В дороге у Гейджа случились непродолжительные судороги, потом он стал говорить более внятно и не очень жаловался на боль. Оказавшись перед кабинетом доктора Харлоу, он попытался идти без посторонней помощи. Увидев его, врач закрыл рот руками. Тогда Финеас сказал ему с напускным, вероятно, спокойствием: «Полагаю, вам придется сегодня поработать».

История Финеаса Гейджа хорошо известна неврологам всего мира и даже широкой публике, поскольку она позволила выявить функции лобной доли, которая отвечает ни много ни мало за настроение, мораль, эмпатию, социализацию.

Финеас Гейдж выздоровел; его не разбил паралич, и в целом все обошлось без серьезных последствий, если не считать потери правого глаза. Кости черепа и лица срослись, но, разумеется, сразу бросались в глаза шрамы. Это был человек крепкого здоровья. Однако в жизни его собственной и близких очень многое изменилось. И эти изменения не входили в компетенцию медицины.

Этот отзывчивый, спокойный, ровный, честный и доброжелательный человек стал капризным, агрессивным, непорядочным, неуравновешенным, грубым и лживым. Он неоднократно менял место проживания и ремесло: был конюхом, кучером дилижанса, фермером, разводил лошадей благодаря выплатам, которые получил после несчастного случая. Он даже принимал участие в бродячих выступлениях, держа свой металлический лом, подобно скипетру. Образцовый и рассудительный строитель на железной дороге превратился в ярмарочного шута.

После десяти лет скитаний, связанных с работой и тяжелым нравом, он окончательно вернулся к родственникам в Сан-Франциско, где и умер в возрасте 36 лет от мощного приступа эпилепсии. Лом в конце концов победил. Медицина же обнаружила нарушения поведения, вызванные поражением лобных долей мозга, а также узнала роль одноименной доли, которая не первостепенна для выживания, но необходима для жизни в обществе.

Финеас Гейдж, нулевой пациент в области нейрофизиологии настроения… Железный лом разрушил эмоциональную составляющую личности.

Мы никогда не узнаем, кто был нулевым пациентом истерического невроза. Инициатором этой болезни мог оказаться змей, после уговоров которого Ева дала запретный плод Адаму. Нагота представляла тогда угрозу, а гендерное различие – постоянную опасность. Истерия по земному раю была присуща обоим полам, и ношение одежды стало ее первым симптомом.

Во времена египетских фараонов истерия обрела гендерную принадлежность: она приписывалась женщинам, тогда как мужчины имели исключительное право заниматься медициной. Болезни, при которых тело вело себя непонятным образом, могли поражать только женщин. Нестабильные симптомы истерии объяснялись блужданиями матки по всему телу. Чтобы вернуть ее на место, врачи прописывали введение раскаленного воска во влагалище. Результаты такого лечения неизвестны; можно только предположить, что боль меняла психику женщин.

Позже идеальным методом лечения стало изгнание бесов, когда, согласно диагнозу, пациент был якобы одержим дьяволом. Речь по-прежнему шла о женском теле, поскольку врачи, все мужского пола, были также и священниками; следовательно, демон не мог в них вселиться или по крайней мере не столь явно – как подобает служителям церкви.

Намного позже, когда симптомы истерии были обнаружены у ученых мужей – мужского пола, – влагалище и бесы были признаны невиновными. Тогда центром болезни стал считаться мозг; было бы неприлично обвинять простату или яички.

Прежде чем истерия превратилась в предмет изучения медицинской психиатрии, в ней долгое время существовало четкое половое деление: врачи-мужчины и пациенты-женщины. История современной истерии началась с двух или трех десятилетий романтизированного медикаментозного лечения. Самые яркие страницы этой половой клинической мелодрамы были написаны в 1870–1890-е годы тремя невероятно чувственными женщинами, которые любезно согласились принять участие в чисто научных опытах. В подлинности каждой из этих историй остаются сомнения, ведь рассказчиками были неврологи или психиатры-мужчины, для которых гендерное различие служило препятствием для их профессиональных действий. Как бы там ни было, каждая из трех женщин может претендовать на статус нулевой пациентки современной медицинской истерии.

На Луизу Августину Глез сыпались сплошные несчастья. Ее отдали деревенской кормилице сразу после рождения, и она сумела выжить, в отличие от трех своих братьев и сестер и других детей, чьи родители были не в состоянии платить опытным кормилицам.

Родителям, бывшими слугами в буржуазной семье, было некогда заниматься дочерью, и ее детство прошло в религиозном приюте. Там она постепенно изучила свое тело в компании приятельниц, вместе с которыми они ласкали друг друга, хотя потом их наказывали. В выходные дни и во время поездок в Париж вечно занятые родители оставляли ее на попечение старшего брата Антуана, которого мать прижила со своим хозяином, господином С. Созревший раньше времени Антуан тихонько расшифровал тайны соития взрослых и шумно этим гордился.

Августине – все называли ее вторым именем – было 13 лет, когда ее мать решила, что дочери пора работать. Отдавать замуж девочку со строптивым характером и не до конца оформившимся телом было еще слишком рано. Нужно было пристроить ее иначе. После зловещих переговоров в интимной обстановке со своим хозяином – насильником и любовником – матери удалось добиться от него обещания, что он возьмет ее в услужение. Работа прислугой часто была уделом нескольких поколений одной семьи, еще более прочным, чем крепостная зависимость. Мать не могла не знать, что и над ее дочерью надругаются – это было следствием религиозных предписаний и запретов, которые определяли жизнь в буржуазных семьях. Тем не менее обещание хорошего места со столом и кровом требовало пойти на некоторые жертвы. Господь прощает содержательниц публичных домов, только если они бедны, и прощает насильников, только если они миряне.

Господин С. – под таким скромным именем он остался в истории – не без труда пытался соблазнить Августину. Девчонка оказалась неуравновешенной и странно строптивой. Она принимала соблазнительные позы, которые демонстрировали ее согласие, и делала жесты отчаяния – эти проявления выходили за рамки дозволенного при ее положении. Он был вынужден прибегнуть к ухищренным способам, которых даже не мог вообразить. В конце концов ему удалось склонить ее к интиму, угрожая бритвой. Подобное обычно не было принято в благопристойных католических семьях. На следующий день Августину одолели головные боли и рвота – эта неблагодарная девчонка понятия не имела о приличиях. Симптомы были настолько явными, что пришлось пригласить семейного врача. После этого Августина замкнулась, погрузившись в молчание и изредка бросая полные обвинений взгляды. Врач не стал ее осматривать. Да и к чему? Ведь всем прекрасно известно, что боли в животе у юных девушек – это признак начала месячных. Господин С., его жена и мать Августины были удовлетворены успокаивающим вердиктом, этим общим диагнозом, достоинство которого в том, что он позволяет не вдаваться в подробности.

Очень некстати несколько дней спустя симптомы Августины возобновились странными приступами судорог. Господину С. не оставалось ничего другого, как дать ей расчет: обстановка становилась тягостной, и он опасался рокового разоблачения, которое могло угрожать гармонии его брака.

Во время второго приступа судорог в диагнозе врача, которого снова вызвали родители, сомневаться не приходилось – истерия. Постепенно симптомы стали быстро сменять друг друга: тремор и беспорядочные движения, потеря чувствительности правой части тела, мышечные сокращения и паралич правой ноги. Единственным решением была госпитализация. Когда в 1875 году Луиза Августина Глез была помещена в больницу Сальпетриер, ей было всего 14 лет.

У Августины не было ни родителей, достойных так называться, ни защитников, ни друзей, которым можно довериться. Единственным союзником было ее собственное тело – только оно могло свободно выражать себя. Именно здесь, в больнице, оно проявит себя в полной мере…