— Если мы не станем дожидаться прибытия кораблей и уйдём в Омрик с половиной хирда и людьми ярла Эовила, какое будущее ждёт нас? — Спросил я и запустил руку в мешок с рунами.

Выпали три. Бран — символ обмана, Гульг — знак воинской ярости, и перевёрнутая Хевн — руна возмездия, что не осуществится. Скегги напряжённо уставился на знаки.

— Что видишь, Хинрик? — хрипло спросил он. — Вроде же не очень хорошие выпали?

Я кивнул, пытаясь сопоставить друг с другом великое множество значений. Не складывалось. Я не видел чёткого будущего. Знал, что мы попытаемся обмануть мерглумцев — и это вызовет ярость. Битва будет нечестной, неподготовленной. И принесёт за собой попытку отомстить. Возможно, нам удастся хитростью взять Омрик — но в покое нас не оставят. Мерглумцы вернутся. Однако мы, видимо, сможем дать им отпор.

Озвучив брату догадки, я снова залез пальцами в мешочек.

— Нужно больше рун.

Я выудил перевёрнутую Когг. Болезнь или раны. Ничего удивительного — все же мы собирались биться, а не плясать на лугу.

— Нужно остерегаться болезней. Стоит выспросить у Гуллы, не приготовили ли нам неприятных подарков.

Скегги кивнул.

— Хорошо. Да и сами будем поосторожнее.

Я вернул все руны в мешок, тщательно перемешал и задал второй вопрос.

— Если мы останемся в Скелгате дожидаться воссоединения войска, то что нас ждёт. Наверняка мы пропустим праздник и не сможем воспользоваться слабостью мерглумцев, какое будущее суждено нашему делу?

На этот раз выпали Ав — знак моря, Йирд — руна защиты, грома и мастеровых — и снова Хевн, но на этот раз прямая.

— Корабли придут, — проговорил я, изучая знаки. — Мы воссоединимся удачно и доберёмся до Омрика. Наше положение будет прочнее, и наше войско станет сильно. Скорее всего, мы возьмём Омрик — не знаю, хитростью или прямым боем, но я думаю, что получится. Однако в этом случае почему-то мерглумцам удастся отомстить.

Скегги нахмурился.

— Очень странно.

— Согласен. Но руны показывают именно так.

На всякий случай я выложил четвёртую. Выпала руна Якт — знак бога охоты. Но Якт покровительствовал не только охотникам, но и разведчикам, тайным посланникам и шпионам — и всем, кто добивался цели скрытно. Если Брани любил рисковых обманщиков, то Якт предпочитал благословлять осторожных. Кажется, я начал догадываться, в чём было дело.

— Если отправимся малым войском, нас не заметят, и нам удастся схитрить, — пояснил я вконец переставшему что-либо понимать Скегги. — Мы застанем Омрик врасплох и сможем перебить тех, кто сможет впоследствии нам навредить. Но придётся внимательно следить, чтобы никто не ушёл. А вот если решим идти большим хирдом, то пропустим удачу. Омрикцы успеют позвать помощь, и она прибудет. Возможно, к нам зашлют разведчиков, и они сильно нам навредят. Тогда мы обречены на неудачу.

Скегги бессильно повалился на песок у костра.

— Никогда прежде не встречал столь странного предсказания, — пробормотал он, глядя на огонь. — Всё на этом Эглинойре какое-то неправильное, словно наизнанку вывернутое.

— Да, похоже на то, — ответил я и вернул руны в мешок. — Не нравится мне это предсказание. Словно боги подталкивают нас устроить резню в Омрике.

Брат задумчиво кивнул.

— Я не хочу бессмысленных убийств и жестокости. Понимаю, что придётся проливать кровь — на войне без этого никуда. Но, Хинрик, не поднимется у меня рука вырезать весь город. Иначе чем я буду отличаться от тех мерглумцев, кто жёг Сандвен и деревни. — Он обречённо вздохнул. — Но и пускать свой хирд на мясо тоже не согласен. Выбор очевиден, но, видят боги, я не хочу выбирать путь жестокости.

Брат умолк, и лишь шелест сухого тростника да треск поленьев нарушали тишину. Остальные костры погасили, и луна сменила положение на небе — стояла поздня ночь. Я прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Даже перед сомкнутыми веками плясали яркие всполохи огня.

Что мне говорил Эгиль о трёх выборах, которые мне суждено сделать? Я не знал, станет ли этот выбор ошибкой, буду ли я о нём жалеть или предам самого себя, но я должен был взять на себя ответственность. Не как начертатель, не как Химмелинг, но как брат Скегги Альрикссона. Если хочет править Эглинойром, он должен остаться незапятнаным.

