Найдя слабое место в замерзающем «деятельном» слое, например корень, ветку или просто трещину, вода прорывается на поверхность, иногда даже высоким фонтаном. По мере истечения воды давление ослабевает, и ее вытекает все меньшее количество. Вылившаяся на поверхность вода постепенно замерзает. С течением времени этот процесс повторяется снова, и так несколько раз за зиму. Поэтому наросты льда достигают иногда нескольких метров толщины, и их здесь называют «тарынами».

Описанные наледи относятся к так называемым грунтовым. Но есть наледи и речные. Аналогичное явление происходит на реках, если вода в них промерзает до дна. В жгучие морозы можно встретить участки реки, окутанные клубами пара, с еще не замерзшей водой на поверхности льда. Речные наледи опасны. Ступив на них, легко можно провалиться под лед.

Перед появлением наледи лед на реке под напором воды вспучивается огромным холмом, который вскоре с сильным звуком, напоминающим пушечный выстрел, лопается, и из трещин начинает течь вода, разливаясь по поверхности льда.

По мере повторения таких процессов толща льда на реке все нарастает, вода все больше и больше растекается, наконец выходит из берегов, и постепенно лед заполняет всю долину от сопки до сопки.

Такие участки долин становятся совершенно непроходимыми даже в самые сильные морозы. Окутанные паром наледи, как немая стража, запирают долину на долгое время. Особенно активно действуют они в конце зимы или ранней весной, то есть тогда, когда слои мерзлоты близки к соединению.

Все эти явления нам надо было изучить и учитывать при составлении проекта дороги.

По окончании рабочего дня все собирались в одном месте для подведения итогов и получения нового задания. После этого обыкновенно уже не расходились и коротали длинные темные вечера вместе, сидя у «огонька».

Занимать свой досуг в то время могли мы немногим и принимали героические усилия, чтобы не скучать и избежать праздности, столь опасной в нашем положении.

Небольшое количество книг было прочитано и перечитано, а шахматы и шашки не могли бесконечно поглощать наше свободное время. Поэтому мы придумывали себе дополнительные занятия: организовали учебу, общие читки, а в выходные дни ходили на охоту или проводили лыжные соревнования. Но все же вечера у «огонька» чаще всего проходили в горячих спорах и беседах, когда в порядке анализа прошлых изысканий разбирали проделанную работу, успехи и промахи отдельных работников.

Это было очень полезно, так как некоторые товарищи еще не совсем понимали, что жизнь и работа в наших суровых условиях требовала прежде всего напряжения физических и нравственных сил, проявления чувства товарищества, что только коллектив, причем крепкий, спаянный коллектив, мог решить те задачи, которые стояли перед нами.

Введенная еще в тайге коллегиальность при решении особо важных вопросов полностью одобрялась моими товарищами. И пока у нас не было ни одного случая нарушения заведенной довольно строгой дисциплины.

Так, днем за работой, а вечерами в немудреных развлечениях, в беседах и спорах у «огонька» проходили наши дни на зимовке, в одиноко стоящем, занесенном снегом поселке, на многие километры окруженном молчаливой тайгой. Часто над ним полыхали зарницы северного сияния, и тогда, несмотря на сильный мороз, мы выходили из помещений и подолгу любовались этим таинственным явлением. Начиналось оно обычно с того, что над горизонтом загоралось красное зарево, как от далекого и большого пожара, затем зарево становилось все ярче и ярче, и освещенная им тайга принимала какой-то зловещий вид. Разгоревшись особенно ярко, зарево вдруг потухало, и плотный, как бы ощутимый мрак разливался вокруг.

Через несколько секунд над вершинами сопок опять появлялся уже синеватый мерцающий свет, и из-за их силуэтов, как лучи прожекторов, поднимались и неслись по небу сказочные сполохи всех цветов радуги.

Длинные и узкие лучи, как гигантские щупальца, извивались и переплетались между собою и вдруг, застыв на месте, медленно гасли. Мрак начинал густеть. Но вот снова рассеивался, теперь уже широкими, плавно идущими снизу волнами света, которые, обгоняя друг друга, чудесными радугами охватывали весь небосвод. Волны исчезали, и небо покрывалось как бы рябью с яркими бликами. Казалось, что кто-то горстями бросает разноцветный светящийся бисер, и он, переливаясь и сверкая, вспыхивая и угасая, рассыпается над нами.

