— У меня мама только. Да ее дома нет. Вы не беспокойтесь, — торопливо говорил мальчуган, — она меня пускает даже одного.

...— Теперь налево! — громко кричит Костя. Он сидит сзади и цепко, как краб, держится за Куприна.

Осторожно притормаживая на спуске, Куприн вывел мотоцикл к реке. Остановившись у крутого обрыва, он не спеша собрал спиннинг, поставил катушку и тщательно подобрал блесну.

— Ну! Ловись рыбка не маленькая, а большая, — крикнул он, делая первый заброс.

Побросав еще несколько минут, он, подмотав блесну, передал спиннинг Косте. Первый же его заброс был неудачным: катушка, смотав изрядный кусок лески, сделала большую «бороду».

— Ничего, Костя. Это у всех бывает, — успокоил его Куприн. — Ты пока распутывай, а я буду готовить обед. Все равно время сейчас не для клева.

Сидя у большого плоского камня и угощая мальчугана городской закуской и лимонадом, Куприн незаметно расспрашивал его.

— А у дяди Генриха много блесен?

— Много, — почему-то вздохнув, ответил Костя. — Больше, чем у вас.

— А почему он не обучил тебя владеть спиннингом? Ты, конечно, умеешь, но можно еще лучше...

— Да он мне никогда спиннинг не дает. Говорит: поломаешь. Лови лучше на донку, — с обидой и копируя чужой голос, ответил Костя. — А я разве поломал у вас? — Он мельком взглянул на лежащий спиннинг с нераспутанной еще леской и быстро отвел взгляд.

— А куда вы с ним ходите?

— Вот сюда, на Даугаву, а в другие места не берет. Говорит, что далеко, и я устану. И ничего я не устану! — с жаром продолжал мальчуган. — Если хотите, я до самого Лидумса дойду... Или до Коряжьего. А это тоже не близко: почти пять километров.

Из дальнейших расспросов Куприн установил, что действительно никакой привязанности у мальчугана к своему постояльцу не было, говорил о нем неохотно и не скрывал своей детской обиды на него.

Когда обед подходил к концу, Куприн достал коробку с блеснами и, раскладывая их на газете, незаметно положил туда и мельхиоровую пуговицу с головой тигра. Как он и рассчитывал, Костя сразу же обратил на нее внимание. Он взял пуговицу и стал с интересом ее рассматривать.

— Что это ты смотришь? — спросил его Куприн.

Мальчуган помолчал, а затем спросил:

— Зачем она вам?

— Я использую ее на леске у блесны, — схитрил Куприн.

— А у вас много таких пуговиц?

— Нет. Только одна.

— А я знаю, где есть еще такие.

— Наверное, не такие... — явно подзадоривая мальчугана, усомнился Куприн.

— Такие же. Точно такие! — упрямо повторил Костя. — Они были пришиты к плащу дяди Генриха.

— А где же сейчас этот плащ?

— Он сжег его почему-то и в землю закопал.

Стараясь не выдавать своего интереса, Куприн умело ставил вопросы и узнал от мальчугана все, что имело значение для дела. Оказывается, месяца два тому назад, Костя, увидев что дядя Генрих с ведром и лопатой пошел к лесу, где протекала маленькая речушка, незаметно отправился за ним. Он подумал, что тот тайком от него опять пошел копать личинки миноги, решил подсмотреть и узнать, где обитает эта наживка, на которую ловится крупная рыба. Скрываясь в кустарнике, Костя незаметно следовал за дядей Генрихом и подсмотрел, как тот, опустившись в овраг, собрал кучу хвороста, разжег костер, достал из ведра свой плащ с такими же вот пуговицами, сжег его, а затем вырыл яму и закопал в нее остатки костра. На вопрос Куприна, не разрывал ли Костя эту яму и не говорил ли об этом матери или кому-либо другому, мальчик ответил отрицательно.

— Почему ты, Костя, не рассказал об этом свой маме?

Костя удивленно посмотрел на Куприна.

— А если бы мама проговорилась дяде Генриху? А я его немного боюсь. Он такой сердитый и, конечно, уж не стал бы меня брать с собою на рыбалку.

— Это ты правильно рассуждаешь. Подсматривать и ябедничать не хорошо. Ты же не девчонка, — видя, как сконфузился мальчишка, Куприн спас его: — Но мне-то ты рассказал не умышленно, а случайно? И это больше не повторится, так ведь?

