Закончив завтрак, Леха подошел к Сидору.

– Банька то топится во дворе? Я бы сходил.

– К вечеру стоплю, не вопрос.

***

Выйдя во двор, Леха решил разыскать овинника, поговорить. Нашелся тот, где и ожидалось – в конюшне. Едва войдя, егерь через очки увидел катящийся ему под ноги серый клубок. Овинник, представший в обличье кота, был крепко не в духе.

– Доброго здравия, хозяин, – Леха отступил в сторону.

– Ты здравия своему выродку сейчас желать будешь, – овинник шипел, выгнув спину дугой, и глядел на анчутку.

Анчутка, вцепившись в плечо егеря, бормотал: – ты посмотри, какая бестия. Зайти не успели, как нас за волоса, да под небеса. Каков кулик – в своем болоте велик.

– Не для пакости пришли, с великой просьбой. Не гони, порухи не будет. – Егерь присел на корточки перед овинником.

Тот в упор глядел на анчутку, хотя шипеть перестал. И тут вдруг анчутка соскочил с плеча егеря прямо перед мордой кота, протянул лапку ему чуть не под нос и с пафосом произнес; – бей, но выслушай!

Овинник от такого совершенно очумел. Влепить то нечисти он был готов и без уговоров, но потом, получается, надо слушать. А если надо слушать, то и бить лучше потом – хоть узнаешь, за что и сколько отвесить.

Овинник задумался, потом метнулся в стойло.

Воспользовавшись паузой, егерь спросил у анчутки, – за что же он так вашего брата не любит?

– Исключительно старорежимные предрассудки. – Анчутка потер нос, – неприкрытая ксенофобия и нравственная деградация.

В этот момент овинник появился уже в обличье мужичка.

– Я ничего не понял, что тут у меня за посольство, и нахрена. И кому тут бить пятак, а кого слушать.

Егерь открыл было рот, но тут анчутка выступил на шаг вперед.

– Какой знатный двор. И мы сразу видим, что со всех сторон крепкое и надежное хозяйство. И дело свое, уважаемый хозяин, ты знаешь крепко.

Овинник удивленно смотрел на анчутку, и даже понемногу переставал хмуриться.

– Но скажите мне на милость вот что, уважаемый, крепкий и надежный хозяин. – Анчутка отставил копыто в строну, упер лапку в бок и театрально откинул мордочку.

– Почему мы, два уставших путника, всю ночь должны выслушивать сексуальные фантазии вашего домового недоразумения? И я вместе с господином егерем, между прочим – …

Анчутка вытянулся и набрал в грудь побольше воздуха…

– СЕМАРГЛА!!! – …

– должен терпеть унижения и угрозы, пытаясь привести в чувство одного воспаленного охотника до кикимор, и просить о ничтожном одолжении любителя чесать пятаки на конюшне?

Анчутка закатил глаза, опустил голову и застыл.

Овинник смотрел то на анчутку, то на егеря, явно пребывая в интеллектуальном шоке, а по простому – офигев.

– Еще раз, но чтобы я понял, – попросил он.

Леха решил, что пора брать бразды правления в свои руки, пока внезапно проснувшееся красноречие не завело анчутку в дебри повествования.

– Мы к тебе с просьбой. Домовой, как ты слышал, впал в любовную горячку и начал страдать всяким непотребством. Поэтому мы ему вчера сделали внушение, а сегодня он направился в Черные Скалы к родне. И не будет его пару дней. Мы бы хотели попросить тебя, если можешь – посмотри за входом в дом. Домового нет, всяко может случиться.

– Ты вправду егерь Семаргла? – овинник посмотрел на Леху с уважением.

– Правда.

Анчутка встрепенулся, – да, правда, и надо смотреть, на кого руки поднял. Чтобы не попасть впросак.

– Я не в просак, я в морду, – овинник мельком глянул на анчутку и задумался. – Ну ладно, чего уж, посмотрю за избой. Но только снаружи, внутрь мне хода нет.

Егерь достал из кармана припасенную галету.

– Спасибо, хозяин, уважил. Угостись.

– Пригляжу, – овинник взял галету, понюхал и не торопясь ушел в дальний угол.

***

– Анчутка, – Леха после разговора с овинником был поражен красноречием нечисти, – откуда у тебя это берется? Нравственная деградация, фобия какая-то. Я и слов таких не слышал.

