— Спасибо тебе. Мама. Клянусь, ты не пожалеешь об этом.

— Мы еще не сказали «да».

Нет. Но они бы сказали. Они должны были.

Я не думала, что переживу последние два года и была уверена, что не переживу боль от потери лучшей подруги и чувство вины от осознания того, что я могла бы спасти ее. Я думала, что позволю своему гневу поглотить меня. Но это не так. Я была здесь. Я справилась. И теперь у меня был план.

Мне надоело выживать.

Я была готов снова начать жить, готова сделать этот шаг.

Я была готов к полету.

Будущее позаботится о себе само. Сейчас же я наслаждалась моментом — начиная с завершения разговора, который Брэди начал до того, как его прервал мой брат.

Я нашла его в стороне от толпы, смотрящим на воду и потягивающим бутылку Shiner Bock.

— Надеюсь, мой отец не был слишком большим любителем побаловаться, — сказала я с небольшой улыбкой.

Он усмехнулся. — Он просто спросил, что должен сделать парень, чтобы получить билеты на Супербоул.

— Супербоул, да? Звучит серьезно.

Он сделал глоток своего пива. — Могу стоять здесь и утомлять тебя разговорами о футболе до конца вечера, или ты можешь просто пойти вперед и согласиться пойти со мной на ужин.

Выдохнула длинный воздух через сжатые губы. — Парень, это сложный вопрос. — Я притворно засомневалась, затем улыбнулась. — Ужин будет.

Да, я определенно жила моментом.

***

Месяц спустя я вошла в свою танцевальную студию в городе и включила свет. Моя танцевальная студия. Боже, как хорошо.

Я встречалась с хорошим парнем. Мои родители разрешили мне переехать в дом Хэмптонов. Отец подарил мне эту студию. И я уже несколько недель не просыпалась в слезах из-за Лирик. Жизнь была хороша.

А потом я увидела это.

Посреди пола стояла белая прямоугольная коробка с ярко-красной лентой.

Мое сердцебиение замедлилось.

Не может быть, чтобы это был еще один из подарков Каспиана. Ни у кого не было доступа в эту студию, кроме меня и моих родителей. Может быть, это подарок от родителей.

Я бросила ключи на стол у двери и взяла коробку. Лента легко соскользнула, когда я потянула за нее, затем подняла крышку коробки и сняла слой белой папиросной бумаги.

Под бумагой оказался толстый фаллоимитатор телесного цвета в прозрачной упаковке с надписью «Клонировать член».

Это явно было не от моих родителей.

К нижней части фаллоимитатора была приклеена записка, написанная тем же безупречным почерком, который я когда-то давно видела на подносе для завтрака.

Просто дружеское напоминание о том, что единственный член, которому место внутри тебя, — мой. Кстати, поздравляю, Маленькая проказница. У тебя получилось.

Мой желудок опустился. Знакомый жар начал бурлить внутри, когда я посмотрела вниз на подарок, на его замысловатые детали, толщину и длину, полную головку и все вены, затем снова на этикетку. Клонировать член. Потом снова на записку. Единственный член, которому место внутри тебя, — мой.

Я должна была догадаться.

До сих пор все его подарки были продуманными, ну, настолько продуманными, насколько может быть продуман Каспиан Донахью, не более чем милыми жестами, напоминающими мне, что он все еще здесь, хотя его и нет. Это был не жест. Это было другое. Это была территория. Он мочился на свое дерево.

Почему сейчас? И почему именно сейчас?

Если только он не знал о Брэди.

Конечно, он знал о Брэди. Каспиан каким-то образом знал все. Например, что я буду в студии сегодня утром и как пронести эту коробку в запертую дверь.

Ну и что? Какая разница, знал ли он, что у меня свидание? У Каспиана не было никакой власти надо мной. Я ничего ему не должна, и я не дерево.

Я принесла пакет к своему столу и разрезала толстый пластик ножницами. Мои пальцы обхватили толстый слой, когда вытащила его из упаковки. Боже мой. Он был таким гладким, таким шелковистым, таким настоящим в руке. Мои губы разошлись, когда я обхватила фаллоимитатор пальцами и представила себе его тело. Мне было интересно, как он сейчас выглядит, как пахнет, что чувствует. Я была слишком молода и неопытна, чтобы по-настоящему впитать все, что произошло в ту ночь, когда потеряла девственность, но сейчас... зная то, что я знала сейчас, и видя это, зная, что это было его отражением, настолько близким к реальному... дорогой, милый малыш Иисус. Моих собственных пальцев больше не хватало, чтобы удовлетворить меня.

