Мистер Томмс потянулся к рычагу. Он знал, что должно произойти, когда он его дернет: кэб накренится, дверь откроется, и пассажиры выпадут. В ушах стоял еще не сорвавшийся крик девочки, он так и видел, как ее крошечная фигурка исчезает в снегу.

– Пошевеливайтесь, – рыкнул кэбмен. – Вы меня втянули в это. Покончим со всем скорее. Дерните уже проклятый рычаг…

Мистер Томмс взялся за рычаг и зажмурился.

– Давайте! Давайте же!

Томмс сжал пальцы на рычаге так крепко, что они заболели, а затем… вздрогнул и убрал руку.

– Нет. Я не буду этого делать. Все отменяется.

Кэбмен испустил глубокий вздох облегчения – было видно, что он и сам не рад заданию мистера Ратца.

– Я сделал, что от меня требовалось, – буркнул он. – Не моя вина, что вы передумали.

– Да-да, – промямлил Томмс.

Кэб благополучно приземлился на улице Пчел, и пассажиры, живые и невредимые, отправились к тетушке Эллейн…

– Куда? – спросил мистер Чапс, когда они удалились. – На Неми-Дрё?

Роберт Томмс не мог вернуться в банк. Последствия не должны были заставить себя ждать.

Не зная, что делать дальше, Томмс просто отправился домой. Он провалил все дело. Не справился. «Грабий список» лежал на столе в кабинете Выдри, но в нем не доставало последнего имени.

Он был так близок, но… он не смог.

И вот он здесь, в своей крошечной квартирке на Семафорной площади.

Он снял пальто и шляпу, выдвинул стул на центр комнаты, после чего направился в чулан.

Роберт Томмс не был плохим человеком. Он был наивным болваном и всячески ограждал себя от того, что происходит на самом деле. До того момента, как он сел рядом с мистером Чапсом, он и правда полагал, что все это какая-то несмешная шутка. Он искренне думал, что агенты из отдела по особо важным делам запугивают, шантажируют, угрожают, изредка ломают кому-то палец или руку, но… убийства? Убийства невинных людей просто ради того, чтобы кто-то третий не выбрался из долговой ямы?

Роберт долгие годы выстраивал вокруг себя кирпичную стену, за которой прятался от жестокой правды. И вот, замуровывая себя, в какой-то миг он так и замер с кирпичом в руке, глядя в единственный оставшийся проем размером с кирпич в своей стене. И в этом проеме ему открылось все. Он ясно увидел то, что они делают, то, что делает он сам. Вынести подобное было выше его сил.

С ужасом и безысходностью он осознал, что натворил. Как он мог быть таким слепым? Он действительно думал, что устранение помех в стиле Ратца – это шантаж?

Когда его рука сжала тот рычаг, стена, которой он себя окружил, пошла трещинами и развалилась – он все понял.

Роберт Томмс не был убийцей. Но из-за него убили столько людей… Он не просто пособник. Он – организатор всего этого кошмара…

Роберт вернулся из чулана с веревкой. Забрался на стул и забросил веревку на люстру. Связал петлю.

Отчаяние и пустота.

– Я не остановлю их, – прошептал он. – Это все продолжится. Но уже без меня.

Он надел петлю на шею и затянул ее.

За окном шел снег. Скоро Новый год. Где-то в банке лежит «Грабий список»… проклятый «Грабий список»… книга, пропитанная кровью…

Роберт закрыл глаза и шагнул со стула.

Веревка натянулась и заскрипела.

В дверь постучали.

Город Габен – неприятное место. Набитое бедами, как подушка перьями.

Одна из бед Габена – это его славная полиция. Так говорят люди. Разумеется, шепотом, три раза проверив прежде, не покажется ли поблизости синий мундир с медными гербовыми пуговицами, высокий шлем или одутловатая рожа. Или же все это вместе.

В Тремпл-Толл все знают: с констеблями из Дома-с-синей крышей лучше не связываться. Для того, чтобы попасть к ним в лапы, не обязательно нарушать закон – они могут схватить вас, если им не понравится ваша прическа, или нос, или если у господина констебля будет дурное расположение духа. В глазах обывателя констебли не слишком отличаются от тех же грабителей, и то правда: ничто так не улучшит настроение представителя закона, как содержимое ваших карманов.

