После окончания войны и подписания мира пара вернулась назад в Париж, где Айседора решила возродить свою школу. Ее дом в Бельвю заметно обветшал за четыре года: сначала в нем размещался военный госпиталь, а потом учебный центр подготовки американских солдат. Несколько недель она тщетно пыталась найти деньги, чтобы восстановить дом, а потом Руммель убедил ее, что умнее будет продать его французскому правительству. Если бы она получила за этот дом его настоящую цену и вложила бы деньги в ценные бумаги, отмечает Аллан Росс Макдуголл, она могла бы всю оставшуюся жизнь жить на проценты8.
Но Айседора на деньги, вырученные от продажи, купила дом на рю де ла Помп в Пасси, фешенебельном районе Парижа. В этом доме был и небольшой зал, известный ранее под названием Зал Бетховена, который Айседора решила приспособить под репетиции и выступления, свои собственные и своей школы.
Завершив эти дела, Айседора, Руммель и Кристина Далье отправились на месячные гастроли в Северную Африку9. 29 октября 1919 года Руммель из Бискры прислал открытку поэту Фернану Дивуару:
«Наконец много солнца — у нас здесь прекрасный шанс открыть школу — много учениц-негритянок, правительство дает большие субсидии и участок для строительства. Айседора полна энтузиазма. Видит будущее танца в Африке. С приветом, Уолтер Руммель»10.
К этому Кристина добавила:
«Наблюдается прелестное оживление среди «местных ласточек».
Кр. Далье».
На открытке есть и подпись Айседоры.
Почему весь этот план так и не был осуществлен, осталось неизвестным. В конце 1919 года они вернулись во Францию через Италию11, и Айседора принялась составлять планы на будущий год.
В марте и апреле 1920 года танцовщица вместе с дирижером Джорджем Рабани дала серию выступлений под оркестр в «Трокадеро». В первой половине июня она выступила с новой серией концертов, в которой Уолтер Руммель выступал в качестве ее аккомпаниатора в шопеновской программе, а оркестр под руководством Рабани сопровождал ее программу, сделанную на симфонической музыке. В отпечатанной программке12 этих концертов Айседора с ностальгической гордостью говорит о своих шестерых старших ученицах, «которые были лишены ее забот из-за тягот войны», а потом с успехом выступали в Америке. Теперь же, мечтая восстановить свою школу, Айседора просила их вернуться, и, хотя им пришлось пожертвовать выгодным американским контрактом, они, сознавая свой долг перед ней, немедленно поспешили на зов13.
Айседора решила отправиться с ними и Руммелем в Грецию. Фотограф Эдвард Штайхен, мечтавший сфотографировать всю группу на фоне колонн Пантеона, поехал с ними. Его камере было суждено запечатлеть не только эгейский праздник, она даст ключ к пониманию того, что случилось тем злосчастным летом.
В Афинах Элефтериос Венизелос, греческий дипломат и друг Айседоры, субсидировавший их визит, отдал в их распоряжение зал. Здесь Айседора и ее ученицы репетировали каждое утро.
«Каждый день мы отправлялись к Акрополю, и я, вспоминая свой первый визит сюда14, с умилением наблюдала за моими ученицами, которые в своих юных движениях выражали, по крайней мере, часть той мечты, которая владела мною шестнадцать лет назад… Мы увидели Копанос, совершенно разрушенный и населенный пастухами и их стадами горных козлов, но, не смущаясь, я решила расчистить участок и построить дом заново… Мусор, скопившийся за долгие годы, был убран, и молодой архитектор взял на себя задачу вставить двери, окна и сделать крышу… Здесь каждый день… когда солнце садилось за Акрополь, отбрасывая мягкие жемчужные и золотые лучи в море, мой Архангел играл для нас потрясающую, вдохновенную музыку…»
Сон стал явью, как часто бывает в жизни, когда видения сбываются, но с непредсказуемым результатом. Фотографии Штайхена, очень четкие на ярком средиземноморском солнце, предсказывают то, что случилось потом. Мы видим шестерых девушек, вернувшихся из турне по Америке, «молодых, прелестных, удачливых», каждая из которых чем-то напоминает молодую Айседору, и их учительницу, измученную заботами, почтенную женщину, чей пытливый дух скрывается в слишком, слишком массивном теле. Ей сорок три, она на десять лет старше Руммеля, а выглядит старше вдвое. Приученный самой танцовщицей к определенному типу красоты, неудивительно, что Руммель нашел его в Анне, одной из шести учениц.
