– Возвращаемся к работе, господа, – сказал шеф.

Трилби и Хатчинс направились к двери.

– И Бенни, придумай уже злодейское прозвище для Зои Гримм!

– Да, сэр!

Репортеры удалились, а господин редактор поджег сигару и затянулся. Откинулся на спинку кресла – дело сделано, нужное письмо попало к адресату – самое время вздремнуть…

Мог ли он знать, что вскоре ему станет не до сна, поскольку в этот самый момент некая беспрозвищная злодейка готовила очередную подлость. Все это время, пользуясь стоявшей в редакции суматохой, она сидела в печатном зале и с удовольствием уплетала краденный шоколад.

Когда стало известно имя счастливицы, Зои Гримм с широкой улыбкой и коварством во взгляде поднялась со стула Бенни Трилби и двинулась к выходу из печатного зала. Она не была бы собой, если бы не оставила «поздравление» этим нелепым газетчикам. Подумать только: они до сих пор не придумали ей прозвище!

Выйдя под снег и разматывая клубок ниток, она направилась к трамвайной станции, где ее ждал мистер Пибоди.

– Бойся и плачь, Тилли Беррике, – усмехнулась она. – Я украду твой праздничный ужин у господина Моргрейва. Это будет лучшим злодейством. Или вернее, худшим! Ха-ха! Украсть новогоднюю традицию! Об этом будут говорить в Тремпл-Толл еще месяц!

В дымоходах выл ветер, и огонь в камине дрожал.

Каролина вязала платье – спицы так и мелькали в ее изящных механических руках. Вокруг кресла, в котором она сидела, громоздились комья зеленых и красных шерстяных ниток.

– Госпожа, – проскрипела Каролина, – вы грустите?

О, этот живой манекен умел считывать эмоции лучше живых людей. Госпожа, и правда, грустила.

– Я же просила не называть меня так, – тихо сказала Полли Уиннифред Трикк.

Она стояла у большого круглого окна своей квартиры в мансарде на улице Пчёл и глядела на канал Брилли-Моу.

За окном все было белым-бело. По глади заснеженного канала лениво ползли пакетботы, а простирающийся на противоположном берегу Блошиный район словно впал в спячку. Там не светилось ни одного огонька и даже из дымоходов не поднимались струйки дыма. Такое чувство, что в Фли что-то затевалось…

Часы пробили восемь. До Нового года осталось четыре часа. Скоро этот мерзкий, кошмарный год закончится…

Полли поморщилась. Чего только не произошло с ней с того момента, как она ступила на платформу «Дурчинс» вокзала Габена. Столько воспоминаний… В Льотомне, откуда она сюда приехала, существовала традиция записывать воспоминания и отправлять их друзьям и родственникам в открытках, но в этом студеном и мрачном месте было принято глотать воспоминания, проталкивая их поглубже в душу, где они и гнили, постепенно разлагаясь и отравляя своего хозяина изнутри.

Этот город изменил ее. Подчинил, сделал частью себя – чем-то вроде ржавого гидранта, покосившегося фонарного столба или старой афишной тумбы с клочками оборванных афиш. Полли Уиннифред Трикк больше не была странным, чудаковатым, но забавным и искрящимся задором пришельцем из Льотомна. Теперь она – это потертая, множество раз сломанная и неладно починенная кукла, созданная в каком-то темном, пропитанном злобой и горечью закоулке Габена.

– Это все близость Нового года… – прошептала она своему отражению в стекле. – Все мы немного не в себе…

Воспоминания ничем не лучше прожорливых тварей из Ворбурга – они сперва заманивают, цепляют на ностальгический крючок, а потом лакомятся наивным дурачком, который решил, что отыщет в прошлом какие-то ответы или увидит людей, которых давно нет. Нельзя поддаваться воспоминаниям…

Полли услышала звук шагов на этаже и извечно хмурое, слега нетрезвое ворчание. Это ее механик – он вот-вот зайдет в мансарду и сообщит, что к погружению все готово…

– Еще кофе, мэм? – раздался голос над головой, и Полли, вздрогнув, пришла в себя.

