Мотор взревел, Саша переключил скорость.

— Мама знает?

— Узнает. Только она вообще не обращает на него внимания.

Это была правда. Уже несколько лет их мать словно не замечала своего мужа. Целыми днями она читала старые любовные романы, которые покупала в букинистическом магазине. Там работала ее подруга, и она откладывала для матери эти книги. Почтенный адвокатский дом, который в былые времена выглядел почти зажиточным, теперь напоминал оставленное поле боя, где некому было даже собрать трофеи. Саша подавленно молчал.

— Как она выглядит?.. Молодая?

— Ты что, думаешь он влюбился в студентку? Пожилая женщина, маминых лет. А была в спортивном костюме, представь себе. Возможно, они вместе совершают кроссы.

Только теперь Саша усмехнулся. «Запорожец» поехал более уверенно.

— Глупости! Только бы они не затеяли развода.

— Большое дело! — Нора пожала плечами. — Но если они решат разводиться, знай, что я приму сторону отца. Он уже сам себе рубашки стирает, сам гладит. Это разве дело?

— Не дело, конечно, — согласился Саша. — У тебя не отвалились бы руки, если бы это стала делать ты!

Нора виновато замолчала. Брат был прав. Но до отца ли ей было, пока они выясняли отношения с Фитом.

Вскоре они подъехали к гостинице. Саша отправился за чемоданом. Нора осталась в машине. Ей не хотелось выходить — каждый куст словно напоминал ей о вчерашней кошмарной ночи. Когда Саша вернулся, она сидела в глубине машины, сжавшись в комочек, словно маленький злой ежик.

— Это все? — спросил Саша, поднимая поношенный чемодан.

— Естественно, — мрачно ответила она, — я ведь не твоя Цуца.

Когда они тронулись с места, она так же мрачно продолжила:

— Нашли место для гостиницы… Кругом такая грязища, хоть бы убирали время от времени.

— Свинство, — согласился Саша.

Когда Нора впервые проснулась в своей комнатке, ей показалось, что она попала в другую эпоху, давно отшумевшую и преданную забвению. Воздух в этот ранний час был голубым-голубым, сквозь раскрытое окно проникал острый аромат осенних цветов и айвы. И в этот аромат вплетался острый запах перезревшего перца — терпкий и приятный. Было неправдоподобно тихо, только время от времени слышалось едва уловимое кудахтанье.

Нора встала и босиком подошла к окну. Небо порозовело. Сад тонул в цветах, все они имели приглушенные осенние тона. Стояла мертвая тишина, даже воробьи молчали, хотя солнце уже вставало. Нора вернулась к высокой кровати и снова легла. Она почувствовала голод, но здесь она не могла пойти, как дома, к холодильнику и вытащить оттуда кусок арбуза и брынзу.

Вчера она мельком видела хозяина дома. Это был пожилой человек, почти старик, сутулый, с одеревенелыми сухими ногами. Он мрачно посмотрел на нее, и потом она словно перестала существовать для него. Его жена, невысокая, худая женщина, беззвучно послала кому-то проклятье и скрылась в доме. Сейчас Нора вспомнила о них и поняла, что сделала ошибку, поселившись здесь.

— Я стану платить вам по тридцать левов в месяц, — сказала вчера Нора. — Этого достаточно?

— Ты что, с ума сошла? — тихо ахнул Дончо.

Но хозяин даже не ответил ей. Он презрительно сплюнул и тоже скрылся в доме.

— Ты зачем бросаешься деньгами! — сердито сказал Дончо. — Ему не нужны деньги. Все у него есть, у него и расходов-то всех на пять левов в месяц.

— Во мне все перевернулось, когда я увидела его кислую физиономию.

— Деньгами ты его не смягчишь!.. Тридцать левов!.. А ты знаешь, какая у тебя зарплата?

— Нет.

— Когда узнаешь, подскочишь… Уж не решила ли ты, что тебя назначили директором, ты — самая обыкновенная телефонистка.

— Хватит меня отпевать! — рассердилась Нора.

Дончо пошел прочь, бормоча себе под нос: «Тридцать левов… Об этом не может быть и речи, я утрясу этот вопрос…».

