Я вымученно улыбнулся, оторвал от рубахи лоскут ткани и завязал рану.

— Лети, Конгерм. Пусть Химмель и Когги даруют тебе лёгкий путь.

Фетч расправил крылья.

— До встречи, Хинрик. Будь осторожен.

Он подпрыгнул на камень и, словно оттолкнувшись от серой тверди, взмыл в небо и воспарил над беспокойными водами.

Я вздохнул и улыбнулся, наблюдая за грациозным птичьим полётом. Каким же всё-таки он был красавцем, этот птиц. Сама мощь богов в каждом пёрышке. В глубине души я очень гордился тем, что Конгерм выбрал меня своим человеком.

Повязка немного сползла с раны. Я снял её, прополоскал в воде и снова затянул — уже потуже, зажав один конец узла зубами. Ветер стал ещё сильнее, и я решил поскорее найти Скегги: возможность соскрести грязь горячей водой уже превратилась в жгучую потребность.

Я поправил плащ и уже было собрался подниматься, когда что-то болезненно кольнуло меня меж лопаток.

— Не двигайся, — раздался низкий, хрипловатый голос позади меня. Женский. — Дёрнешься — проткну насквозь.

Кажется, Гулла всё же не оценила мою шутку.

Я медленно повернул голову на голос Гуллы. Стоило пошевелиться, как острый конец копья ещё сильнее вдавился мне в спину.

— Зачем это? — тихо спросил я. — Что тебе нужно?

— Ты меня опозорил. Перед всеми.

— Я защищался. Не моя вина, что твои амулеты слабы против колдовства начертателей. Но, боги свидетели, ты начала первой, Гулла.

Проигнорировав боль между лопаток, я всё же развернулся к молодой женщине на полкорпуса. Копья она не опустила, но и в атаку не пошла. Чего она от меня хотела? Возмездия? Извинений?

— Зачем ты сюда заявилась? — вновь спросил я, изучая ведьму. Она была хороша собой — пожалуй, из всех Тёмных сестёр именно Гуллу можно было назвать настоящей красавицей. Волосы цвета воронова крыла — большая редкость для наших земель. Яркие, словно самоцветы, зелёные глаза, длинные ноги и изящные руки с красивыми тонкими пальцами, испещрёнными татуировками. Одним глазком глянешь на такую сразу поймёшь — ведьма! Притягательная, но опасная.

Гулла явно знала себе цену и умело подчёркивала красоту. Но судя по всему, сила была для неё важнее.

— Я очень зла, — призналась женщина. Я заметил, что глаза её горели гневом, а голос дрожал от волнения. Но колдунья пыталась держать чувства в узде. — Меня ещё никто не выставлял такой тупицей перед всей толпой. Руки чешутся убить тебя за такое, начертатель.

— Это будет нелегко, — улыбнулся я. — Но можешь попытаться, пока я слаб и ранен. Быть может, что и получится. Только как ты объяснишься со Скегги? Я ведь брат ему.

— Убивать я не стану. Пока что. Но нам нужно кое-что прояснить, Хинрик Фолкварссон. Я и мои сёстры уже давно следуем за Скегги. Мы его опора, его защита и сила. Мы его дух, кровь и плоть, ибо всё это разделили с ним. Скегги наш, а мы его.

— Так ты приревновала?

— Я не знаю тебя, начертатель. Не вижу... Не могу увидеть тебя. Той ночью на корабле я пыталась провести обряд зейда, но боги ничего мне не показали. Ты словно мёртв и жив одновременно. Полотно твоей судьбы настолько дыряво, что его, считай, и нет. Как я могу подпустить к Скегги такого, как ты? Ещё и столь могущественного...

Её слова вызвали у меня лишь печальную усмешку. Вот как теперь меня видят другие колдуны. Жив и мёртв одновременно. Быть может, тому виной ритуал обмена, что проводил Ормар? Гродда сказала, что после этого я стану иным, но не упомянула, что настолько...

— Так ты боишься меня, Гулла? Думаешь, я пришёл, чтобы навредить Скегги?

— Я не знаю, чего от тебя ожидать, — хмуро ответила женщина. — Силу ты показал. Сила у тебя есть, и немалая. Твой фетч прекрасен — я видела орла. Но никак не могу взять в толк, зачем богам так одаривать тебя.

Я повернулся к ней лицом и устроился на гальке поудобнее. Уже стало понятно, что Гулла не собиралась убивать меня. Припугнуть, допросить — разумеется. Но смерти моей она не хотела, ибо боялась гнева Скегги. Хорошо всё-таки устроился мой братец.

