У нас Масленица, торжества со снегом связаны. Суриков на картине «Взятие снежного городка» красочно изобразил одно из таких развлечений. Одни ребята сделают крепость из снега, а другие на конях ее берут штурмом, а защищающие крепость березовыми прутьями отгоняют лошадь, чтобы она испугалась и не сломала этот снежный городок.

Другое развлечение – катание с гор, шумное, веселое, красивое зрелище, все нарядно одетые, с розовыми пышущими здоровьем лицами. Бывший мэр наш, Лужков, в День города устроил праздник – карнавал на западный манер – тут дожди идут, холодище собачий, ветер в сентябре месяце. Ну, это что за День города? Не в сентябре же Москва основана. Ну, в общем, такое предисловие сегодняшнее мы закончим, потому что нас ждут наши мемуары, воспоминания.

Остановились мы, насколько я помню, на моей первой производственной практике. Я копал эти шурфы, и вот тогда я понял, что такое труд рабочего. С утра до ночи ты около этого шурфа, никуда, никуда не отойдешь. Ну, там работа до шести, но ты можешь и до двух работать, но что ты заработаешь? Работа сдельная. Придет десятник, замеряет – а, все, 3 рубля заработали на двоих, на такие деньги ничего не купишь. Но бутылку белоголовой водки можно было купить на двоих, 3,17, что ли, она стоила, или 2,86, с красной головой считалась просто водка неочищенная, а цвет головки определялся тем, каким сургучом пробка была залита. Привязанный ты к этой работе как раб кандалами. Поэтому недаром говорится «сбросить цепи пролетариата», это же не в прямом смысле.

Вот я потом был в Браззавиле, это столица Демократической Республики Конго, там памятник стоит черный, он не черный, сам памятник-то, а мужик здоровый, коренастый черный негр, руки вверх поднял, а у него на одной руке остатки разорванных цепей. Порвал кандалы и освободился. И я думаю – когда же с меня эти кандалы-то сорвут, чтобы я мог освободиться от этих шурфов, как этот черный раб. Неравенство между людьми я почувствовал особенно остро. Вот наш десятник, невелика персона, а он ходил вольготно куда хотел и вызывал у меня, как говорится, отрицательные и завистливые чувства.

В это время, когда я был на практике, появился у нас в прокате трофейный многосерийный фильм «Тарзан». Как нам хотелось этого «Тарзана» посмотреть.

На хуторе, где мы работали, кино не показывали. Для того, чтобы посмотреть этот фильм, надо было идти в соседнее селение довольно далеко. Посмотрели мы первую серию, очень нам фильм понравился. Назад я возвращался один где-то около часа ночи.

Я после работы очень устал, присел на бугорок вроде, и заснул. Просыпаюсь, Луна светит, все кругом освещено, такое полнолуние, а кругом кресты, крест на кресте. И я думаю – мать честная, куда же я зашел-то ночью? Оглянулся, смотрю, я на кладбище пристроился, на заросшую травой могилку голову положил, и так спал. Ну, я же работал физически, у меня было только две мысли – поесть, поспать, и больше ничего. Говорят, физический труд очень полезен, а вот отупение полное от этого физического труда. Бадью только поднимаю и опускаю целый божий день, туда-сюда, туда-сюда, и все, майна, вира. Конечно, мышцы у меня стали крепкие, и появилась в них сила. Я даже одной рукой мог выкручивать груженую бадью, или огромные монолиты известняка.

Так вот, и проснулся я среди этих крестов. Даже меня как-то в дрожь ударило – думаю, как же это я на кладбище-то раньше времени оказался? Ну вот. Да, встал, рассвело, хожу и много крестов и пирамидок с красными звездами. На пирамидке написано – красноармеец такой-то, солдат такой-то, убит тогда-то, и все расписано на этих могилах. И меня поразило, это в каком году, в 1952-м, я был на практике-то, похоронены солдаты через шесть лет после войны.

Оказывается, война не закончилась, воевали активно лесные братья, националисты. А они не жалели советских солдат, а там были ребята не только русские, но и парни из других республик, стреляли из засад. Не нравилось хуторянам, что после войны опять они в Советском Союзе оказались. И вот чего они хотели, мы потом-то и увидели по истории, чего они хотели. Много солдат побило. Сейчас говорят: «Вот репрессии там были, туда, сюда». Откуда-то цифры берут, насчитали 3 миллиона.

