– Вот она, – с любовью и нежностью в голосе произнёс Сорин. – Наша мама.

– Тут внизу подписано. «Ребята Овейны», – прочла Шари и усмехнулась. – Я думала, они перестали так называться года полтора назад. Мама не хотела, чтобы в названии было только её имя, предлагала что-то более нейтральное.

– Видимо, остальные ребята были несогласны, – развеселился Сорин. – Так и представляю, как Палочник с этим его свистящим говором спорит с мамой по этому поводу. – Он нахмурился и притворился, будто кого-то отчитывает. – Ты, дорогая-с, со мной не спорь! Совсем страх потеряла-с! За чужими спинами прячешься, будто мы тебя на повешение ведём-с. Это честь-с-с, а не наказание. Идите-с, танцуйте-с!

Он так смешно передразнивал одного из «Ребят Овейны», что Шари расхохоталась. Она помнила Палочника, чьё имя затерялось где-то двадцать лет назад. Он ходит с тростью, строит из себя древнего старика и говорит будто шипит.

Даже Эней улыбнулся, пускай и не знал, о ком идёт речь.

Сорин вчитался в следующую страницу рядом с изображением.

– Тут написано, они сейчас в Нижнем мире. Поехали на юго-запад от Паратосса. Конечно, в совсем дальние районы им путь заказан, там же другие расы дышать не могут из-за отсутствия мембранного купола. Но до его границ, предполагается, «Ребята Овейны» обойдут все населённые пункты.

– Думаю, она поехала увидеться с отцом, – предположила тихо Шари.

Сорин поумерил пыл. Руки, сжимавшие газету, на миг напряглись, а затем совсем расслабились, выпустив страницы из пальцев.

– Да. Я тоже так думаю, – негромко согласился он. Затем поперхнулся и перелистнул дальше. – Ну, больше ничего интересного пока что. Звериная Зараза всё ещё не излечена, альды жалуются на отсутствие помощи от министерств, но исследования продолжают. О, а здесь пишут, что для путешественников к Великому Духу на следующие несколько недель будут скидки на всех железных дорогах Среднего мира.

Сорин ещё что-то бормотал, но себе под нос и слишком тихо, чтобы его слышали. Шари и Эней вернулись на свои места. Теперь свеча освещала их обоих только со стороны, оставляя другую во тьме вагона.

– Вы никогда не видели своего отца? – обратился к Шари Эней. Почему-то было очевидно, что он спрашивает её, а не Сорина или не их обоих.

– Ни разу вживую, – она покачала головой, сомневаясь, что он разглядит. – Мама показывала фотографии. Сорин вылитый отец, такой же рыжий и плотный. Мама рассказывала, что отец был рыжим сразу от рождения. – Она усмехнулась. – Помню, как, когда Сорину нравилась девочка в школе, он жаловался, что не пошёл в маму. У неё ведь чёрные густые волосы, это роскошь среди раттов, первый сорт в шаблонах красоты!

– Я всё слышу, Шари! – в шутливой обиде протянул брат.

– Я не могу спрятаться от тебя здесь, чтобы рассказывать об этом по секрету, – рассмеялась она.

Послышался звук перелистывания страниц. Шари вернулась к разговору о родителях.

– Мама рассказывала, что с отцом её познакомил дядя. Они вместе служили, стали хорошими друзьями. Потом дядя как-то пришёл с сестрой к отцу на день рождения, потому что хотел показать, как она танцует. – В голосе Шари послышалась нежность. – Мама сказала, что уже тогда знала, что полюбит этого мужчину на всю жизнь. И в тот день её танец посвящался ему. Конечно, она не могла знать, что всё сложится так, как сейчас…

В Шари не было той неловкости, непонятной настороженности, с которой об отце говорил Сорин. Безмерное количество любви звучало, когда она рассказывала о маме. Упоминания отца лишь откликались где-то на фоне.

– Итак… двадцать три года назад отец навсегда уехал из нашего дома, а мама родила Сорина.

– Он бросил семью? – решил уточнить Эней. Его голос оставался бесстрастным.

– Не то чтобы бросил, – с сомнением отвечала Шари. – Хм, как бы тебе объяснить. Отец не семейный ратт, он не тот, кто работает, чтобы, приходя домой, обнимать детей, целовать жену и читать книгу, сидя в кресле у камина. Мама говорит, что она – его вторая любовь, а первой любовью отца стала военная служба. Но я не уверена, что могу это понять. Они с мамой всё ещё видятся. Она ездит к нему и, когда возвращается, говорит, что хорошо провела время.