Костя энергично, с облегчением мотнул головой.

— А ты можешь найти и показать мне это место?

— Конечно, могу, — уверенно ответил Костя. — На то место дядя Генрих навалил большущий камень. Вот какой! Не меньше. — Он показал на один из огромных камней, валявшихся под обрывом.

— Вот что, Константин, — как можно серьезнее сказал Куприн, положив руку на плечо Кости. — Я вижу, что ты умеешь держать язык за зубами. Это очень хорошо, и я хочу, чтобы ты никому не говорил о том, что рассказал мне. Договорились?

— Конечно, не скажу!

— Отлично! — похвалил Куприн. — Я тебе привезу настоящий спиннинг и блесны. Вот тогда мы с тобой порыбачим как следует...

Когда на другой день утром ГАЗ-67 подъехал к знакомому бетонному мостику через речушку, там уже маячила одинокая фигурка мальчугана.

Выйдя из машины и поздоровавшись с Костей, как со взрослым, Куприн посадил его рядом с шофером, а сам сел на заднее сиденье, где уже находились двое незнакомых Косте людей.

Через несколько минут подъехали к молодому сосновому лесу. Все вылезли из машины и, взяв с собой лопату и металлическое сито, пошли вслед за Костей.

Прыгая с камня на камень, перебрались на другой берег речушки, прошли через густой кустарник и спустились в овраг, дно которого было усеяно камнями. Костя подошел к большому валуну и, показывая на него, уверенно сказал:

— Вот здесь!

— Ну и здоров твой дядя, — проговорил Куприн, когда вместе с другими товарищами с трудом сдвинул этот камень. Орудуя лопатой, он быстро снял верхний слой песка, а когда показались первые признаки костра, стал тщательно просеивать его через сито. Прошло несколько минут и на ладони Куприна уже лежало пять почерневших от огня мельхиоровых пуговиц, с которых смотрела ощеренная морда тигра.

— Одна да пять, сколько будет? — завертывая пуговицы в бумагу и улыбаясь, обратился Куприн к Косте, который молча наблюдал за его работой.

— Шесть... — неуверенно ответил Костя, не понимая, в шутку или всерьез задают ему такую пустяковую задачу.

Войдя в свою комнату, Эглит закрыл дверь на щеколду и посмотрел на часы.

— Скоро прием, — пробормотал он вполголоса и, подойдя к столу, включил радиоприемник «Телефункен». Послышалась веселая мелодия. Эглит сел к столу, пододвинул к себе листок бумаги, взял карандаш и вновь посмотрел на часы. В это время раздались позывные Москвы: передавалась проверка времени. Было ровно шестнадцать часов. Эглит быстро переключил приемник на короткие волны и тщательно настроил его на какую-то станцию. Несколько минут мелодичный женский голос на английском языке исполнял веселые песенки. Потом и голос, и звуки сопровождавшего его аккордеона стали затухать, а на смену им стал слышен голос диктора: «Двадцать девять, сорок один, шестьдесят четыре, сто двенадцать, одиннадцать...» Эглит торопливо записывал...

Примерно через полминуты передача прекратилась, и вновь зазвучал аккордеон. Эглит быстро подошел к полке и достал книгу (это был роман В. Лациса «Опаленные крылья») и стал поспешно листать страницы, заглядывая в свой список с цифрами. Постояв немного в раздумье, он положил книгу на прежнее место, зажег спичку, сжег на ней бумажку, пепел тщательно растер в ладонях и сдул его в открытую форточку. Переключив приемник на длинные волны, тяжело опустился на диван. Сидел неподвижно, глядя на пульсирующий зеленый глазок индикатора приемника, но ни свет, ни звуки не доходили до его сознания. Он мысленно повторял текст шифрованного указания и думал о предстоящих действиях. «Давать указания, конечно, легче, чем выполнять их... Но решение, видимо, правильное: «Лорд» сильно надломился. Груз для него оказался тяжеловатым. Его все еще вызывают в прокуратуру. Хотя у него неплохое алиби, им не удастся доказать, что он в ту ночь не был у своей возлюбленной, а больше они ничем против него не располагают. Но нельзя не учитывать, что сопротивление его слабеет, и как он поведет себя в дальнейшем, неизвестно...»