– Да я гостил как-то у шишиги, в графских прудах. Там молодая графиня вечно уроки брала то театрального искусства, то ораторского мастерства, то исторических деяний. Я и запомнил.

– Во как, графиня, – удивился Леха. – И что там, были фобии?

– Не, в основном беспутство и непотребство. Из фобий только папенька граф, который шлялся возле пруда и мог нарушить уроки в самый неподходящий момент.

– Ладно, пошли в деревню, поищем тебе ремень. А то ходишь как охряпка.

Скорняк, как и везде по деревням, жил у околицы. Да и где ему жить, если не каждый честной народ готов мириться с запахом киснущей кожи и химикатов. Калитка была открыта, и во дворе у огромных чанов хлопотал пожилой бородатый мужик.

– Доброго здоровьица, – Леха остановился у калитки.

Скорняк отложил рамку для вытягивания шкур, вытер руки о тряпку и не торопясь подошел к Лехе.

– И тебе здоровья. Что интересует?

– Ремень нужен, небольшой. – Егерь показал анчуткину пряжку.

Скорняк аккуратно взял ее, с интересом рассмотрел и вернул, – чудная работа. Я таких по мастерству здесь и не встречал. Пошли, посмотрим кожи.

В сарае он подошел к висящим связкам ременной кожи, перебрал и вытянул одну полоску.

– Сколько отрезать?

Леха показал, сколько. Скорняк удивленно посмотрел на лехины руки, потом на пряжку.

– Ошейник, что ли?

– Ну вроде того.

Скорняк молча отрезал кусок, протянул его Лехе и с интересом поглядел на егеря.

– Такую пряжку на кобеля, небось, и граф не наденет. Видать, крепко ты его уважаешь.

– Для него и дарена, – егерь расплатился и вышел на улицу.

Анчутка сидел на плече и возмущенно фыркал.

– Не, Лех, ты глянь на него, ценитель нашелся, на кобеля ошейник. Как же некоторых берут завидки на чужие пожитки.

– Ладно, пошли примерять, – Леха шутя щелкнул анчутку по носу и направился к постоялому двору.

***

Ремень на анчутку сел как бриллиантовое колье на шею светской красавицы. Ровный свет благородного металла подчеркивал линии пряжки, а красная бусинка оживляла общий вид просто неимоверно. Анчутка вытягивал шею, пытаясь рассмотреть ремень со стороны, крутился, как девка перед сватами, и в целом остался доволен. Под конец проделал сбоку ремня дырку и повесил на него дареный кикиморой ключ.

– Пошли, красавец, баня вон топится, только ты на улице постой.

Анчутка закивал, – да, Леха, я лучше на улице. Овинник вон, и то в пятак лез, а у банника злобы – от семи собак на распутье отгрызется.

Испросив у Сидора полотенце, Леха зашел в баню. Анчутка, как и решили, пошел бродить неподалеку.

Предбанник встретил умопомрачительным запахом горячего дерева и березового веника. Леха не стал томиться и, сложив вещи на лавку, пошел в парную. Посидел, и когда по коже побежали мурашки, вышел немного поостыть. Суета в бане до добра не доводит, и в первый заход лучше не спешить с паром, а тем более с веником.

Пока Леха остывал, в печке что-то треснуло и в зольник ссыпались густые искры. Через минуту – снова затрещало. Леха надел очки, однако в предбаннике ничего не рассмотрел. Пришлось шарить по карманам куртки.

Достав краюху припасенного хлеба с солью, Леха аккуратно положил ее на лавку и негромко сказал: – угостись, хозяин.

В печке снова что-то треснуло и Леха услышал, как в парной упал из каменки камень. Дело было дрянь. Камень может пожечь пол, и следовало его убрать. Но банник, если сердится, может и в парной запереть да запарить до смерти. Или шкуру содрать тяжелым паром.

Леха подумал, решил пока в парную не идти и снова обратился к печке: – хозяин, третий пар твой, я порядок знаю. Покажись, поговорить надо.

В печке снова треснуло, и на лавке возник худой старичок с длинной седой бородой, с ног до головы покрытый банными березовыми листочками. Вид у него был крайне недоброжелательный.

Покосившись на краюху хлеба, банник повернулся к егерю.