Пешехонов заметил, как зябко передернул плечами Арвид, услышав последнюю фразу, и терпеливо ждал ответа.

Наконец Путна произнес:

— За себя я вам уже сказал. А за эту женщину ответить не могу. Может быть, если бы мне действительно угрожала такая опасность, она сама бы раскрыла нашу тайну. Но это ее дело... И я надеюсь, товарищ прокурор, что мои личные дела не должны интересовать кого-либо, а тем более прокуратуру. Смею вас заверить, что они никакого отношения к делу самоубийства моей жены не имеют! — Арвид уже успел взять себя в руки и последнее слово произнес даже твердо и решительно.

— Будем надеяться, что это именно так... Рад буду за вас, — как бы соглашаясь с ним, спокойно произнес Пешехонов...

...Плавно урчит мотор. Слышно, как из-под колес машины выскакивают и бьют по глушителю мелкие камешки. Шоссе, идущее на взморье, почти безлюдно. Время уже позднее.

Пешехонов решил сегодня поехать и переночевать в своей комнате на даче. Там его никто не ждет. Ему просто хочется побыть вблизи моря, послушать, как с легким шумом на гладкий песчаный пляж набегают неторопливые волны.

— Сережа! — прерывает молчание Пешехонов. — Когда же ты надумаешь жениться?

Водитель, не отрывая взгляда от дороги, с улыбкой отвечает:

— А вы, Дмитрий Сергеевич, наверное, хотите погулять на моей свадьбе?

— Если пригласишь — приму участие.

— Спасибо. Но с женитьбой я пока торопиться не буду.

— Что, невеста еще не подросла?

— Невест много. Просто хочу еще несколько лет походить в женихах.

— Тебе сколько уже стукнуло?

— Уже двадцать два.

— Да. Повременить можно, — согласился Пешехонов.

Сереже очень хотелось спросить: «А вы почему не женитесь?» Но чувство такта удержало его от этого вопроса.

«Двадцать два... Вся жизнь еще впереди. А мне вот уже сорок пять», — думал в это время Пешехонов.

Прошло уже пять лет с того ужасного дня, когда так трагически оборвалась жизнь любимого человека — жены, друга, матери его двух детей. Нелепый случай: грузовая машина с пьяным водителем на людной улице выскочила на тротуар и унесла две жизни и трех человек покалечила.

«Ей бы сейчас было только сорок лет, — продолжал думать Пешехонов. — Сколько радости еще могло быть у нас!»

Это чувство тяжелой утраты с годами не притуплялось, и ему казалось, что не пройдет никогда. Их было четверо, а сейчас он один: сын — уже лейтенант, служит за границей, дочь с мужем на Дальнем Востоке.

От тоски по детям, от переживаний по дорогому человеку у него единственное спасение — любимая работа. И он ей отдает себя почти без остатка. Начальство пыталось повлиять на него, советовало не переутомляться, не засиживаться допоздна на работе, но потом отступилось, решив, что время — лучший лекарь...

— Стой! — прерывая свои невеселые мысли, произнес Пешехонов. — Я тут сойду. Выйду на берег и доберусь пешком, а ты возвращайся в город.

Прогулка по берегу несколько рассеяла невеселые думы Пешехонова, и он подходил к своей даче с твердым намерением переодеться и перед сном искупаться в море.

В большой двухэтажной даче, где Пешехонов занимал изолированную комнату и кухню, проживали еще три семьи. Соседом по лестничной площадке была семья известного в городе адвоката Гипслиса. Пешехонов иногда по приглашению заходил к нему сыграть партию в шахматы или послушать интересные пластинки. Но как только заметил, что хозяйка квартиры Вероника уж очень неприкрыто старается женить его на своей сестре Христине, стал бывать там как можно реже.

Еще подходя к калитке, Пешехонов сквозь заросли сирени заметил, что в квартире Гипслисов горит яркий свет, а из раскрытых окон доносятся музыка, смех и громкие голоса.

«Вот не хотелось бы мне встретиться сейчас с кем-либо из соседей», — подумал Пешехонов, и тут, как нарочно, раздался громкий басовитый лай собаки.

— Рекс, это я, — тихо произнес Пешехонов и погладил подбежавшего к нему огромного пятнистого дога.

