Интересно, что подобные взгляды разделялись и варварами на императорской службе. Об этом очень ярко свидетельствует интересный случай, произошедший много позже, в XI веке. Когда один из воинов знаменитой варяжской стражи был убит женщиной при попытке изнасилования, его сослуживцы после недолгого разбирательства оправдали защищавшуюся, отдали ей имущество несостоявшегося насильника, а его самого оставили без погребения как самоубийцу.

Нравственная чистота требовалась и от командного состава. Так, при появлении неприятеля: «Командир армии должен… определить им очиститься и поститься перед боем три дня, занимаясь сухоядением и вкушая лишь однажды к вечеру… каждый пусть выбросит из своей души и соперничество друг с другом, и злопамятность, и ссоры… За день до боя следует священникам совершить бескровные жертвоприношения и, совершив обычную службу, удостоить все войско участия в божественных и незапятнанных таинствах»[279].

Для всех этих задач армию должны были сопровождать священнослужители. Увы, сохранившиеся источники не позволяют подробно восстановить схему организации в войске капелланского служения. В частности, непонятно, как именно выбирались священники для войска — были ли это местные клирики или приписанные к отрядам на постоянной основе.　

Известно, что лично императора (а возможно, и высших офицеров) могли сопровождать их духовники или просто друзья из числа духовенства. Так, например, Василий II брал с собой в походы Фотия из Фессалоник. Даже Феофил, по сообщению Продолжателя[280], брал с собой Мефодия, будущего патриарха Константинополя, стоявшего в оппозиции (хотя и более мягкой, чем студитская) его иконоборческой политики.

Правда, автор сам затрудняется в ответе, для чего именно — ради добрых советов и стяжания победы или же из опасений оставлять его без личного присмотра. Однако представляется маловероятным, что подобные священники могли обеспечить потребности всего войска.

Проявив полководческое искусство и личное мужество, император не может не одержать победу, даже если в реальности результаты его трудов оказывались не столь успешны, о них следовало писать именно в таком ключе. Византийские историографы были достаточно умелы, чтобы сгладить сообщение о неприятном исходе того или иного похода, не прибегая к откровенной лжи.

Возвращение в столицу победителя не могло обойтись без религиозной составляющей. Согласно XIX главе 2 книги «О церемониях»[281], входивший в город триумфатор отправлялся в храм Св. Софии, где его встречал патриарх и совершал там каждение престола при пении благодарственных гимнов, посвященных Богородице, в том числе и «Взбранной воеводе». Могли также исполняться и специально написанные к этому дню песнопения.

После этого в окружении толпы василевс следовал на форум Константина и заходил в храм, посвященный основателю города. Там исполнялись соответствующие случаю победные стихи, взятые из Ветхого Завета, в частности, песнь Моисея «Коня и всадника вверже в море…» (Ис. 15: 1-19). Пленники, причем в тексте прямо называются «знатные сарацины», лежали в ногах у василевса, причем над их шеями держали оружие, а после пения прокимна «Кто Бог велий, яко Бог наш» и ектении с прошением «о еже покорити под ноги их всякого врага и супостата» поднимались и отводились в сторону.

Заканчивалась торжественная служба многолетием императору, раздачей даров, причем часть добычи жертвовалась церквям или монастырям. В «Жизнеописании царя Василия», Константин Багрянородный упоминает и о победном венце, которым патриарх Игнатий несколько раз венчал возвращавшегося из походов его деда[282].

Лев VI также предписывает победившему военачальнику: «Прежде всего, тебе следует вознести благодарение Господу Богу нашему Иисусу Христу, и если еще до победы было обещано, что после победы будет воздан какой-либо благодарственный дар, не упусти из виду этот дар воздать»[283].

Феофан Исповедник описывает также существовавшую практику после одержанной победы делать крупные подарки святым — покровителям городов. Так, Константин VI в 795 году «в апреле отправился в поход против аравитян, и 8 числа мая, вступив в сражение с одним отрядом их в местечке называемом Анусан, разбил его, прогнал и преследовал до реки. Потом прибыл в Эфес, помолился Иоанну Богослову и доходы от торжища, простиравшиеся до ста литр золота предоставил на служение святому апостолу и евангелисту»[284].

Примечательно, что подобная практика освящения перед сложными испытаниями применялась не только для военных действий. Продолжатель Феофана не жалеет красок для описания отправления Романа I Лакапина на переговоры о мире с царем болгар Симеоном: «Царь же прибыв во Влахерны вместе с патриархом Николаем, вошел во святую усыпальницу, простер руки в молитве, а потом пал ниц и, орошая слезами святой пол, просил… Богородицу смягчить… гордого Симеона и убедить его согласиться на мир. И вот открыли святой кивот, где хранился святочтимый омофор святой Богородицы и, накинув его, царь слово укрыл себя непробиваемым щитом, а вместо шлема водрузил свою веру в непорочную Богородицу и так вышел из храма»[285].

Учитывая крайне сложную ситуацию и недавние поражения от болгар, поступки василевса, решившегося на такие экстравагантные меры, выглядели в глазах современников вполне уместно, а приемлемые для империи условия, выдвинутые Симеоном, казались чудесным спасением, равно как и его смерть в 927 году, накануне нового похода на Константинополь.

Соответственно, и риторика, призванная воодушевить воинов перед боем, начинает все больше проникаться религиозными сюжетами. Сохранившиеся речи полководцев V-VI веков призывают к стяжанию славы, захвату большой добычи и пр. В описываемую же эпоху воины описываются как соратники и даже братья императора по оружию, защитники сограждан, исполняющие, прежде всего, религиозный долг сохранения свободы христианской веры.

Примечательно, что во второй половине IX века Халифат стал терять контроль над пограничными районами, ставшими почти независимыми эмиратами. Правители этих областей извлекали максимум выгоды из такого положения, периодически атакуя пограничные районы Византии ради захвата военной добычи и увеличения собственной власти и влияния. Все это официально объяснялось борьбой с неверными, а ее участники становились «воинами за веру».

Разумеется, силы каждого эмирата в отдельности уступали могуществу Романии, но для достижения поставленных целей не требовалось иметь большое войско. Достаточно подвижные отряды могли вторгаться на территорию христиан, захватывать пленных, грабить и опустошать города и деревни, уходя обратно до того, как в регион приходила императорская армия.

Византийским ответом стало усиление боеспособности пограничных фемных контингентов, организация защиты особо важных укреплений и особая манера ведения войны, описанная в трактате «О боевом сопровождении». Провозглашаемым же врагами лозунгам борьбы за ислам было противопоставлено усиление идеологической работы с воинами и развитие своей концепции «христолюбивого воинства», защищающего от врага народ и его веру.

Совершенно естественно, что это сближение происходило и со стороны религиозной традиции: все чаще появлялись специальные чины и последования, призванные обеспечить успех войска в бою. В «Тактике» этот раздел необходимых для стратига дисциплин помещен наравне с иными разделами знания, призванными послужить делу победы — после архитектоники (науке о построении укреплений) и астрономии (в данном случае призванной предсказывать природные явления от дождей до землетрясений), перед иатрикой (искусством врачевания ран) и логистикой: