Я не верила в это. На мельнице я была уже дважды. И оба раза самое ужасное, что происходило со мной, это уработаться в смерть.

Мастер мельник был и строг, и добр к своим ребятам, у него всегда были сытные обеды, и давал хорошие советы. Мне нравился рев жерновов, нравилось смотреть, как зерна превращаются в муку. Напарник мой — второй подмастерье мельника — тоже был славным малым. А то, что народ боялся ходить на мельницу, я уже давно списала на средневековые суеверия, и не видела в «доме пособника Темного Тира» ничего дурного. Однако этим утром многое изменилось.

Уже бывав на мельнице, я знала порядок работы, и сейчас как раз было самое жаркое время. Пик работы. Весь воздух был бел от муки. Она забивалась в легкие, так, что даже просто дышать было тяжело. А мне приходилось еще и носить тяжелые мешки муки. К тому же, глаза мои плохо видели путь сквозь белую мучную завесу. Поэтому, я остановилась передохнуть. Поставила свой мешок на пол. И тут, из-за молочной пелены частиц муки, стала появляться фигура. Высокая стройная девушка, в синем платье. Лик ее был бледен, губы — белы. Прекрасное лицо носило печать глубокой печали. Она буквально плыла мне на встречу, и на секунду мне показалось будто я вижу призрак замка Сэн-Тубр. Но девушка подошла ближе, и я поняла, что это ни кто иная, как Лэди Астель Кусс. Я узнала ее, едва белый мучной туман рассеялся. На ней было обычное серое платье, а вовсе не один из прекрасных нарядов, что фрейлины одевают на ужин в главном зале, и волосы были уложены много проще, но это, несомненно, была она.

— Добрый день, Маршал, — кивнула мне Астель, — Вы не видели моего дядю?

Скорее всего, девушка имела в виду хозяина мельницы, и я сказала, что тот сейчас за мельницей, на складе.

Лэди Кусс вежливо улыбнулась мне, и вышла из мельничного цеха.

Я осталась стоять в странном состоянии оцепенения. Нет, меня не удивило то, что Лэди Астель была племянницей мельнику. Я уже говорила — эта мельница была единственной на весь город, мельник был богат, и он вполне мог выдать сестру за менее удачливого дворянина (с хорошим приданным за девушку, разумеется). Да и будь оно иначе, на фоне моих остальных бед, эта загадка меня бы мало волновала. Но сейчас меня тревожило иное. Когда Астель шла в белой пелене муки, я узнала ее. Она была призраком замка Сэн-Тубр.

Не знаю, как я не заметила этого раньше. Странно, насколько ты отказываешь верить в то, что твой мозг считает не возможным. Я знала Астель Кусс, была в ее теле, множество раз видела ее в замке. Но, между тем, я никогда не связывала ее и призрака. Они были разными. Это сложно объяснить. Но Астель была живой. Мимика, глаза, улыбка. А призрак…Каждую мою встречу с ним, каждое соприкосновение, я чувствовала смерть. Холодное, безучастное лицо. Мертвые губы. Пустые глаза. Рот, раскрывающийся в жутком, не человеческом крике. В те моменты когда она неслась на меня, когда ее плазма соприкасалась с моим телом, я не чувствовала жизнь. Призрак был мертв. Астель же была живым человеком. Я не связывала их, потому что не верила в то, что Астель мертва.

Мозг мой старался придумать всяческие отговорки. Сестра — близнец, или то, что призрак копирует образы… Однако, теперь все это казалось не логичным. Еще одна тайна приоткрыла передо мною свою завесу, и сразу же опустила занавес.

Сколько я еще выдержу этот дурацкий замок, с его призраками, ведьмами и убийцами?

Ах, да, я еще забыла про Ларэйн…

Мне еще нужно помочь Ларэйн.

Если я правильно расшифровала ее послание, то Ларэйн держали в доме «сострадания», находящемся при соборе Великого Вальтера.

Сейчас, находясь в теле одной из цыганок, живущих на рыночной площади, я смогла подойти ближе к этому заведению.

Это был мрачный дом. С черными стенами. Обшарпанный и с облупившимися ставнями, каждая из которых была закрыта. Снаружи от дома не исходило ни шороха, но, между тем, я слышала. Стоны, крики, страдания. Дом кричал. Не удивительно, что здесь, в Сэн-Тубр, все обходили его стороной. Я же…мне нужно было внутрь. Я подошла к двери, и постучала.