— Рекс! Ты что же своих не узнаешь? — послышался голос хозяина собаки, соседа, живущего на первом этаже. — Добрый вечер, Дмитрий Сергеевич! Что-то давно вас не было. Что, все дела да дела?

— Да, дела, — подтвердил Пешехонов. — Вот сейчас спешу переодеться, взять полотенце и на пляж. Хочу искупаться.

Не успел Пешехонов войти в свою квартиру, как раздался звонок. Он открыл дверь.

— К вам можно? — и, не ожидая ответа, женщина вошла в коридор.

Это была Вероника Гипслис. Немного полноватую, но не утратившую своих форм, тридцатипятилетнюю жену адвоката все считали обворожительной женщиной, и в компаниях она была душой общества: играла на многих музыкальных инструментах, недурно пела, умела рассказывать забавные истории и комично копировать голоса и жестомимику своих знакомых.

От Вероники пахло духами и вином.

— Дорогой Дмитрий Сергеевич! А я ведь вас ждала, — на пышущем здоровьем лице Вероники сияла обворожительная улыбка.

— Как вы могли ждать? Ведь я и сам не знал — поеду сюда сегодня или останусь в городе.

— А я вот знала, была уверена, что вы приедете.

— Что это — телепатия?

— Объясняйте как хотите, и довольно нам стоять здесь в коридоре, вы меня не приглашаете, так я вас приглашаю к себе: у меня сегодня день рождения.

— Вы меня извините: время уже позднее, и я здорово устал.

Ни заманчивые слова, ни обворожительные улыбки не возымели нужного действия: Пешехонов не изменил своего решения. Поздравив соседку с днем рождения, он закрыл за нею дверь.

Отказ пойти в компанию к соседям не объяснялся характером Пешехонова, он был общительным человеком, любил бывать в компании своих добрых знакомых, сослуживцев, но случайных знакомств старался избегать. Он и подчиненных своих учил быть очень разборчивыми в знакомствах, помня, что их особое служебное положение кто-то пожелает использовать в корыстных целях.

Быстро переодевшись, Пешехонов пошел на пляж.

Несмотря на купание в море и усталость, сон не приходил. Всплывали в памяти и менялись, как в калейдоскопе, события минувших дней.

«Что же удалось установить нового?» — думал Пешехонов. Он лежал на кушетке, смотрел в темноту комнаты и чутко ловил ночные звуки. Он уже несколько раз в разных вариантах мысленно восстанавливал картину убийства Нади Громовой там, в старом сарае. Но кто и зачем совершил его? Пока единственный, кого можно подозревать, это Арвид Путна. Его алиби, что в момент смерти жены он находился в Таллине, развеялось, как утренний туман на болоте. А какие мотивы для убийства? Чтобы избавиться от нелюбимой жены, а потом сойтись с другой, у которой провел ночь с четырнадцатого на пятнадцатое мая? Нет, это не мотив. Да к тому же он, видимо, просто выдумал это, надеясь создать себе новое алиби, считая, что в конечном счете не он должен доказывать свою невиновность, а мы его вину. А как объяснить оставленную Громовой предсмертную записку? Записка эта никак не увязывается с версией об убийстве. Почему она написана ею именно в день смерти? А может быть, действительно существует эта дама в Сигулде? Кто она? Как она выглядит?..

Перед закрытыми глазами, как из тумана, выплыл смеющийся рот Елены Листовской, затем на миг возникло испуганное накрашенное лицо Люси Сольц и, наконец, с оскаленной морды тигра на него уставились серо-стальные немигающие глаза Арвида...

Уже давно ушел последний посетитель. Не тревожат больше звонки телефона. Стало немного прохладней.

Пешехонов включил вентилятор и подошел к раскрытому окну. Шумный людской поток, еще недавно двигавшийся в сторону вокзала, заметно поредел. Сегодня суббота: мало кто в такую погоду оставался в городе.

«Хорошо бы сейчас на взморье: посидеть на скамейке у береговых дюн, послушать, как тихо шумят над головой верхушки высоких, розовых от заката, сосен, смотреть, как набегают ленивые волны на белый прибрежный песок...»