туда вместе с торгашом, об этом не задумывался? К слову, он тоже во мне побывал. И, скажу тебе, языком он не только болтать умеет.

Я резко остановился. Вдохнул. Выдохнул. Воззвал ко всем богам разом, умоляя дать мне выдержки. Гулла издевалась, мстила — каждое её слово сочилось обидой и ядом, но я должен был это вынести со смирением. Я — не Скегги, не Кьелл, я всё это придумал. Я толкнул её на это и я же должен был отвечать. А Гулла должна была выплеснуть боль.

— Прости меня, — наконец тихо сказал я. — Я больше никогда не попрошу ничего подобного от тебя.

— Я сделала это не ради тебя, а ради хирда, — отрезала Гулла. — И я принесла хорошие вести.

Разведчик ушёл вперёд на пять шагов, давая нам возможность поговорить.

— Что ты выяснила?

Гулла достала из-за пазухи скрученный кусок бересты.

— Я нарисовала план. Рисую я ещё хуже, чем готовлю, так что не обессудь. Карту потом посмотришь, а пока расскажу. Омрик стоит на северном берегу реки. Половина стен каменные, половина деревянные — эглины ещё не достроили. На двух берегах напротив друг друга стоят две Цепные башни — между ними натянута цепь, чтобы не проходили корабли. Цепь опускают, когда корабль платит пошлину.

Я кивнул.

— Это нам известно.

— Но тебе неизвестно, что Омрик — тот ещё ларец с секретами, — сверкнула зубами Гулла. — Между башнями нет моста, но под рекой есть подземный ход. Он работает, и им пользуются. Второй ход идёт от церкви на север за стены города. Там кладбище и маленькая церквушка, где эглины поют над мёртвыми. И вот второй ход ведёт туда. Но при одной из прошлых осад ход обвалился под храмом в крепости, и воспользоваться им, чтобы пройти, нельзя.

— Значит, тот ход, что ведёт на кладбище, проходит под стенами крепости, просто из него нельзя выйти в город? — уточнил я.

— Ага.

— Как ты об этом узнала?

— Говорила же, что трахаться со святошами было полезно, — мрачно усмехнулась женщина. — И всё равно я мечтаю, чтобы стены этого храма рухнули им всем на головы.

— Это, пожалуй, можно попробовать устроить, — задумчиво ответил я. Но думать об осаде сейчас не хотелось. Всё это не будет иметь смысла, если Скегги погибнет.

Мы выбрались к почти погасшим кострам лагеря. Часовые вскинулись было на нас, но узнав нас с разведчиком и Гуллой, ответили тихим приветствием и пропустили.

— Где Скегги? — Спросила колдунья. — Веди меня к нему немедленно. Про Омрик поговорим позже.

Мы быстро пересекли лагерь и вышли к палатке Скегги. Исгерд вышла и, увидев Гуллу, бросилась к ней с объятиями. Я отошёл, не смея мешать воссоединению Тёмных сестёр.

— Покажи его, — потребовала Гулла, высвободившись из объятий товарки.

Исгерд кивнула в сторону палатки. Я заметил, что она поддерживала яркий огонь в костре. Ждала нас, надеялась. Хоть что-то за последние дни я сделал правильно.

Гулла присела на корточки возле спящего Скегги. Уловив движение, брат проснулся. Узнав гостью, слабо улыбнулся.