Комнатка оказалась совсем голой — кровать и шкаф, только и всего. Но зато светилась от чистоты, хотя уже несколько лет в ней никто не жил. Чистыми, голубоватыми, крахмальными оказались и простыни. Над кроватью висела дешевая иконка — Дева Мария. Ни стола, ни стула, ни зеркала. Не было даже ключа в выкрашенной зеленой краской, изъеденной древесным червем двери.

Когда Нора уходила на работу, откуда-то из-за дома вышел в одних кальсонах хозяин. Увидев ее, он остановился и застыл на месте. Норе стало не по себе — в его глазах сквозила не только ненависть, но и отчаяние. Почему-то она вдруг разозлилась.

— Нельзя ли поставить в мою комнату столик? — спросила она. — В конце-концов, я плачу вам немалые деньги!

Хозяин не проронил ни слова, повернулся к ней спиной и исчез за домом. Нора вышла на улицу вконец расстроенная. Увидев в обед Дончо, она крикнула так, словно была его женой!

— Я не желаю больше оставаться в этом доме!.. Они смотрят на меня так, словно я убила их сына!.. Я не могу, не могу…

— Я ведь предупреждал. Потерпи немного. При первой возможности переселим тебя.

К счастью, Нора больше не видела своего хозяина. Она возвращалась рано, но как только раздавался скрип входной калитки, он мгновенно исчезал. Нора тоже старалась не появляться ни во дворе, ни в коридоре. И все же приходилось выходить во двор за водой. Она никогда раньше не брала воду из колодца, это занятие доставляло ей радость. Колесо поскрипывало, влажная веревка медленно разматывалась, деревянное ведро глухо ударялось о темную воду. Она склонялась над срубом и подолгу вглядывалась в глубину с затаенным чувством волшебства и таинственности… Казалось, что у черной блестящей воды нет дна, что там, внизу, подземный мир. Каждую ночь оттуда выходят злые духи или чудовища — бррр! — не стоит спать с открытым окном.

Вскоре Нора привыкла к одиночеству. Ей даже казалось порой, что это лучше, чем бесконечные разговоры с какой-нибудь болтливой хозяйкой. Нора часами стояла у окна, смотрела на пыльные цветы — до тех пор, пока не стемнеет и над крышами не покажется луна, похожая на надкушенное яблоко. Двор становился темным, в мраке светились лишь желтые хризантемы и ночные бабочки. Нора смотрела из черной рамки окна, как со старинной грустной картины. Но она не испытывала грусти. И ей не приходило в голову оставить этот городок. Она привыкла к работе, к людям, к медленному течению времени. Впервые в жизни она ни от кого не зависела, работала, была свободна. Она больше не думала о Фите, не читала книг, не смотрела кинофильмов. Даже не курила. Наверно, ее ненормальный хозяин упал бы в обморок, если бы в его доме запахло табаком. Нора спала, как убитая, просыпалась рано, любовалась голубыми красками утра.

Однажды Саша пригласил ее посмотреть его объект.

— Не люблю я смотреть незаконченные работы! — сказала она.

Это было именно так, но увидев огорченное лицо брата, она поспешила добавить:

— Ладно, пошли! Что стоишь, как столб?

— Вот еще! — обиженно произнес Саша.

Когда они пошли вдоль строительных объектов, она вдруг почувствовала себя маленькой и незначительной. Казалось бы, тут был лишь хаос — котлованы, траншеи, строительные леса, бетонные колонны, стальная арматура. И везде сновали люди. Но все это дышало силой, во всем чувствовался могучий и тяжелый ритм, от которого захватывало дыхание. Среди рева бульдозеров Нора и Саша почти не слышали друг друга. Железные челюсти машин жадно хватали желтую землю и высыпали ее в самосвалы. Моторы ревели, со стороны реки поднималась желтая пелена песчаного ветра. Здесь, среди машин, людей уже почти не было. Интересно, где же те тысячи и тысячи рабочих, которые заполнили городок?

Наверно, этот хаос поглотил их, как гидра. Когда они подходили к Сашиному объекту, к ним подбежал заросший щетиной мужчина в синих парусиновых штанах, пожелтевших от пыли.

— Товарищ инженер, Михо напился, у него в глазах двоится! — возмущенно крикнул он. — Так он может какую-нибудь стену своротить.

Крановщик Михо был хорошим парнем, Саша не видел, чтобы он пил что-нибудь крепче ликеров.

— А Стоил? Бай Митю, надо его вызвать.