Пока что она была не в квартирке на улице Пчёл, и до вечера еще далеко – Полли сидела в кресле и глядела в бортовой иллюминатор дирижабля «Бреннелинг». Время близилось к двум часам дня…

– Прошу прощения? – спросила Полли, подняв взгляд на человека в потертой вишневой форме с блеклыми медными пуговицами.

– Желаете еще кофе, мэм? – с унылым видом повторил стюард.

– Будьте любезны.

– Кофе с корицей, два кубика сахара?

Полли кивнула, и стюард уже развернулся было, чтобы отправиться исполнять заказ, когда она его остановила:

– Мы скоро прибудем?

Стюард на миг задумался, после чего сообщил:

– Через двадцать четыре минуты, мисс.

– Благодарю.

Стюард удалился, и Полли снова осталась одна – наедине со своими мыслями. Она бросила тяжелый взгляд на лежащие в кресле напротив две небольшие коробки в праздничной обертке, перетянутые лентами: та, что поменьше (ярко-красная коробка с зелеными лентами) предназначалась для мальчика по имени Джаспер – он несомненно будет в восторге от того, что скрывается внутри; ну а коробка побольше (в черной оберточной бумаге с черными лентами) содержала подарок для дядюшки Джаспера – Полли была уверена, что подарок приведет его в не меньший восторг, хотя этот никогда не улыбающийся джентльмен несомненно не подаст виду и состроит на лице свое коронное снисходительно-разочарованное выражение.

Она во всех красках представила, как вручает им подарки, и ее руки задрожали от волнения. На деле вряд ли ей удастся передать им подарки – разве что прикинуться Человеком-в-красном и спустить их по дымоходу или подбросить под дверь, постучать и убежать. Они не хотят ее видеть: в доме № 7 в переулке Трокар ей не рады.

Почувствовав, как горечь заполняет горло, Полли отвернулась и снова уставилась в иллюминатор.

Снег был прекрасен – в Льотомне снега не бывает, и сейчас один его вид будто бы возвращал ее в детство, в ту зиму, когда они с мамой полетели на далекий север, к кузену мамы Леобарду Трикку. Дядя Лео жил в городе на дальнем севере, где всегда зима и всегда идет снег. Она на всю жизнь запомнила ту поездку: тот старый скрюченный дом на улице Трумм, крошечный ржавый дирижабль на заднем дворе, злобную лысую консьержку, но самое главное… она запомнила те сны, которые ей снились, когда она засыпала в квартире дяди Лео – о странных причудливых существах, «которые прикидывались птицами, которые прикидывались людьми», о пугающей и великолепной соседке, мадам Кларе Шпигельрабераух. Подумать только, столько лет прошло, а она до сих пор помнит ее сложное, труднопроизносимое имя…

Снег преобразил Габен. Город стал походить на уютную праздничную открытку, он словно укутался в пышное белое одеяло. Габен больше не выглядел, как мерзкое, хмурое, гадкое место, в котором обретаются заплесневелые люди и где над крышами летает жестокая и безжалостная Зубная Фея, которую в газетах отчего-то называют «спасительницей» и «героиней».

Габен и его жители готовились к приближению Нового года.

Полли Трикк любила Новый год. Но не этот. Она чувствовала себя одинокой и несчастной, но хуже всего было то, что она чувствовала себя ненужной. Убийцы, грабители и заговорщики раскрашивали праздничные открытки и закупали подарки. Члены уличных банд пекли гусей и наряжали елки. Всю последнюю неделю она пыталась проверять, что поделывают ее злейшие враги, Свечники, Догвилли и головорезы Меррика. Злейшие враги на время забыли о злодействах и готовились к празднику со своими семьями.

У Полли не было семьи. Больше не было. И с недавнего времени не было даже, чем заняться. Ее подруга Эми встречала Новый год на далеком маяке в море вместе с братом, и они были бы рады, если бы Полли составила им компанию, но она сказала, что не может покинуть Габен – у нее, мол, очень много дел. Беда в том, что никаких дел не осталось, и все ее тяжелые мысли набросились на нее, словно голодные гремлины на пачку свечей.

Из черной трубы мыслей и воспоминаний ее вырвало оповещение: «Пассажиры! Внимание! “Бреннелинг” заходит на посадку!»

– Ну, наконец-то! – Полли прильнула к иллюминатору.