Но как же поступать с этими братьями лесными, целоваться с ними, или устроить тут под носом у нас суверенное государство? Хотя они никогда суверенными не были, эти прибалтийцы, то их оккупировали шведы, с этой стороны финны, там немцы, Пруссия, западная часть побережья Балтийского моря. Вот Латвия (Курляндия) похожа на немцев и говорят как немцы, «йа, йа», а эти, литовцы, они похожи больше на поляков, Речь Посполитую никак не забудут, а Эстония, она больше тянется к финам. А теперь они выросли в Советском Союзе и добились под чутким руководством перестройщика Горбачова М. С. независимости. Я задумывался над этим, откуда такие молодые ребята, солдаты и что они убиты. Репрессированных подсчитали, а сколько молодых людей побили всякого рода националисты и те, которые в войсках СС воевали, никто не считал.

Вот насмотрелись мы этого фильма «Тарзан», у него там подруга Джейн появилась и мальчик лет 10. На хуторе с мальчиком одним мы рыбу ловили. Он мне говорит:

– Ты на хуторе будешь Тарзаном, а я буду мальчиком. Нам только не хватает Джейн. Но мы тебе кого-нибудь найдем.

В деревню из Ленинграда приезжали летом, молодые девочки отдыхать к своим бабкам. Вечером ходили на танцы под гармошку. Одна девушка была очень красивая. Мне нравились вообще брюнетки, блондинки как-то меня не привлекали, потому что сам я тогда, я раньше-то был блондин, не блондин, а волосы были цвета спелой ржи, или пшеницы. Девушка эта, как казалось, мне симпатизировала. Этот пацан говорит:

– Вот нашел тебе подругу, она будет Джейн, эта девушка, а я буду мальчик, а ты Тарзан, смотри, как ты раскачался, здоровый парень.

Вот мы стали думать, как с ней подружиться. Пацан говорит:

– Да я вас сейчас познакомлю, дело несложное.

Познакомились, стали разговаривать обо всем. Было ей лет 16–17. Глазки у нее были очень красивые, стройная, спортивная фигурка. Она как-то мне говорит:

– Вот ты геолог, (они нас все геологами считали, хотя я был проходчик второго разряда, ниже нет), я знаю, одно место в лесу, там есть камень, а на камне отпечаток человеческой ноги. Если вы хотите, мы пойдем, я вам покажу этот камень, может, ты, как геолог, и разгадаешь тайну этого отпечатка человеческой ноги.

Мы собрались в субботу, в этот день работали мы до обеда. После обеда пошли мы втроем. Тарзан, Джейн и этот мальчишка в лес, как по фильму в джунгли. Ходили и, действительно, нашли валун.

Там этих валунов после ледника кругом огромное количество, говорят: «Камни из земли растут». Крестьяне их каждую весну собирают, делают забор из этих валунов, маленьких, больших, а они на следующий год опять вылезают из земли, как будто они из земли как грибы растут.

Осмотрел я этот валун, и, вроде, действительно нога человека отпечаталась на этом камне. Снял я сапог, приложил, и моя ступня один к одному уместилась в этот след. Я внимательно обследовал валун, даже молотком отбил кусок. Меня это очень озадачило. Говорю:

– Я этот образец возьму с собой, поизучаю, на известняк не похож, скорее всего, магматическая порода.

Но дело было, конечно, не в том, чтобы узнать происхождение этого отпечатка, а то, что этот след нас как-то сблизил, мы стали чаще встречаться, разговаривать, она рассказывала о своих интересах, жизни в Ленинграде. Она мне даже адресок в Ленинграде дала, говорит: «Пиши, если чего». А этот пацан говорит:

– Вот все получилось. Ты Тарзан, у тебя подруга Джейн, а я мальчик, сын.

У меня руки стали такие сильные, что однажды лестница стала падать, я ее удержал, так что у меня руки затрещали, и я ее медленно положил, а то бы она на голову-то упала тому, кто рядом стоял и не видел, что она падает.

Время шло, моя практика начала к закату клониться, как говорится. Я уже практику получил нормальную. Результат такой, что я думаю – это я больше не хочу проходчиком работать. Распрощались мы со всеми и поехали с этой Батецкой станции в Ленинград.