Сказочное и незабываемое зрелище!

Мы впервые переживали здешнюю зиму, и для нас все было ново: и метровый снег, и длинные ночи, и северное сияние, и страшные, небывалые морозы, достигающие шестидесяти градусов, которые переносились сравнительно легко. Это, конечно, здесь, в поселке, когда на улице находишься пять-десять минут, чтобы перебежать из дому в столовую и обратно. Но для путников этот мороз был страшен. При сборе в дорогу приходилось надевать так много одежды, что человек превращался в огромный узел мехов и шкур и почти утрачивал возможность двигаться.

Одним из особенно популярных занятий для нас была охота. Охотились преимущественно на белых полярных куропаток. Зимой они живут огромными стаями до ста и более штук. Выследив такую еще не пуганную стаю, можно в течение двух-трех часов добыть до тридцати-сорока штук. Бывали случаи, что, не сходя с места, подстреливали до двадцати пяти куропаток.

Находились такие стаи обычно в поймах рек, куда птицы прилетают на кормежку. Здесь, в зарослях тальника, куропатки бродят целый день в поисках пищи. Насытившись, они тут же под кустами отдыхают или же взлетают на ближайшие деревья, на которых кажутся розовато-белыми хлопьями снега. Белое оперение хорошо маскирует куропаток, и на снегу они становятся малозаметными. Их выдают только черные, как бусинки, глаза и ярко-красные брови.

В одно морозное утро пошел и я на охоту. Недалеко от поселка дичи встречалось уже мало, и за ней приходилось идти довольно далеко.

Привязав к поясу охотничьи лыжи, я углубился в тайгу. Мне хотелось по накатанной дороге отойти на несколько километров от поселка, а потом, став на лыжи, тайгой возвращаться домой и по пути пострелять дичь.

Стоял сильный мороз, и дул небольшой попутный ветерок. При быстрой ходьбе он мало чувствовался, но стоило мне повернуть в обратную сторону, как этот ветерок обжег лицо, и мороз стал забираться под одежду.

Пробираясь на лыжах по тайге в сторону поселка, я долго не находил следов куропаток. Вышел к пойме реки. На открытом месте мороз с ветром еще сильнее охватил меня и прямо леденил душу. Хотелось бросить охоту и скорей бежать домой. Но ведь обидно уходить без дичи, а тут как раз я и увидел куропаток. Охотничий пыл несколько согрел меня. Убив двух сидевших под кустом тальника птиц, я через несколько минут чуть не наступил лыжей еще на одну. Стрелять было нельзя — очень близко, а она, не шелохнувшись, сидела на снегу, очевидно думая, что ее не видят. Только черные глаза настороженно, с испугом смотрели на меня. Отступая назад, я зацепился лыжей за какой-то сук и упал в сугроб. Снег по грудь, одна лыжа слетела с ноги. Барахтаясь в снегу, стараюсь стать на лыжу, но она все соскальзывает с ноги, и несколько раз приходится принимать снежные ванны.

Становилось нестерпимо холодно. Чтобы выбраться из сугроба, надо хорошо закрепить на ноге лыжу. Но сыромятные ремни-связки на морозе стали твердыми как железо и не развязывались. Снег, насыпавшийся за воротник и набившийся в рукава, растаял и намочил одежду, она стала замерзать и просто обжигать тело.

Срываю рукавицы, перчатки и голыми пальцами стараюсь развязать ремни. Кончики пальцев моментально белеют. Ветер бросает мне в лицо колючие, как иголки, снежинки. Нестерпимый холод охватывает меня, и страх, что замерзну, вкрадывается в душу. С трудом расстегиваю ватник, поднимаю свитер и под него засовываю уже нечувствительные руки. Сжимаюсь в комочек и опускаюсь на дно снежной ямы, которую успел вытоптать.

Ветер гнал поземку, и снег стал заносить меня.

Надо как-то дать знать о себе. Но как? Стрелять? В ружье стреляные гильзы, его надо перезарядить, а для этого необходимо вынуть руки из тепла, снять рукавицы. Кричать? Но кто услышит в этой глуши, да еще при вое ветра?