И все же, как ни странно, даже среди них были свои исключения, которые исправно несли службу, следили за общественным порядком, отлавливали шушерников и довольствовались крошечным жалованьем да нелюбовью своих ленивых и продажных коллег.

Одним из таких исключений был констебль Гун, пост которого располагался на улице Вишневой, у высокой кирпичной стены психиатрической лечебницы «Эрринхауз».

Для мистера Гуна день накануне Нового года тянулся неимоверно медленно.

Утром неподалеку от сигнальной тумбы в снегу увяз кэб – констебль помог кэбмену вызволить экипаж. Потом он разнял драку двух старушек, которые не поделили место в очереди к торговцу сахарными крендельками. Около обеда Гун снова поймал на горячем Бикни. Ну что за глупый и нелепый человек! Ладно, тот пытался шарить по карманам прохожих рядом с полицейской тумбой, так у него это еще и выходило из рук вон плохо – худшего воришку не сыскать во всей Саквояжне. Избавившись от Бикни, констебль Гун помог мисс в пальто с лисьим воротником: ей стало дурно – хорошо, что у него в тумбе есть пузырек нюхательной соли. После обеда прибежала племянница мистера Ломбри: она сообщила, что кто-то влез в дом ее дяди и перевернул там все кверху дном. Гун отправился вместе с ней на место преступления – вторженцем оказался Дьюи, сбежавший ручной хорек мистера Паткинса, соседа мистера Ломбри. Хорек был изловлен, словесно осужден за свои проделки и возвращен хозяину, ну а констебль с перевязанным пальцем вернулся к тумбе.

До самого вечера ровным счетом ничего не происходило, если не считать постоянных появлений миссис Труди. Старушка страдала забывчивостью и трижды за один только день подходила к мистеру Гуну узнать, не видел ли тот ее дочь Мередит, и всякий раз ему приходилось провожать миссис Труди домой, напоминая ей, что ее дочь уже пять лет, как умерла от чахотки.

Время ползло. Стемнело. На улице Вишневой зажгли фонари.

Констебль Гун с тоской глядел на джентльменов и дам, волокущих связки подарков, новогодние ели и завернутых в коричневую бумагу гусей. В эти предпраздничные дни, и особенно сегодня, его одолевала хандра: Гун был одиноким человеком – никто не дарил ему подарки, и ему некому было их дарить. Ну а что касается ели или гуся… что ж, не с его жалованьем. Да и какой от них смысл, если ему прозябать на посту всю новогоднюю ночь. Единственное, о чем он жалел, это о том, что пропустит аудиодраму «Мешок Крампуса» – он ее очень любил: эта история будто бы возвращала его в старые добрые времена, когда жизнь еще не казалась бессмысленной и беспросветной стопкой старых газет в дырявом чемодане.

А еще он совсем продрог, нос раскраснелся и распух, то и дело приходилось отряхиваться от снега – служебный зонтик не особо помогал.

Констебль расхаживал у своей тумбы, пытаясь согреться с помощью мыслей о теплом камине и стареньком пледе. В какой-то момент ему даже почудилось, что это помогает.

А потом раздались крики, вырвавшие его из теплых раздумий.

Гун поднял голову. Крики доносились из ближайшего переулка.

– Это еще что такое?!

Он снял с пояса дубинку и поспешил проверить, что там творится.

Из переулка выбежали трое перепуганных нищих. Гун знал их: Сизый Нос, Рыбина Джордж и Заскорузник вечно ошивались поблизости. Констебль относился к ним со снисхождением – в отличие от клопов из своры слепого Бэзила, эти трое не приставали к прохожим и не нарушали порядок. Сизый Нос, Рыбина Джордж и Заскорузник большую часть времени проводили, греясь у бочки в переулке – любой другой констебль на его месте давно выдворил бы их оттуда, но Гун не понимал, зачем просто так гонять этих бедолаг.

Вжимая головы в плечи, с выпученными от страха глазами нищие прошмыгнули мимо констебля.

Кто их спугнул?

– Отпустите! – раздался крик. – Пустите меня! Вы, дурацкие злыдни!