Средневековые больницы часто называли «домами забвения», или же «богадельнями». Этакими приютами для больных, инвалидов и несчастных, но, на самом деле, это были не более чем склепы, где людей хоронили заживо.

Медицина в те времена была несильно развита, и мало кому могли оказать ту самую, необходимую помощь. А вот обузой больной человек мог стать реальной и поэтому родственники «складывали» своих близких в такие вот дома, чаще всего содержащиеся при церквях и приходах. Там несчастные и доживали свои дни, умирая в одиночестве и мраке. Так же, «постояльцами» домов забвения были одинокие старики и нищие калеки, для которых же не находилось места и приработка на улицах. Такая вот разношерстная компания.

Дверь мне открыли не сразу. Только на мою третью, отчаянно-громкую попытку, растворилось небольшое окошко во входной, и грубый голос (мужской или женский, я не поняла) спросил меня, что мне здесь нужно.

— Я ищу своего отца, — сказала я заранее заготовленный ответ, — Мне сказали, он мог попасть к Вам в заведение. Свинячьи глазки оглядели меня сквозь щелочку, но все же я услышала звук щеколд.

Дверь отварилась, и душный мерзкий запах полностью сдавил мою грудь.

Здесь, в средневековом городе, я привыкла ко многому, но…

Экскременты, кровь, блевота, что-то мертвое, пот и болезнь — смешались в одном душном зловонии, мешая говорить, думать и, тем более, дышать.

— Проходите, — сказала мне очень маленькая и очень толстенькая дама в неопрятном сером платье и фартуке, который, наверное, должен был быть белым, но сейчас его цвета было совсем не различить за тем обилием пятен, наставленных на нем.

Я сняла с плеча шаль цыганки, и зажала ею нос. Помогло не сильно, но все же.

Внутри было темно, лишь узкие полоски дневного света побивались через щели в ставнях.

— Многих больных свет раздражает, — пояснила мне женщина, словно почитав мои мысли, — Пойдемте…

Мы двинулись по длинному каменному мешку, вдоль стен которого сидели, лежали, корчились люди. Кроватей у них не было. Лишь подстилки, словно у собак. Некоторые же были и вовсе прикованы к стене.

Я старалась не смотреть по сторонам. Язвы, гангрены, обрубки вместо рук и ног… Вокруг меня слышались стенания и еле уловимые последние вздохи несчастных людей. Сердце мое заколотилось с бешенной скоростью. Надеюсь, я никогда не попаду сюда… А я ведь думала, что уже видела в Сэн-Тубр самое страшное.

— Видите своего отца? — спросила меня, между тем, «медсестра»?

Я отрицательно покачала головой. Женщина возвела глаза к потолку. Мол она так и думала, но все же повела меня дальше.

Там, в самом дальнем углу, я заметила некоторое оживление.

Человек в темно-фиолетовой мантии, и с лицом, скрытым маской в виде длинноклювой птицы, сидел возле «места» одного из больных, держа того за руку. Видимо, предсмертная исповедь… А исповедующий надел маску, пытаясь защитить хотя бы себя т инфекции…

И я не ошиблась.

Едва человек-птица встал, как больные, лежащие возле, воздели руки к небу. «К Великому Вальтеру» — послышались их голоса. И очень скоро это грубое подобие молитвы повторила и вся «паства». Все, кроме меня и женщины, которая меня сопровождала.

— Еще один, — только и буркнула та себе под нос, и я не смогла понять: сопереживает она или лишь раздражена лишней морокой.

А служитель Великого Вальтера приближался к нам.

Но полпути, он снял свою птичью маску, и я увидела, что это ни кто иной, как глава собора, и, вместе с этим, тюремщик Ларэйн.

Глаза мужчины сомкнулись с моими, и на секунду я подумала, что он узнал меня. Страх парализовал мое тело. Я отвела взгляд, натянула шаль еще больше на лицо, пытаясь полностью скрыться в ней, и не отдавая себе отчета в том, что Цыганка, в теле которой я была, никогда не сидела в темнице этого тюремщика. Но страх делал свое дело. Мне казалось, будто священник вот-вот подойдет ко мне, и, взяв мой подбородок своими тонкими пальцами, спросит меня: