— Иди сюда, Полина, — услышала вдруг я.
Это опять была она, кошка, Эсперанца. Она сидела за дальним столиком одна и тоже пила чай. Я подошла. Она кивнула на стул рядом с собой. Я присела и стала смотреть в чашку.
— Что, — спросила она. — Плохо тебе?
— Заметно? — ощетинилась я.
— Ещё как! — усмехнулась она.
Она ещё и издевалась. Во мне поднялась волна протеста.
— Ну, вот зачем он вам? — спросила я. — Зачем?
Она усмехнулась и что-то сказала. Но я не слышала её, меня несло.
— Вы такая красавица. Вам только взглянуть, и они все ваши, эти там внизу. А он мальчик…
Кошка приподняла бровь.
— Ну, для вас, — пролепетала я.
Кошка прикрыла глаза.
— Когда-то давно, — сказала она, — я пренебрегла таким вот мальчиком, потому что мне очень сильно надоела нищета. И расплатилась за это теперь. Не упрекай меня, Полина. Я отдала его тебе. Слышишь? — она в упор глянула на меня зелёными своими русалочьими глазами. — Ещё в тот день!
Я растерялась. А почему тогда… А зачем… Она прочитала все мои невысказанные вопросы.
— Он приполз сегодня утром. Он валялся в ногах. Он обещал всё, что я пожелаю. В обмен на приглашение сюда. Он был просто раздавлен. Я сжалилась. Уж извини.
С этими словами кошка поднялась и пошла вниз, с каждым шагом всё более распрямляя спину и поднимая подбородок. А я зажала в руках злосчастную чашку и кипела от ярости.
Ну и почему тогда? Где он?! Мне очень сильно захотелось спуститься вниз, найти его и вытряхнуть из него душу. Но я вспомнила, что там меня сразу начнут хватать потными руками, мять и кружить. И затаилась на своём стуле, тупо страдая и не зная, что делать. В таком положении меня и нашёл Виктор.
— Полина! — воскликнул он. — Я тебя потерял! Пошли!
Я вспомнила: слюни! И замотала головой. Тогда он плюхнулся рядом и, конечно же, изготовился целоваться. Чёрт! Я ощетинилась всеми локтями и коленками. А Виктор засмеялся и помахал ладонями, как бы говоря: «Не буду! Не буду!»
— Мне тебя жалко, — сказал он. — Такая весёлая ночь, а ты тут сидишь одна.
Я не ответила. Мне саму себя стало до смерти жалко.
— Пойдём вниз, — позвал Виктор. — Там уже половина народу разбрелась кто куда. Там хорошо.
Я вздохнула и поднялась. Виктор взял меня за руку. И именно этот момент он выбрал, чтобы появиться из какой-то засады, как чёртик из табакерки. Я застыла как столб.
— Ну, иди! — язвительно сказал он. — Что ж ты не идёшь?
Я в ярости уставилась на него, потому что теперь точно знала, что всё это время он прятался где-то рядом, наблюдал за мной и потирал свои гадские лапки.
— Что? — продолжал Серёжка. — Девочке захотелось музыки и цветов?
Он сделал дли-инную паузу между «захотелось» и всеми другими словами. Мерзкий комедиант!
— Эй ты! — сказал Виктор.
— Уйди! — перебил его Серёжка и снова вызверился на меня. — Как быстро ты утешилась, а?! Диос, её незаслуженно оскорбили! Незаслуженно!
Меня наконец-то прорвало.
— А чем это я заслужила?! — взорвалась я.
— Полина, — Виктор попытался положить руку мне на плечо.
— Уйди! — на этот раз мы заорали вместе.
— А конечно нет? — язвительно продолжил Серёжка. — Это твоё благородство ради какого-то, — он снова ввернул испанское словцо, которое я не разобрала, — потом эти танцы твои! Акробатка эступида! Этот миелофонщик! Что я должен был думать?! А что делать?!
— Да нечем тебе думать! — завопила я в ответ. — У тебя одна единственная извилина! И та в позвоночнике!
Виктор засмеялся.
— Иди отсюда! — процедил ему Серёжка.
Очень тихо и не по-хорошему. Виктор послушно попятился в сторону лестницы, не сводя с нас глаз.
— Зато тебя всё время тошнит твоими мозгами! Наверное, слишком много! Думать не получается! Чего ты попёрлась домой с этим Евгеном?! Тебе мало от него доставалось?!