— Я сын мести. Орудие богов, — сказал я и жестом попросил женщину опустить копьё. — Лишь они ведут меня. Да, меня одарили силой, но завидовать здесь точно нечему. Ты ведь знаешь, кто такие сыны мести? Знаешь, через что проходят начертатели, чтобы обрести власть над рунами?

Гулла коротко кивнула и вонзила копьё наконечником в землю. Знак мира. В нашем с ней случае — перемирия.

— Знаю. Немного. И кому ты обречён мстить? — хрипло спросила она.

— Одному влиятельному конунгу. Скегги я в это вмешивать не хочу и сделаю всё, чтобы моё предназначение его не затронуло.

Гулла выгнула изящную чёрную бровь.

— Так значит, ты с нами ненадолго?

— Понятия не имею, — пожал плечами я. — Говорю же, боги ведут меня. Сейчас они направили меня к Скегги — значит, им угодно, чтобы я оказался ему полезен. И я готов ему помогать. Тебе не стоит меня бояться, Гулла. Можешь не доверять, можешь не любить меня. Но Скегги я вреда не причиню.

— Клянись кровью! — зашипела ведьма. — Поклянись именами богов и предков.

— Если тебе станет спокойнее, с удовольствием.

Я снял с пояса нож — медленно, намеренно растягивая движения, чтобы эта бешеная колдунья не подумала, что я собрался напасть на неё. Показав ей клинок, я сделал длинный надрез на левой ладони.

— Клянусь именами всех Химмелингов и призываю Всеотца в свидетели, что намерения мои чисты и вредить Скегги Альрикссону я не собираюсь. — Несколько капель крови упали на гальку, и я поднял глаза на Гуллу. — Довольна?

— Теперь да. Нарушишь — сгниёшь заживо.

— У меня и без того неплохие шансы так сдохнуть, если не промою раны, — отрезал я.

Гулла всё ещё взирала на меня с недоверием, но всё же поуспокоилась. Я медленно поднялся на ноги.

— Ну что, теперь можно мне наконец-то дойти до бани?

— Думаю да... Наверное. — Внезапно она вскинула копьё, крутанула в пальцах и снова направила мне в грудь. — Только сперва хочу понять, кто из нас сильнее.

Вот же помешавшаяся на силе и власти баба! Неуёмная гордыня этой красотки начинала меня раздражать. Могли же стать друзьями, но нет же, надо обязательно свести всё к поединку и вопросу, кто окажется сильнее.

— А если проиграешь, что станешь делать? — улыбнулся я, подхватив топор.

— Не проиграю.

Моя улыбка стала ещё шире.

— Ой ли?

— Раз так уверен в себе, загадывай желание, начертатель. Если проиграю, сделаю то, что скажешь. За слова нужно отвечать, но ты будешь вправе с меня требовать.

— Хорошо, — кивнул я. — Если проиграешь, всю луну будешь прислуживать мне за столом.

— Как рабыня?

— Как служанка. Станешь помогать мне с травами и инструментами. Будешь наливать пиво и носить еду.

— И всё? — изумилась Гулла.

— А чего ты хотела? Думаешь, раз уродилась красавицей, но я стану думать лишь о том, что у тебя между ног?

— Да.

— Ну извини, что разочаровал.

— Странный ты, начертатель.

Я не был странным. Я был уставшим, раненым, грязным, вонючим и до смерти голодным. Мне хотелось отскрести от себя кровь, грязь и боль, что были со мной ещё с Маннстунна. Я мечтал о куске ароматного хлеба, мясной похлёбке и кружке пива с солёной рыбкой. Мне нужно было поспать — как следует выспаться в тишине и покое, на ровной земле, без качки, даже если пришлось бы мёрзнуть под звёздами.

И эта красавица Гулла была единственным препятствием на пути ко всем этим долгожданным благам. Кажется, воинствующая колдунья слабо понимала, что я считал её всего лишь досадной помехой, но разъяснять я ей ничего не стал — не приведи боги, оскорбится ещё сильнее. Ну и нрав у этой бабы. И как Скегги терпит?

— Давай, — я указал на наконечник копья. — Покажи, что умеешь.

Хвала Вигдис, да будет она счастлива с богами, что худо-бедно научила меня сражаться с копьеносцами. Правда, мой топор едва ли подходил для такого боя. Древко хоть и было удлинённым — я мог ухватить его обеими руками — но недостаточно. Моё оружие было рассчитано на битву со щитом, но щита у меня, конечно же, не было. С другой стороны, левая рука работала плохо, и я сомневался, что смог бы удержать оборону.