Ситуация стала невыносимой для всех троих. Каждый был связан с двумя другими работой, общей целью и глубокой симпатией. Влюбленные собирались уехать. Айседора, мучимая ревностью, все же не хотела терять своего аккомпаниатора и соратника, которого все еще любила, а также не могла прогнать свою ученицу, для которой школа была домом с самого раннего детства. Кроме того, Айседора, символ свободы, не могла и препятствовать их любви. Но все же препятствовала. Она сама была напугана силой и неистовством своих чувств. В отчаянье она забрела в ортодоксальную церковь, где вид страдающего Христа произвел на нее неизгладимое впечатление. Она стала искать забвение в работе, учить своих девочек «Красоте, Спокойствию, Философии и Гармонии», в то время как сама «невыразимо… терзалась от боли». Единственным выходом для нее стали «пьянящие вина Греции, которые вызывали у нее буйное веселье и помогали ей забыть о страданиях»15.
Их болезненное пребывание в Греции закончилось со смертью молодого короля и последующим падением Венизелоса, пригласившего их в Афины. В своих мемуарах Айседора пишет, что Руммель и Анна покинули их группу после возвращения в Париж, но в жизни редко все случается так гладко, как в книгах.
А дело было в том, что Руммель, Анна и Айседора, каждый со своей стороны, предпринимали отчаянные усилия, чтобы избежать раскола школы. Однажды, тронутая красотой, с которой Анна исполняла «Поход за Чашей Грааля», Айседора сказала ей, что, кроме этого шедевра, между ними в исполнительском мастерстве разницы практически нет16. И снова Айседора страдала от ревности, и присутствие влюбленной пары или ее отсутствие были одинаково болезненны для нее.
В первой половине января 1921 года Айседора и Руммель вместе выступали в Голландии, а на следующей неделе Айседора и ее четыре ученицы, включая Анну, танцевали в театре на Елисейских полях в Париже. Газета «Либерте» (от 27 января) писала об исполнении Айседорой Изольды: «Она была слишком печальна и находилась в прострации, что не позволило ей передать восторг и экзальтацию, заложенные в музыке». Это говорит нам о внутреннем состоянии Айседоры и дает основание считать, что ее окончательный разрыв с Руммелем приходится именно на этот период. Это подтверждается письмом Руммеля, присланным им из Монте-Карло 21 февраля. В нем он пишет, что не видел Айседору несколько недель, уехав из-за ее состояния и отказа видеться с ним. В то же время он выражает свою заботу о ее молодой ученице, которую совсем не хотел разлучать с ее работой и Айседорой. Его ответственность перед обеими женщинами очевидна, как очевидна и его преданность им. Он пишет, что попытается наладить свою жизнь вдалеке от Франции, и все «из-за Дункан». Завершает он свое письмо тем, что умоляет Айседору не отчаиваться. «Великие, которые рядом с вами, всегда с вами останутся, не забывайте об этом… Есть еще одно слово «внутри». Дионисий ушел, и внутри вас его заменил Христос, который восстанавливает разрушенный храм». Похоже, что это выражение сострадания поначалу было принято Айседорой за ханжеское лицемерие, потому что она небрежно написала на листочке, позже обнаруженном в ее бумагах: «Дионисий — вчера, Христос — сегодня, послезавтра Бахус — и конец!»17 Но, перечитав письмо, она все же увидела в нем страдания и искренность его автора, успокоилась и помирилась с ним, так как мы читаем, что 2 мая 1921 года18 Айседора и Руммель дали совместный шопеновский концерт в театре «Дю Парк» в Брюсселе, который стал одним из самых успешных в их совместной деятельности. Незадолго до этого Айседора и Руммель вместе выступили в Лондоне19, где их так хорошо принимали, что они вернулись туда и выступали там предположительно до 29 мая20.