— А с кем я должна была идти?! — рассвирепела я. — Кто весь вечер сидел с чванной мордой и смотрел на меня как на пустое место?!
— Да ты меня своими прыжками пришибла, эступида!!!
— Да сам ты это слово!!!
— А ты пута!
— Что-о?! — взревела я. — Ты опять?!
— А кто?! — рявкнул он. — Я бегаю, ищу билеты, унижаюсь, черт возьми, как последний! Приезжаю и вижу тебя с очередным кабальеро, такую развесёлую, румяную… Пута!
— Перестань! — завопила я. — Обзываться по-испански!
— Сейчас вообще убью!!! — заорал он в ответ.
Я поперхнулась на полуслове и уставилась на него. Он был сейчас какой-то чёрный от ярости. Да и сама я, похоже, выглядела не лучше. Мы стояли друг против друга, как непримиримые враги и сверлили друг друга взглядами. Тишина уже начала давить на уши. И вдруг сверху прозвучал нечеловеческий голос с наставительной интонацией.
— Тарам-пам-пам! — сказал он.
Мы вздрогнули одновременно, а потом так же одновременно задрали головы. Прямо над нами висела клетка. А в ней был попугай, большенный, белый, с мощным хохлом на макушке. Он переступил мохнатыми лапами, подёргал головой и отрекомендовался:
— Кеша! Мальчик! Серебряный попугайчик!
Мы с Серёжкой снова посмотрели друг на друга и начали медленно надуваться. Я не выдержала первой. Мы хохотали минут десять, смолкали, смотрели друг на друга и начинали снова. Потом Серёжка притянул меня к себе, и мы просто долго так стояли, прижимаясь друг к другу, с упоением принимая близость. Он был такой родной в этот момент, такой любимый, со всеми своими родинками и морщинками возле губ. Я осторожно протянула руку и провела пальцем по его губам. Он сморщился и сказал:
— Щекотно…
— Да поцелуй ты уже её! — услышали мы и повернули головы.
За чайными столиками было полно народу. Они пили чай и смотрели на нас. Серёжка схватил меня за руку и потащил прочь.
— Куэрида, — спросил он. — Ты простила меня?
— А ты? — откликнулась я.
Он притиснул вдруг меня к стене и впился в губы. Я радостно рванулась навстречу и стала плавиться в его руках, в его таких твёрдых несуетливых ладонях. Потом я услышала, как он вставляет ключ в замочную скважину. В комнату он затащил меня, не прерывая поцелуя, захлопнув дверь ногой и швырнув ключ на что-то стеклянное. Наверное, целую вечность мы целовались прямо там, у входной двери. Сергей притискивал меня к себе, удерживая одной рукой за плечи, а другой за талию. Мне наконец-то было по-настоящему хорошо. Потом где-то зазвонил мобильник. Серёжка выругался и подхватил меня на руки. Он положил меня на кровать и небрежно цапнул вспыхивающий зелёным экраном и вякающий телефон.
— Н-ну? — злобно спросил он, некоторое время просто слушал, потом как-то зашипел и сказал. — Идите на фиг!
Он сел на кровать, выключил телефон совсем и закинул его на стол. Несколько секунд сидел, глядя прямо перед собой, сжимая и разжимая кулаки, а потом упал рядом и снова потянулся ко мне руками.
— Кто это был? — тихо спросила я. — Кошка?
— Папенька твой, — буркнул Сергей. — Спрашивал, где ты.
Он некоторое время неистово целовал меня, лицо, обнажённые плечи, шею, потом раздражённо спросил:
— Где это платье расстёгивается? — и добавил. — Я его сейчас порву ко всем чертям!…
— Ты светишься, куэрида, — сказал вдруг Серёжка.
Я посмотрела на себя. В комнате уже было не темно. Зимний рассвет догнал нас, а снег за окнами сделал его ясным. В странном рассеянном свете моя кожа и в самом деле сияла металлическим отблеском, мягко, но заметно.
— Господи, — пробормотал Серёжка. — Как же так случилось, что ты стала моя, куэрида? Ты ведь и правда моя?
Я кивнула и вдруг испугалась.
— А если сейчас придёт кошка?
— Какая кошка? — не понял он.
— Эсперанца! — процедила я.
— А, — он вяло отмахнулся своей точёной кистью. — Её комната в другом месте…
Он запихнул руку куда-то под кровать и выволок оттуда бутылку шампанского.
— Предлагаю поддержать силы, — пробормотал Сергей. — Полька, вида миа, там на столе есть бокалы…
Я глянула и сказала:
