Предисловия

Когда я думаю о Болгарии, то передо мной встают покрытые мягкой зеленью горы, с их склонов в долины как бы сбегают виноградники, обступающие белые уютные города, населенные людьми добрыми и работящими. Их трудом Народная Болгария преобразована в одну из передовых и процветающих европейских стран, где книга стала насущной потребностью каждого гражданина.

Глубоки исторические корни, связывающие нашу страну с дружественной Болгарией. Их навсегда связали славянские истоки, война против османского ига и фашизма, борьба за победу социализма. Эта дружба приобретает первостепенное значение в современном мире, полном противоречий и опасностей, создаваемых агрессивными кругами империализма, вдохновляемых реакционными силами США.

Но дружба не может держаться только на воспоминаниях и общности целей, она нуждается в постоянном подтверждении конкретными делами. Об этом нужно думать всем нам: и политикам, и ученым, и рабочим, и крестьянам, и, конечно же, писателям.

Книга играет великую роль в установлении взаимопонимания между народами. Книге не страшны ни расстояния, ни языковой, ни иные барьеры. Но только в том случае, если она написана честно и талантливо.

Мне приятно представить болгарским и советским читателям эту книгу, выпущенную в результате дружной работы двух профсоюзных издательств. На ее страницах советские и болгарские писатели, рассказывая о жизни своих соотечественников, поднимают проблемы, интересные для самого широкого круга читателей Болгарии и Советского Союза. И я надеюсь, что содержание этой книги не оставит равнодушным человека, с доверием взявшего ее в руки.

Советская литература воспринимается не только как литература о судьбе одного народа или содружества народов, а как литература, повествующая о современности и будущем всего человечества. Фундаментом для такого эпохального явления могла послужить только великая русская литература. Никогда никакая другая литература не оказывала такого всеобщего возрождающего воздействия на все народы.

Советские писатели нашли своих героев в Октябрьской революции, широко распахнувшей двери к новой жизни, но воистину чудом оказалось то, что образы, созданные ими, явились примером для высокого подражания тысячам новых реальных героев. В освобожденной Красной Армией Болгарии произошла социалистическая революция, но еще раньше, задолго до прихода советских воинов-освободителей, буревестником революции ворвалась на нашу Родину победоносная освободительница человеческого духа — советская литература.

Она переводилась на болгарский язык в тюремных застенках осужденными на смерть антифашистами, она распространялась в рукописях, эта литература бессмертного подвига. И недавно, когда Болгария отмечала свой светлый праздник 40-летия освобождения от фашизма, товарищ Тодор Живков сказал: «Победа Девятого Сентября была великой встречей Болгарии с Советским Союзом. На протяжении уже сорока лет Советский Союз является нашей опорой в построении социализма, в движении Болгарии по пути к коммунизму. За прошедшие годы наши страны связали настолько прочные узы, что нет силы на земле, способной их разорвать».

Прошедшая через самые жестокие битвы во имя торжества гуманизма, советская литература обессмертила имена их героев, и по праву может называться литературой мира, литературой надежды.

Вадим Кожевников

Гудок

Печь была больная и старая.

Закованная в ржавые доспехи, она вздымалась в небо железной башней.

Рыжее пыльное облако висело над ней.

Дыхание печи было затрудненным — неровным.

Доменщики, знавшие эту печь когда-то молодой, преданно и отважно боролись с недугом, изнурявшим ее.

Но печь хворала упорно и безнадежно.

У моряков и доменщиков есть много общего в суровом мужестве их профессии. Недаром площадка домны напоминает палубу броненосца.

И каждый выпуск чугуна — это аврал, где каждый сосредоточен, где каждый знает свое место и в любую секунду готов помочь товарищу в беде.

Для красоты мысли посторонний человек может представить себе домну как неприступную башню, осажденную людьми, таранящими ее пневматическими бурами и атакующими в проложенные бреши залпами огненного воздуха.

Но это будет неверно.

Частые тревожные сигналы доносились от домны к силовой станции.

Горновой Полещук, забравшись на колошник домны, сидя на корточках, прикрыв рот смятой кепкой, терпеливо следил за вращением нижнего конуса.

Шихта, ссыпаясь с огромной воронки, должна равномерно заполнять шахту.

От пыльного газа из глаз текли слезы, тошнотная слабость кружила голову.

Полещук махал головой, стряхивал слезы и снова глядел — подсчитывал медленные обороты конуса.

Засыпной аппарат работал правильно.

Но первую плавку в эту смену добыли с трудом.

У печи угрожающе поднималась температура.

Сбавили дутье. Пробили летку. Но чугун не шел.

Огненный нарыв находился где-то выше свода горна.

Кипящий чугун, проедая кладку, мог бедственно прорвать ее.

Пронзительным пламенем кислорода прожгли ходы в запекшейся массе, чтобы выпустить кипящий чугун.

Потом началось падение температуры домны.

Ее бессильное замирание.

Пустили горячее дутье. Сжатый жгучий воздух с песчаным дерущим скрежетом врывался в домну.

Частые, огромной мощности, тугие удары газомоторов. Это они нагнетали в каупера воздух. Леточное отверстие, пробитое, развороченное, зияет.

Но чугуна нет.

С шипеньем и фырканьем вылетает из летки горячий мусор, но не чугун.

Расплавленная шихта спекается, твердеет. Закупоривает цельной, тяжелой глыбой шахту домны.

Пробили кладку. Изменили температурный фокус. И почти по капле снова начал оттаивать чугун. Сочится.

Печь работала на малом ходу, с неполной нагрузкой.

Густой шлак залепил стволы фурменных рукавов. Полещук с красным и злым лицом кричал на рабочих. Расставив ноги, натянув до рта кепку, отворачивая лицо от парящих холодильников, он закручивал болты новой фурмы.

И внезапно «козел» — гигантская спекшаяся глыба — дал осадку.

Она ударила в горн, словно гигантский поршень, и выбила фурму.

Кипящий чугун хлестал из отверстия. Полещук нагнулся к железному лому, чтобы ударить им по подвешенному буферу — дать сигнал о прекращении дутья. И этой секунды промедления было достаточно.

Лужи кипящего чугуна окружили его. Он полез вверх по железному плетению колонны, чтобы спасти ноги.

Лицо его было обожжено, одежда тлела.

Глоба, помощник горнового, подняв лист рифленого железа, защищаясь им от чугунных брызг как щитом, бросился на помощь к Полещуку. Он вынес Полещука на руках.

А сам, широко ступая горящими деревянными колодками, выбежал на литейный двор и стал кататься в песке, чтобы погасить горящую одежду.

Полещук месяц пролежал в больнице.

Он вышел оттуда с новым лицом.

Его лицо, омоложенное ожогом, блестело розовой, туго натянутой кожей. Только шея была по-прежнему темной, морщинистой, как старое голенище.