Шари распустила волосы. Они упали за спину непослушными волнами, в то время как она растягивала резинку на руке. Взяв одну прядь, вытащила её вперёд и накрутила на палец так, чтобы получилась спираль. В задумчивости рассматривая её, Шари продолжила говорить:

– Знаешь, Эней… Пружина, испытавшая сжатие, стремится вернуться в исходное положение.

Эней озадаченно замер, не понимая, куда Шари клонит. Она тем временем пыталась сделать так, чтобы совсем не упругая спиралька волос напомнила пружинку.

– Наши с Сорином родители, они как будто на концах пружины. Так всегда было. Однажды сблизившись, они снова разойдутся. Потом вновь и вновь.

Сорин закрыл газету. На секунду Шари почудилось, что ему страстно хочется поджечь бумагу. Но он лишь скрутил её в трубочку и сунул в сумку.

– Как мы уже говорили в Стирданоре, – напомнил Сорин, – наша семья далека от идеальных представлений раттов. Но что есть, то есть.

Для Шари было закономерно попросить Энея рассказать о своей семье. Однако она не стала. Предчувствие подсказывало, что ничего хорошего из этого не выйдет. Шари предполагала, что Эней сам, если захочет, позже поделится с ней и Сорином рассказами о своей семье и детстве.

Поэтому, когда Сорин закончил читать и предложил сыграть в словесную игру, Шари без колебаний согласилась. Они объяснили Энею правила и нашли способ скоротать время.

Проснувшись от резкого толчка, Шари выругалась и прокляла поезд, на котором они ехали. У неё болела голова от тряски, во время которой она пыталась поспать и из-за которой несколько раз ударилась макушкой. Ей было душно и тесно. И совершенно не хотелось думать о том, что Энею, должно быть, в тысячу раз хуже, чем ей, ехать в этом забитом грузовом вагоне.

Сорин, однако, не унывал. Он успел поесть и предложил сестре перекусить. Перевязал бандану на шею и сидел над картой Слайсепта, наполовину освещаемой свечой. Вероятно, это была уже вторая свеча, потому что остатки первой пришлось отскребать от блюдца несколько часов назад. Эней дремал, укрывшись крыльями и вытянув руку. В темноте его кольцо в брови ловило блики от свечи, и Тари зачарованно следил за украшением жадным взглядом.

Шари потянулась, в спине хрустнуло, она изменила положение тела и поняла, насколько у неё всё затекло. Втянула носом воздух и со смущением отметила, что ей нужно бы переодеться, потому что одежда начинает слегка пахнуть.

– Обдумываешь наш маршрут в Слайсепте? – хрипловатым спросонья голосом осведомилась она. С удовольствием воспользовалась предложением брата и начала есть.

– Да, – кивнул он. – А ещё пытаюсь отвлечься от мысли, как сильно я хочу в туалет.

– Если не выдержишь, иди в другой конец вагона, – сделав каменное лицо, пробубнила Шари. – Но потом сам будешь объяснять работникам, кто испортил им груз, если нас обнаружат.

– Хах, не волнуйся, – уверенно заявил Сорин, – скоро остановка. Там и выйду. Я заранее всё узнал не для того, чтобы запереть нас в духоте на два дня.

– Предусмотрительно, – искренне похвалила его сестра. Умеренно жуя, придвинулась к карте с гусеницами названий на ней. – Что-нибудь интересное нашёл?

– Нашёл гостиницу недалеко от консульства, – он ткнул пальцем в извилистые буквы, – но готов поспорить, она дорогая. Подешевле, я думаю, одна из этих, – палец переместился в более дальние районы, – тут и обстановка попроще, и достопримечательности есть, а значит, путешественников надо где-то расселять.

– Ого, смотри, какая большая площадь, – присвистнула Шари, показывая на огромное пространство по сравнению с узкими дорогами.

– Да, – с такой гордостью, будто он сам это проектировал, сказал Сорин. – Площадь напротив монаршей резиденции. Там живёт монарх с семьёй, а вокруг разбросаны домики министров, гляди, – и впрямь вокруг площади обнаружилась россыпь домов. – Можем там погулять, если хочешь, свободный проход, не частные владения, я имею в виду.