Я думала, что освободилась от него, но теперь была здесь, с пульсирующим сердцем, раздвинутыми губами, неровным дыханием, и я знала, что никогда не смогу убежать от Каспиана Донахью.

Нельзя убежать от кого-то, отдав ему свою душу.

ГЛАВА 12

Каспиан

Два года спустя...

Двадцать четыре года

Прошло четыре года, и я наконец отбыл свой срок. Я заплатил свою казнь, играл в игру, держался на расстоянии, как и обещал. Я оберегал ее.

Каждое Рождество и День благодарения мои родители прилетали в Айелсвик, чтобы отметить праздник, а летние каникулы мы проводили, путешествуя по миру. Отец навещал нас, когда был здесь на своих ежегодных встречах в Бинденберге с Братством Обсидиана.

Когда его здесь не было, он регистрировался каждое воскресенье вечером в течение четырех лет, как надзиратель. Каждое воскресенье вечером я давал ему один и тот же отчет.

Я держусь подальше от неприятностей.

Я хожу на все занятия.

Я не разговаривал с Татум Хантингтон.

Послать ей слепок моего члена не было техническим разговором. Я позаботился о том, чтобы послать Чендлеру достаточный подарок в знак благодарности за то, что он позаботился о доставке всех моих подарков.

Если Татум думала, что только потому, что нахожусь за океаном, я не слежу за ней, она ошибалась. Я знал все, что она делала.

Знал, что сразу после окончания школы она переехала к родителям в Хэмптон. Я знал, что она пропустила колледж и начала преподавать танцы в студии на углу Шестой и Двадцать третьей. Я знал, что холодными утрами она останавливалась у уличного торговца и заказывала горячий шоколад со взбитыми сливками и корицей. И я знал, что за последние пару лет ее видели с Брэди больше раз, чем мне было удобно. Все это дерьмо закончится, как только я выйду из самолета в аэропорту Кеннеди.

Я взял назад все, что когда-либо говорил себе о том, что не против того, чтобы она трахалась с другим мужчиной, лишь бы он не был извращенцем. Брейди Роджерс был хорошим человеком. Но я все равно не хотел, чтобы она приближалась к его члену. Фаллоимитатор был простым напоминанием о том, что она все еще моя, хотя сейчас это может и не казаться таковым. Я думал о том, сколько раз она трахала себя им. Как выглядели ее идеальные розовые губки, обхватывающие его, когда он растягивал ее на всю ширину. Трахала ли она себя сильно и быстро или медленно и легко? Закрывала ли она глаза и стонала мое имя? Подносила ли она его к губам и высасывала ли свои соки, когда кончала?

Блядь. От одной мысли об этом я потянулся к члену и вытащил его из тоннеля киски. Кровь прилила к моему члену, заставляя его пульсировать от горячей, неотложной потребности, пока представлял ее красивое лицо, как будто это ее я собирался трахать, а не какую-то завышенную цену резиновой втулки. Я держал искусственную киску на кровати одной рукой так, как держал бы ее за спину, если бы она была здесь, наклонившись передо мной. Перехватило бы у Татум дыхание, когда буду вводить его вот так? Черт, я надеялся на это. Стал бы я сдерживаться и действовать медленно? Нет, блядь.

Это было неправильно. Я должен был трахать именно ее. Это должна была быть ее маленькая тугая киска, обхватывающая мой член. Она должна была чувствовать, как мой набухший член растягивает и долбит ее до слез.

Я смотрел, как моя толстая, фиолетовая головка входит и выходит из телесного цвета губ игрушки, и думал о Татум, о том, как слезы стекают по ее щекам, о том, как сбивается ее дыхание каждый раз, когда уничтожаю ее, о том сексуальном, блядь, звуке, который она издает, когда кончает. Черт, я отдал бы все, чтобы услышать этот звук снова, отдал бы все, чтобы увидеть ее мокрую от потребности.