— Тебе не придётся выбирать жестокость, Скегги, — тихо проговорил я. — Если дойдёт до нечестных битв, хитростей и лишней крови, приказы буду отдавать я. Объявляй людям, что мы выходим, как только вернутся разведчики из Оствуда. Если хотим остаться на Эглинойре и совершить задуманное, то должны успеть в Омрик к празднику и захлопнуть ловушку для мерглумцев. К слову о хитростях. Не сочти меня безумцем, но появилась недавно у меня одна мысль...

Узнав о плане запустить свиней в подкоп, Скегги пожелал увидеть вдохновившие меня фрески. Следующим утром, едва взошло солнце, я потащил сонного брата в чертог ярла и показал рисунки, что рассказывали о деяниях веаллов. Скегги восхитился смекалкой древнего народа и уже за завтраком вынес решение.

— Всё ещё считаю твой план безумным, Хинрик, — сказал он, доев хлеб и сыр, что подали на завтрак. Грудастая красотка поставила перед нами кувшин с разбавленным мёдом и отошла, соблазнительно покачивая бёдрами. Скегги встретился с ней взглядом, и девица ему подмигнула. — Кто это? Странно, что я раньше не замечал здесь такую прелестницу...

— К делу, брат, — потребовал я и шикнул на девушку. — Позже, красавица. Мы заняты.

Дева фыркнула, но перечить мне не посмела. Лишь внимательно оглядела мой плащ и удалилась.

Скегги проморгался, явно изгоняя из головы представления того, что было скрыто под платьем красавицы, и уставился на меня.

— Так о чём я? Словом, безумная мысль. — Брат осклабился. — Но порой именно безумцы приводят хирды к победе. Руны обещали успех, если будем действовать обманом. Значит, так тому и быть. Нужно копать — будем копать и жечь свиней.

Я слабо улыбнулся.

— Я благодарен тебе за доверие, брат. И всё же сам сомневаюсь в успехе. Что если Омрик стоит на каменистой почве, которую ни одна кирка не возьмёт? Вдруг нас заметят до завершения работ? Мой план пестрит дырами, Скегги. Поэтому я бы не ставил всё на свиней. Даже если я принесу ценные жертвы богам и попрошу удачи, они могут не ответить. Лучше рассчитывать только на себя. В сагах поётся о многих случаях, когда опытным вождям не помогали ни жертвы, ни хитрость, ни топоры.

— Согласен. — Брат налил себе мёда и вопросительно уставился на меня. Я покачал головой. По утрам предпочитал пить воду или слабый эль. Даже разбавленный мёд немного путал мысли. — Поэтому уже сегодня нужно готовиться к выходу. Чтобы сразу по возвращении разведчиков выступить в Оствуд.

Скегги не успел и наполовину опустошить кружку, когда в зал ворвался Йирдман. Щёки раскраснелись от бега, дыхание сорвалось, светлые волосы прилипли к мокрому от пота лбу.

— Дагмер вернулся! И не один, — возвестил хускарл и махнул рукой в сторону улицы. — Ждёт вас у чертога ярла.

— Хвала Всеотцу! — выдохнул Скегги.

Позабыв о еде, мы с братом одновременно выскочили из-за стола. Прислуживавшая нам красотка нахмурилась и, кажется, даже прошипела какое-то ругательство, заметив, что мы недостаточно почтительно обошлись с трапезой. Я увидел, как она в сердцах вылила остатки мёда на улицу. И чего так взбеленилась? Впрочем, сейчас было не до неё.

Дагмер и правда дожидался нас перед входом в каменный чертог. Парня явно измотала дорога, но я отметил, что он уверенно шёл на поправку. Бывало, когда слишком резко поворачивался, то морщился о боли, но уже мог сражаться. Сына ярла окружили трое разведчиков — их лошадей уже увели на отдых, а сами путники переводили дух и насыщались водой.

Увидев нас со Скегги, Дагмер с присущей ему сдержанностью коротко кивнул в знак приветствия.

— Здравствуй, друг! Какие вести? — спросил брат, поравнявшись с ним.

— Неплохо. Чужаков нет. Мерглумцы не любят Оствуд. Это древний лес, и они считают его опасным. Верят, что в нём до сих пор живут озлобленные духи. Может и так, но нам это на руку. Да и мы укрепляем их веру. Многие оттуда не возвращаются, поэтому среди местных есть поверье, что ходить с оружием туда нельзя.